На такой торжественной ноте закончил свой рассказ Дионисий.

— Так что может Господь и через неразумную тварь учинить свое святое заступничество! — вывел он.

Все воззрились теперь на Клима Никифоровича.

— Как, и я должен поведать? — испугался он.

— Давай, Никифорович, — повелительно кивнул Иустин.

Никифорович задумался, возведя очи горе.

— Вам какую? — наконец вопросил он, — мистическую или игровую?

— Конечно, мистическую, — откликнулся игумен Иустин. — Какие уж тут игры?

Ну, значит, так, — начал Никифорович. — Мистическая. Про черного кота.

Был у меня черный кот. Звали его, как фараона египетского, Рамзес. Жена души в нем не чаяла — умный был, рассудительный и какой-то мистический. Смотрит так, словно все про нас с женой знает — мудрость какая-то египетская в глазах. Из дома никуда не отлучался. Солидный, степенный. Сам ласкаться никогда не придет, выжидает, когда ты его позовешь. Вкушает пищу с достоинством, не торопясь, не чавкая. Вот таким макаром, Господи Боже мой. Уехали мы с женой как-то в санаторий, а соседу дали ключ, чтобы приходил кота кормить. Живем в санатории день, живем два, живем три. А жене неспокойно. Мается она — как там кот. Наконец, приснился он ей. Она говорит:

— Ой, не могу, надо домой ехать, что-то неладное там с Рамзесом.

Я говорю:

— Что ж неладное? Сосед его там кормит самым лучшим. Покой у него дома и приволье. Пусть от нас отдохнет.

А она:

— Нет, надо, Никифорович, ехать. — В общем, выпроводила она меня: — Съезди, — говорит, — на денек, проведай кота и опять ко мне.

Поехал. Вхожу — в доме порядок, все на своих местах, а кота — нет. Стал я его кликать, искать, шкафы открывать — нет как нет. Отчаялся — чуяло женское сердце беду. Сел на кухне на табурете, расстроенный, вот таким макаром, Господи Боже мой, отчаиваюсь. И вдруг вижу — из-под кухонного шкапика кусочек черного хвоста выглядывает, самый кончик. Полез я с радостью под шкаф — точно: там черный кот забился, лежит, глаза в темноте горят. Я его кое-как достал, на руки взял, только гляжу: черный кот, да не тот. Не тот — и все. И тоже черный. Наш был выхоленный, аккуратненький, а этот — хоть и в два раза больше, огромный такой, но весь облезлый, тощий, зубы страшнейшие, клыки желтые, и перха какая-то с него сыплется, и мокреть по всей спине — вроде парши. Смотрит на меня этот кот-оборотень и страшным хриплым голосом пробует мяукать. Вот таким макаром, Господи Боже мой. Жуть меня охватила — как так, оставляли мы одного кота, а тут другой. Побежал я к соседу вопрошать. А сосед отнекивается:

— Нет, — говорит, — это самый ваш кот и есть.

И ни с места. Как так? Вернулся я домой, стал снова кота рассматривать с разных сторон и явственно увидел, что это совсем даже другой, абсолютно нечеловеческий кот, может быть, даже хищный, потому как огроменный, облезлый и с клыками. Вынес я его на улицу, по всем подъездам поразвесил объявления: “Пропал прекрасного вида домашний черный кот Рамзес. Кто найдет и вернет хозяевам, получит большое вознаграждение”. Через полчаса мне звонок:

— Поздравляем: ваш котик нашелся. Он в подвале. Когда можно зайти за вознаграждением?

Зашли, я вознаградил, показали мне подвал, полез я в него, в темноте глаза горят, мяуканье слышится, хриплый голос. Поймал я кота, вынес его на свет — тьфу, а это опять тот перхатый. Выпустил я его обратно в подвал, где он, видно, подыхать задумал, и пошел домой. Тут опять звонок:

— Вы котика искали? Мы нашли. А какое вознаграждение?

Я отдал вознаграждение, меня повели в подвал, оттуда вновь выглянули безумные, уже бесцветные глаза: что вы меня беспокоите? Что вам от меня надо? Я вернулся домой. Опять звонок:

— Ваш черный котик?

Я спросил:

— Где, в подвале?

Бросил трубку. Наконец, около полуночи позвонили, сказали:

— Нет, не в подвале. Он тут, мы держим его на руках, пушистый.

Не веря уже в удачу, я выбежал на улицу. Женщина держала в руках нечто, завернутое в тряпку. Я вознаградил, развернул — там была маленькая черная кошечка с белой грудкой. Я подумал даже — не взять ли ее вместо Рамзеса, но все-таки выпустил ее в снег. Отчаявшись, обошел вокруг дома, все звал:

— Рамзес, Рамзес!

Зашел в соседний двор, перешел через улицу к палисаднику, покричал: никого. Вот таким макаром, Господи Боже мой! Решил возвращаться домой. И вот тут, наконец, НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЧЕТЫРЕХ ДОРОГ ко мне подошел странный заросший щетиной человек. Бродяга, должно быть, такой оборванный у него вид, такие затравленные бегающие глаза. Он подошел и спросил:

— Не хотите ли купить у меня кота?

Я даже испугался, такой безумный был весь его облик, так зловеще звучал вопрос. И тут он вынул из-за пазухи моего кота. Сомнений быть не могло — это он, Рамзес.

— Сколько? — стараясь особенно не выявить своей радости, спросил я.

— Рубль, — ответил он. — Всего рубль.

— Возьмите, вот у меня трешка! — протянул я.

— Нет, — ответил он. — Мне нужен рубль, ничего больше.

— Но у меня нет, возьмите три.

— Нет, или рубль или ничего.

Я полез в карман, там было много мелочи, я стал собирать серебро.

— Нет, — прервал он меня. — Рубль целиком или ничего.

И отвернулся, чтобы уйти, унося моего кота. Наконец я добрался до кармана брюк и там нащупал крупную серебряную монету — рубль.

— Гражданин, — нагнал я его. — Вот, берите, давайте сюда кота.

Он взял деньги, хмыкнул, положил их в карман и быстро удалился. А я принес кота домой и дал телеграмму жене, что кот жив и здоров. Вот таким макаром, Господи Боже мой. Вот и все.

— Как все? — обиделся Иустин-наместник. — А где же мистика?

— Вы не поняли? — удивился Никифорович.

— Нет, — вздохнул отец Дионисий. — Кот пропал и нашелся. Сплошной реализм.

— Так это же лукавый его мне продал! Такое поверье — надо найти черного кота и продать его в полночь на Святки на перекрестке четырех дорог за рубль. И этот рубль будет неразменным. То есть ты его тратишь, а он прибывает. Вот таким макаром, Господи Боже мой! Что, не знали?

— Ты все перепутал, Никифорович, демонолог! — засмеялся Лазарь. — Не лукавый продает кота, а он его покупает. Поэтому-то и рубль его — неразменный. Иначе зачем простому смертному отдавать лукавому свой неразменный рубль ночью, на перекрестке, за своего кота?

— Действительно — зачем? — удивился Никифорович. — Так это он, что ли, принял меня за черта?

— Выходит, он. Еще и ругал тебя, должно быть, когда потратил твою монету, а она не возобновилась, — вздохнул отец Иустин. — Но в чем же поучение?

— Поучение? — Никифорович захлопал глазами. — Не знаю, вам видней, вы — наместник.

Иустин пожал плечами:

— Лазарь, может, ты растолкуешь?

— Изволь. Мораль в том, что если не вступать в контакт с нечистой силой, а заниматься своим делом, то она тебе и не повредит. Вон Никифорович — добыл для жены любимого кота и утер ее слезы. А если бы он вовремя разгадал эту чертовщину с перекрестком четырех дорог и с неразменным рублем, то, может, кот представился бы ему каким-нибудь оборотнем и причинил ему много бед.

— Он и так причинил, — грустно вздохнул Никифорович. — Потому что, оказалось, пока я за этим котом ездил, жена в санатории завела себе друга, а у него на шерсть аллергия. И кот ей не понадобился. Квартиру себе отсудила. Вот таким макаром...

— Так все же хорошо, вы же теперь в монастыре, — Лазарь попытался было эту историю тут же и перетолковать на другой лад, но час был уже поздний, и поэтому все махнули на его новую экзегезу рукой, согласившись, что и прежняя была вполне хороша: делай то, что возложено на тебя Богом, и в диалог со злом не вступай…