— Очень, — ответила Мария.

— Щедрые порции, куча объедков. В таком духе?

— Думаю, ты будешь доволен.

— Отлично! — обрадовался кот, — а то прошлая неделя была жидковата. Семья большая. Только и просят добавки.

Маленькое потомство куда как лучше.

Он задумчиво оглядел Марию:

— Или ты не согласна?

— Откуда я знаю? Я сама одна. Они и меня-то не хотели. Мама однажды сказала об этом своей подруге — я слышала. А теперь рады.

— Ничего себе! Воображаю, — протянул кот, но так, будто его не убедили. — Ну ладно, еще увидимся.

Он вышел из комнаты ленивой походкой и спустился по лестнице, элегантно виляя хвостом.

Теперь, когда повсюду распространились их вещи: на столиках в гостиной — книги в мягких обложках, на кухне — зелень, в холле — пальто, — сильная личность дома слегка растворилась. Он стал чуть более покладистым, словно уже немного принадлежал им и не был просто сам по себе. Они пообедали на кухне — столовая еще не впускала, по крайней мере с холодными пирогами со свининой и салатом. Вошел кот и терся о ноги мистера Фостера, пока не получил объедки. Прихлебатель, молча заклеймила его Мария, лизоблюд… Кот злобно глянул на нее и улегся спать возле плиты.

Последние жильцы оставили по себе след в виде полупустых коробок с хлопьями на кухонной полке (они были любителями «Хрустящего риса», заметила Мария, только один семейный бунтарь предпочитал «Фростиз»), пластмассовой утки под ванной, лопнувшего воздушного шарика, нескольких комиксов в корзине для бумаг в Марииной комнате, остатков «Лего» у дивана в гостиной и разбитого самосвала за плитой. Миссис Фостер смела все богатство и выбросила в мусорное ведро. Марии стало жаль: глядя на эти останки, она пыталась представить себе невидимую семью. Похоже, в ней были и девочки и мальчики, все разного возраста. Наверное, в доме на прошлой неделе здорово шумели, подумала она. А сейчас, после обеда, стало очень тихо — мама мыла посуду, отец читал газету, а она стояла и глядела в сад.

— Пойдем посмотрим пляж?

— С удовольствием, — ответила Мария.

Пляж находился в двух милях от города. Мария сразу его оценила — ведь у нее за плечами уже имелся пляжный опыт нескольких сезонов. Во-первых, он был непритязательный: цепочка пляжных кабинок — вот, пожалуй, и все его оборудование. У автостоянки кучки людей покрывали берег довольно густо, а дальше, в обе стороны, пляжные кабинки встречались все реже, и пляж становился менее суматошным — разве что собака или ребенок бегали по краю воды или какая семья стояла лагерем под утесом.

Утесы-то и привлекли ее внимание. Они тоже были без больших претензий — не чета скалистому величию Корнуолла или Уэльса. Необъяснимо, но они казались мягкими, а не твердыми. Их сланцевый синевато-серый цвет так гармонировал с облачным небом, что море, из молочно-зеленого ставшее бледно-бирюзовым, лежало, как цветная лента между серыми утесами, яркой галькой пляжа и серым небом. И все же Мария заметила, как цвет меняется от подножия к вершине. Вершины венчал золотисто-коричневый пласт с зеленью на макушке. И там, где трава и деревья так зримо съезжали вниз зеленым языком, эти три цвета мешались и путались. Она стояла и завороженно глядела на чудный предел, где, грациозно соскальзывая в море, кончается не только Дорсет, но и вся Англия.

— Давайте здесь, — предложила миссис Фостер.

Они расстелили подстилку и сели.

Вскоре Мария обнаружила, что сидят они не на серо-голубой каменной плите, а на чем-то другом, большем.

И вообще, это был не камень, а твердая сухая глина. Она лениво поковыряла ее, и кусочек распался у нее под пальцами. Потом легла на живот и стала приглядываться, ее лицо было в нескольких дюймах над землей, и вдруг земля ожила прямо на глазах. Там, на глине, Мария увидела изощренные каракули — витки и спирали маленьких раковин. Она их узнала — точно такие же хранились в ящичке миниатюрного комода в ее комнате в глубине дома. Только эти были мельче, некоторые не больше дюйма, но какие совершенные края и изгибы! Она ухватила одну за краешек, и та рассыпалась в пальцах голубой пылью, но внизу под ней лежала другая, и еще и еще. Земля источала окаменелые призраки.

— Смотрите, — позвала Мария.

— Окаменелости, — откликнулась мама. — Аммониты.

Это побережье славится окаменелостями. Можешь их пособирать.

Она легла на спину, положив голову на бугорок из свитеров, и перевернула страницу.

Не, больше я не хочу их портить, подумала Мария. Они такие славные. Они пролежали здесь миллионы лет, и глупо посвятить эту пятницу выкапыванию и ломанию. Вот если бы я умела хорошо рисовать, я бы их нарисовала.

Она продолжала разглядывать глину, пытаясь ее запомнить, и затем побрела между соседними камнями посмотреть, нет ли и там окаменелостей. Большинство оказались пустыми и гладкими, но в одном-двух поблескивала далекая жизнь, хотя и не слишком ярко. Вскоре она обнаружила: если хорошенько покопаться в гальке и осколках утеса, валявшихся по всему пляжу, можно насобирать кусочки окаменелостей, похожие на обломки маленьких серых колес, а порой попадалось и целое колесико. Один раз она наткнулась на голубовато-серый камень дюймов девяти-десяти: две окаменелости застыли в нем одна над другой, призрачные существа в небольшом куске затвердевшего древнего моря, и она держала его в руках. Мария решила взять их с собой и завернула в куртку.

Ближе к вечеру они потянулись по пляжу назад к автостоянке. Море отступило, оставив огромные пространства сверкающего песка. Там кричали и носились дети. По краю далекого моря, убегая от волн, взад и вперед сновали морские птицы. Отдыхающие начали подниматься, собирать ведерки, лопатки, корзины для еды, складные стулья.

Интересно, какие пляжи ночью, подумала Мария, когда здесь пусто?

— Надеюсь, ты скоро с кем-нибудь подружишься, — предположила мама.

— Да, наверное, — ответила Мария без особой уверенности.

Вернувшись в дом, она уединилась в своей комнате и разложила окаменелости на комоде. Комната еще не успела стать ее. Ведь всего неделю назад кто-то другой называл ее своей, а две-три недели назад — еще кто-то. Теперь она казалась безликой: и не отталкивала, но и не принимала. Окаменелости помогут мне обжиться, почувствовала Мария. Найду о них книгу, подумала она, посмотрю, что за виды, сделаю подписи, как тот, кто давным-давно положил свои в маленький комодик. Неужели он нашел их там же? Они были настолько лучше ее разбитых обломков. Вынимая окаменелости из ящичков одну за другой, чтобы получше разглядеть, она снова услышала скрип качелей и подошла к окну: не видно ли их в соседнем саду? Но все загораживали деревья.

Мимо комнаты по коридору проходил отец и остановился у открытой двери.

— Ну что, устроилась?

— Да, — ответила она.

Ее отец был старше многих отцов; он уже начал лысеть, на голове у него осталась лишь аккуратная подкова из волос. Мария заметила: он сменил выходную рубашку на особый выходной свитер. Они смотрели друг на друга, не зная, что сказать, как у них часто бывало.

— Ну, все уже разведала? — спросил мистер Фостер.

— Не, сад еще не до конца осмотрела.

Мистер Фостер с легким беспокойством выглянул в окно, не зная, чего ему ждать от этого сада. В Лондоне у них сада не было.

— Что ж, сад — вещь полезная, — изрек он.

Наступило молчание.

— Ну, кажется, пора ужинать, — сказал мистер Фостер и спустился вниз.

Вечер они провели в тишине и рано легли спать. Мария, упоенная ветром и морем, заснула глубоким сном и просыпалась всего лишь раз от пронзительного лая маленькой собачонки где-то за окном.

В саду на следующий день обнаружилось много интересного. Самое главное, там не было цветочных клумб, зато кругом росли кусты и деревья — казалось, мало что могло их разрушить. В таком саду тебе не станут постоянно выговаривать: не наступай на цветы, не лазай по деревьям.