Машинально тем временем он уже ощупывал Сашины ноги.

— Положи девочку на скамейку! — без всякого видимого участия или интереса сказал он. Мария неловко стала пристраивать дочь на жесткой кушетке. Саша, когда ее тронули с места, опять застонала. — Ну-ка открой глаза!

Сашу тошнило, в голове была неприятная и необычная тяжесть, все тело ломило, голос врача казался ей устрашающим. Ей почудилось, что сейчас ее схватят и потащат куда-то от матери и от брата, который хоть и дразнил ее всю дорогу, все же был своим, родным человеком. Девочка громко заплакала.

Доктор от этого пришел в ярость.

— Ну хватит орать! Я до тебя еще не дотронулся! — страшно закричал он. Мария испуганно стала гладить Сашу по голове, и даже привычная ко всему Анна Ивановна вышла из своего приемного закутка и удивленно встала в коридоре.

Врач тем временем сильными, ловкими движениями ощупывал голову Саши, сгибал, разгибал ей руки и ноги, осматривал суставы.

— Ничего не нахожу! — наконец сказал он, обращаясь скорее не к матери, а к Анне Ивановне.

— Я знаю, у Сашки менингит! — вдруг, подойдя вплотную к Якушеву, громко сказал Сережка и поковырял пальцем в носу. Мать в недоумении уставилась на него.

— Типун тебе на язык! — перекрестилась фельдшерица.

— С чего это ты взял? — изумился доктор.

— Знаю! — Сережка стоял с видом по меньшей мере выпускника медицинского вуза.

— Да он плакат вон тот прочитал! И теперь хочет показать свои знания! — догадалась наконец фельдшерица и показала доктору весьма устрашающего вида картинку, изображенную на стенде.

— Из молодых да ранний! Не пожалел такого диагноза для сестры! — покрутил головой Якушев.

— Это он сам дома читать выучился! Никто его не учил! — будто извиняясь за сына, быстро заговорила Мария.

Врач на всякий случай проверил у Саши наличие менингиальных симптомов.

Анна Ивановна, наблюдавшая за его действиями, успокаивающе сказала:

— У нас в районе менингита сто лет уже не было!

— Не было, так будет! — почесал у себя в затылке Александр Петрович. — Прутся сюда эти богомольцы со всей страны, заразу разносят! Не только менингит и желтуху, еще и холеру с собой принесут!

Он поднял девочку на руки и перенес поближе к свету.

— Смотри вверх, вниз, вправо, влево! — командовал он.

Мария, прижав ладонь ко рту, с испугом наблюдала за его действиями. Сережку, чтобы больше не лез со своими диагнозами, оставили за закрытой дверью в коридоре.

— Нет, желтухи тоже нет! — констатировал врач, напоследок осмотрев девочке рот. — Не знаю я, почему твоя дочка не хочет идти! — сказал он Марии. — Устала, наверное!

— Вот я ей покажу — устала! — рассердилась Мария, но не замахнулась, к дочери близко не подошла, только сказала раздраженно: — Столько времени из-за тебя потеряли!

Саша, в общем, не привыкшая перечить матери, особенно в присутствии посторонних людей, спустила ноги с кушетки, но сморщилась от боли и опять застонала.

Доктор, все это время задумчиво наблюдавший за ней, спросил:

— Что ты стонешь? Где у тебя болит?

Саша очень боялась его и не знала, как сделать так, чтобы ее не ругали. Вообще-то она и не могла точно определить, что именно у нее болело — ей было тошно, голова как в тумане и еще будто камень лежал где-то в боку. Она хотела оказаться дома, на своей узенькой постели в уголке, и чтобы не надо было больше никуда идти. Еще она мечтала снова посмотреть картинки в своей единственной настоящей книжке, в которой хоть и не было нескольких первых страниц, но сохранилась самая главная картинка во весь лист: необыкновенной красоты девочка с голубыми волосами угощала вареньем двух мальчиков и пуделя с огромным розовым бантом. При этом один из мальчиков, одетый в необыкновенный белый балахон, напоминал молодого попа, а другой, с очень длинным носом, был в полосатой курточке. Саша подумала, что если она скажет правду, то доктор, может быть, велит матери вернуться домой.

— Живот болит немного. — Она показала пальцем куда-то под печень. — И тошнит.

— Ах живот! — вдруг как-то даже облегченно присвистнул врач. — Ну показывай свой живот, я как раз по животам и специалист.

Он долго переворачивал Сашу с боку на бок, заставлял вдохнуть и надуться, больно давил ей живот, и с каждым новым поворотом лицо его снова становилось все мрачнее и мрачнее. Саша иногда не выдерживала осмотра и тихонечко ойкала.

— Тише ты! — шикала тогда на нее мать.

Наконец, перестав мять живот, Александр Петрович спросил у фельдшера:

— Дежурная лаборантка здесь?

— Кровь надо сделать?

— И кровь, и мочу. — Доктор оставил Сашу и повернулся к Марии: — Страховой полис у девочки имеется?

— Богомольцы мы! — растерялась Мария. Она что-то слышала про полис, но что это такое, точно сказать не могла. Медсестра по весне ходила по дворам и всем что-то такое говорила, но Марии все некогда было узнать подробности. А потом она стала собираться в дорогу.

— Медицина у нас теперь платная, кто анализы оплачивать будет? — спросил врач.

— Может, не надо анализов? — испугалась Мария. — Вы просто скажите, какие таблеточки надо попить, мы вернемся домой и в аптеке купим! — попробовала она уговорить сердитого доктора.

— Таблеточки… — пробурчал он и сел к столу заполнять какую-то бумагу.

В комнату тем временем вошла девчушка в замызганном белом халате и велела Саше вытянуть палец. Доктор ждал новый взрыв плача, Но Саша перенесла процедуру на редкость спокойно.

«А девочка-то терпеливая», — подумал Александр Петрович и сказал Марии:

— Ожидайте!

Сам Якушев пошел наверх. Он практически не сомневался — у Саши был острый аппендицит, причем давность имел вторые, а может, и третьи сутки, и он, как хирург, прекрасно представлял себе, чем это может закончиться.

Он посмотрел на часы. До отхода автобуса оставалось час тридцать.

«Дима, наверное, уже вернулся, — подумал он. — Придется ему снова в операционную идти. Ничего, молодой еще, пусть учится, привыкает…» Дверь в ординаторскую отворилась легко, но там по-прежнему никого не было.

— Дмитрий Сергеевич еще не закончил? — крикнул он в глубину хирургического отделения.

— Не видела! — отозвалась медсестра из процедурки.

— Есть чистый халат какой-нибудь?

— Ваши все в стирке. Возьмите Бутыркина! Или мой! — хихикнула медсестра.

Якушев с отвращением накинул на плечи халат Бутыркина. Он не переносил на теле чужую одежду, пусть даже рабочую, и все свои халаты собственноручно метил у воротника кривыми стежками букв «А» и «П». Но сейчас выбирать было не из чего, и в халате доктора Бутыркина Александр Петрович вошел в операционную.

Старый аппарат искусственной вентиляции вонял газовой смесью как неисправный бензовоз. Анестезиолог сидел рядом с больным на неудобной табуретке, одним глазом наблюдал, как ходит вверх и вниз, дыша за больного, гармошка аппарата тридцатилетней давности, а другим глазом читал книжку. Операционная сестра, маленькая, юркая Лизавета Васильевна, поджав губы в ниточку, раздраженно перебирала на столике хирургические инструменты. Никто не знал, сколько Лизавете Васильевне лет, но сама она иногда с удовольствием рассказывала, как девчонкой была медсестрой во фронтовом госпитале. Сам Дмитрий Сергеевич, взмыленный, с залитым потом лбом, ожесточенно орудовал в операционном поле. Якушев подошел и, закрыв рот воротником халата, заглянул Диме через плечо.

— Что ты так долго?

— П-п-пришлось р-рану р-р-расшивать. — Дмитрий Сергеевич с детства заикался. В обычное время это почти не было заметно. Когда же он волновался, заикание происходило на каждом слове.

— Почему?

— Я у-уже н-на к-к-кожу с-с-стал ш-швы н-н-накладывать, а Л-л-л-лизавета в-в-вдруг г-говорит: «М-м-м-м-москита о-одного н-н-не х-х-хватает…»

Москитами назывались небольшие кровоостанавливающие зажимы.

— Так ты все назад расшил? Москит ищешь?

— Н-ну да! Н-найти н-не могу! У-уже все по третьему р-р-разу п-п-проверил!