При всем таком непостоянстве незыблемой оставалась одна привязанность — Нина. После бурных ссор и бурных примирений первых школьных лет они стали неразлучны. Нина выполнила все обещания детства — она росла признанной красоткой. За ней ухаживали даже студенты, и Аленке нередко приходилось покрывать ее вечерние отлучки перед Ириной Павловной.

— Понимаешь, Алеша, я врать не люблю, но приходится. Она вчера в кино на последний сеанс пошла, а мне велела: скажи маме, что мы с тобой занимались. Я же не могу ей отказать!

Но вот начались занятия в десятом классе, и вскоре Нина перестала появляться у них в доме. Выяснилось, что назрела глубокая ссора. Аленке надоело врать и покрывать Нинины грехи. Нине надоели Аленкины переменчивые настроения и капризы. Дело осложнилось вмешательством Ирины Павловны, которая, оказывается, сказала:

«Если моя дочь помирится с Аленкой, я буду ее презирать!»

— А за что тетя Ира на тебя так взъелась? — поинтересовался Алексей.

— Она не переносит, если у меня хоть что-нибудь получается лучше, чем у Нины. Или хотя бы вровень с Ниной. В этом году у нас три девочки идут на медаль — Нина, я и еще одна из параллельного. Ирина Павловна из себя выходит — как это Аленка тоже может получить медаль!

— А ты получишь? — спросил Алексей.

— Конечно, получу.

— Ты у нас тщеславная, что ли?

— Ну, Алеша, не могу я хуже Нины учиться…

— Почему?

Она посмотрела на него большими серыми глазами:

— Тебе будет неприятно.

Несмотря на ссору, девочки продолжали сидеть на одной парте, не здороваясь и не разговаривая друг с другом. Одноклассники уговаривали их пересесть, они упорно отказывались, видимо все еще надеясь на примирение, но не умея сделать первый шаг.

Между тем эта пустячная ссора могла развести подруг на всю жизнь. Школьных дней им оставалось уже немного, затем Нина по решению своей матери пойдет в медицинский институт, Аленка же куда угодно, только не в медицинский. И дружба кончится.

Обо всем этом Алексей с тревогой стал говорить Маре, но она оборвала его:

— Охота тебе в такие дела вникать. Ссоры, примирения. Девочки сами разберутся.

— А если нет?

— Ну, знаешь, я в эти девчоночьи дрязги вмешиваться не могу. Мне вон даже почитать некогда…

Но видеть, как мается Аленка, было тяжко. Она мыла посуду, вилки и ложки звякали в тишине. Это было совсем не похоже на ее обычную работу, всегда сопровождающуюся пением и болтовней.

Алексей не выдержал:

— Что с тобой, Аленушка?

— Все хорошо, я сегодня пятерку получила.

— Что же ты не танцуешь? Хочешь, я тебе сейчас музыку наколдую?

— Ничего ты больше не сможешь мне наколдовать.

Руки у нее были мокрые, и она, наклонив голову, слегка боднула его в плечо и тут же отстранилась.

Приближался Новый год. Любимый праздник, который Аленка всегда проводила вместе с Ниной. Алексей намекнул на новые американские джинсы, которые, возможно, будут лежать под елкой.

— Не надо никакой елки, Алеша. От нее один мусор.

— А с кем ты будешь встречать этот Новый год?

— Ни с кем не буду. Я спать лягу. И не надо меня ни о чем спрашивать, прошу тебя…

Алексей шагал взад и вперед перед фасадом девятиэтажного панельного дома в нелепой надежде, что из пятого подъезда выйдет нужный ему человек и тогда все произойдет как бы случайно. Это могло бы снять неприятный и даже унизительный для Алексея оттенок предстоящего разговора.

Было морозно, и Алексей, не признающий теплой обуви, постукивал ногами и злился. Он злился потому, что Ирину Павловну видел всего один раз и, скорее всего, не узнал бы ее среди прохожих. А еще злился потому, что мог бы позвонить из будки телефона-автомата, вызвать Нину и объясниться непосредственно с ней. Это было бы и удобно и разумно, но он не имел права себе это позволить. У Ирины Павловны в этом случае был бы повод говорить о давлении на волю ее дочери.

Но очень уж не хотелось ему идти в этот дом, и он обрадовался оттяжке, когда рядом с тротуаром остановилась машина и из нее выглянуло озабоченное лицо его друга Сережи Сурского.

— Что ты здесь делаешь?

— Жду… Одно дело… — неопределенно ответил Алексей.

Сурский вылез из машины и закурил.

— А я еду от больного, — сказал он. — Человек молодой, а болезнь старая… Помогу не помогу, попытаться надо… — Он забыл, что уже задавал этот вопрос, и еще раз повторил: — Что ты здесь делаешь?

Алексей коротко рассказал товарищу, зачем сюда пришел и чего ждет.

— Понимаешь, хочется все-таки помирить девчонок…

— Нет, это ты серьезно? — удивился Сурский. — Вот, оказывается, какие заботы терзают докторов наук!

— Иди к черту! — обозлился Алексей.

Сурский засмеялся и помахал на прощанье рукой.

В самом деле, со стыдом подумал Алексей, люди занимаются серьезными делами, а он бессмысленно торчит тут на улице. «Надо все это бросить или быстрее кончить, — думал он. — И никому ничего не рассказывать!»

Перескакивая через две ступеньки, он побежал по пролетам лестницы и надавил пуговку звонка. Надеялся, что дверь откроет Нина.

Резкий женский голос спросил:

— Кто там?

Первым побуждением было не отвечать и удрать.

— Алексей Георгиевич Камнев, — ответил он. Получилось слишком торжественно. А как он еще мог назваться?

На одну лишнюю секунду за дверью стало тихо. Потом дважды щелкнул ключ в замке, прогремела дверная цепочка и отодвинулся язычок английского замка.

— Входите… Только у меня не убрано, простите…

В стерильно чистой комнате он отметил блеск рояля и множество портретов Нины — во всех возрастах ее жизни.

Ирина Павловна нервно рвала на себе тесемки передника.

— Садитесь, пожалуйста…

Но сама стояла, взявшись руками за спинку стула, — седеющая женщина, которая, по-видимому, уже давно не думала о том, что она красива. В такой ситуации Алексей тоже не осмелился сесть и мял в руках шапку, которую забыл оставить в передней на вешалке.

— Вы, конечно, понимаете, что я пришел говорить о наших девочках…

Ирина Павловна слегка наклонила голову.

— Они дружили десять лет, и вот теперь, перед окончанием школы, их дружба обрывается из-за каких-то пустяков или глупых недоразумений. Хорошо ли это? Может быть, мы с вами посодействуем их примирению?

Она промолчала.

— Вот, собственно, все, что я хотел сказать. Могу только добавить, что в нашем доме все любят Нину и нам ее не хватает.

— Вы говорите — разошлись по пустякам, — пальцы Ирины Павловны нервно перебирали спинку стула. — Нет, это не пустяки; например, это совсем не пустяки, когда они договариваются пойти посмотреть фильм и моя Нина ждет Аленку, а потом, когда картина сходит с экрана, выясняется, что Аленка ее, конечно, уже успела посмотреть, а Нина осталась ни с чем. Это хорошо?

— Нехорошо, — согласился Алексей.

Он мог бы добавить, что Нина видела фильм в первый же день с одним из своих поклонников и Аленке пришлось принять удар на себя, чтобы выручить подругу.

— И всегда так. На контрольной Нина решает ее задачу, а свою не успевает кончить. Аленке ставят пятерку, и она идет на медаль, Нине — четыре. Моя дочь из-за этой истории заболела, Аленка в тот же день пошла на вечеринку. Даже не поинтересовалась, что с Ниной, почему ее нет. Я тогда сказала: «Смотри, ты для Аленки все делаешь, а чем она тебе платит?»

— Разве в отношениях между друзьями можно все взвешивать и измерять?

Но Ирину Павловну трудно было остановить.

— Когда в седьмом классе у Аленки была ангина, моя дочь две недели прямо из школы ходила к вам, и я ничего не говорила, хотя она могла бы заразиться. Но когда у Нины в прошлом году была простуда, то ваша жена не пустила к нам Аленку…

И в этих словах многое, очень многое было неверно и искажено. Но спорить было ни к чему.

— Так мы никогда не договоримся, — сказал Алексей, — невозможно разбирать каждый случай в отдельности. Я заранее согласен — одна девочка ангел, другая, допустим, плохая. Но они любят друг друга.