Так мрачно размышлял Робер, ступая по холодным плитам пола тронного зала, неизменно приходя к одним и тем же, нелестным для его отца, выводам.

Король был стар.

И замок был стар.

Когда-то это было даже интересно. Робер невольно снова вспоминал себя мальчишкой. Он с братьями сидел на возвышении вторым — по левую руку от отца. Зал тогда был ярко освещён, за длинными столами пировали рыцари, играла музыка, вокруг смеялись, пели. Гончие собаки под столами грызлись за объедки. Много было пива и вина, красивых женщин, кто-то спорил, кто-то мирно спал, уткнувшись в блюдо головой, и вот тогда отец, подвыпив, принимался за свои рассказы, иногда подначиваемый друзьями и соратниками, а иногда — сам по себе. О, тогда отец казался ему чуть ли ни героем, равным богу, — так он увлекался, вспоминая каждый раз новые подробности, так загорались его глаза, так руки жаждали меча! Случалось, посылали в казематы, и в зал вводили пленников; бывало, что отец их миловал и даже отпускал, как, например, произошло на свадьбе сына. Да и потом были битвы, и Робер был их свидетелем, а после — и участником. В тех битвах был иной Король, отважный воин, полководец, лицо которого преображалось при запахе крови, а в чёрных волосах гнездился ветер, приносящий бурю. Но это случалось всё реже и реже: уже тогда мало кто решался бросить вызов Королю. Взрослели братья, выходили замуж сёстры. Умерла их мать — жена отца и королева. Годы брали своё. Менее всего отца теперь влекли пиры и развлечения. Он затворился в замке и почти не выходил, лишь изредка выезжал охотиться. Собаки разжирели от безделья и дремали целый день, большинство их псарь продал недавно герцогу де Ланнуа. Король об этом ничего не знал, его давно уже никто не принимал всерьёз; всем заправляла его старшая дочь Бригитта, державшая под каблуком и слуг, и мужа — молодого тщедушного аристократишку откуда-то с югов. Робер сестру не любил, но вынужден был с ней считаться, по крайней мере до тех пор, пока не огласят завещание Короля после смерти. Робер был старшим сыном, Бригитта — старшей дочерью. Здесь Робер невольно улыбнулся. Пусть так, но скоро всё изменится. Аристократишка-южанин попусту вертелся перед троном.

Кудель в их государстве не наследует.

Да, всё теперь было не так. Пустой и гулкий тронный зал был холоден и тих. Над головой маячили закопчённые дубовые стропила перекрытий. Трофейные знамёна свисали вдоль стены, как выпавшие языки у сонма висельников. Меж окнами, едва колеблемые сквозняком, горели факелы, лишь дальний угол зала освещал камин.

Трон без всяких церемоний был передвинут поближе к огню. Робер недовольно поморщился, но ничего не сказал — манеры отца всегда немного отдавали деревенщиной. Чувствовалось, что не родовая кровь, но меч и сила рук когда-то возвели его на трон, но об этом Робер предпочитал не думать. Отец и раньше-то не очень заботился о соблюдении этикета, а после смерти жены и вовсе наплевал на все приличия.

Ну ничего. Скоро всё будет совсем по-другому.

Король задумчиво смотрел на пламя. Оранжевые блики колыхались, выхватывая из темноты орлиный нос, скуластое лицо в морщинах, старый шрам на лбу и схваченные обручем седые волосы до плеч. Худые, жилистые кисти рук покоились на рукояти старого меча — отец опять принёс его сюда. На столике по правую руку от него стоял тяжёлый, чеканный кубок с подогретым вином. Несмотря на высокий рост, сейчас Король казался согбенным годами стариком.

Да, в общем, так оно и было.

Не дойдя до трона четырёх-пяти шагов, Робер остановился.

— Отец…

Король поднял взгляд, медленно обернулся к сыну.

— Уже пошли на штурм? — спросил он.

Слегка надтреснутый и дребезжащий, голос Короля ещё хранил оттенок былой силы, силы, которой безропотно повиновались полки, силы, от которой кровь замирала у врагов и злобных чародеев, силы…

«То прошлое, — сказал себе Робер. — Прошедшее. Давно».

— Нет, — произнёс он вслух. — Пока что нет.

Обветренные губы старца тронула улыбка. Король плотнее запахнулся в плащ и, казалось, сгорбился ещё сильнее.

— Они не двинутся до темноты, — задумчиво сказал он. — Осаду вечером не начинают. Они должны дождаться утра.

Принц предпочёл не отвечать.

— Я помню, — медленно проговорил Король. Глаза его сощурились, будто высматривая в пламени камина отблеск давних сражений. — Я помню, мы тогда стояли на стене… Я, Оливер и Ательстан. Тот замок… Да, когда на нас шли демоны с востока. Их вёл тогда лорд Геварт. С ним ещё был чародей по имени… По имени…

Он потряс головой, провёл ладонью по лицу и смолк. Рука легла обратно на эфес меча. Мелькнула ямка шрама с тыльной стороны ладони. Когда-то, очень давно, Король попал в плен и был распят. Но ему повезло. Он был тогда молод, проезжавшие мимо разбойники сняли его с креста, а после он сумел бежать. Историю об этом Робер слышал раз, наверное, двадцать. Принц стоял и терпеливо ждал, привычно отдаваясь своим мыслям и не слушая отца. Скоро, очень скоро всё здесь будет по-другому…

— Мелиадор! — вдруг глухо выкрикнул Король.

Робер невольно вздрогнул. Заморгал.

— Что-что?

— Его звали — Мелиадор, — повторил Король, глядя сыну в глаза. На лице его было явное облегчение. — Мелиадор… Он был очень сильный маг. Очень сильный. У нас был оберег, один на троих… Но даже тогда они не решились идти на приступ, пока не начался рассвет.

Робер кивнул:

— Я знаю. Ты рассказывал.

Старик многозначительно поднял палец.

— Никогда не повредит послушать лишний раз о прошлых битвах, — наставительно сказал он, блеснув глазами из-под дымчатой завесы седых волос. — Так ты распорядился выставить на стену арбалетчиков? — внезапно осведомился он.

— Да, отец.

— И факелы горят у катапульт?

— Да, — вновь ответил принц, стараясь, чтоб голос звучал как можно твёрже и уверенней — в последнее время старик сделался капризным и придирчивым.

— Это хорошо, — покивал Король, — это хорошо… Тогда нам надо ждать. Надо ждать.

Принц в последний раз взглянул на сгорбленного Короля — на ветхий плащ из меха горностая, на потемневший кубок, на старомодный широкий меч, затем вздохнул, отвесил по-военному быстрый поклон и зашагал обратно.

Всё складывалось лучше некуда, как он и задумывал. Их договор подписан, деньги из сокровищницы перекочевали в нужные руки. В урочный час преданные принцу люди откроют ворота и осаждающие ворвутся в крепость. Граф Эдвин сдержит обещание. Король, и без того зажившийся на этом свете, умрёт, а может, отречётся от престола в пользу сына. А может, отречётся, а потом — умрёт. Скорее всего, именно так, да.

А уж Робер потом сумеет как-нибудь договориться с соседями.

Губы принца скривились в усмешке, и он невольно ускорил шаг. Ох уж эти старые феодалы…

Рубашки, юбки, шемизетки, белые батистовые простыни и расшитые золотом тяжёлые бархатные платья — всё это шуршащим ворохом летело, падало в распахнутое нутро большого дорожного сундука, вперемешку с золотыми канделябрами, серебряной посудой, шкатулками из кости с притираниями, ароматами и всяческими прочими женскими штучками, необходимыми для наведения красоты.

— Бригитта, душа моя, ради бога, не бери с собой столько вещей! Мы не доедем до леса, нас поймают солдаты или ограбят разбойники на дороге!

Дородная светловолосая женщина, чьи действия сейчас, подобно урагану, как раз и опустошали маленькую комнату, фыркнула, развернулась на пятках и смерила мужа презрительным взглядом.

— Боже мой, опять ты за своё! — воскликнула она, заламывая руки. — Да хранит нас святой Дунстан, ну до чего ж ты глуп! Сколько раз можно повторять: мы не вернёмся в этот замок, как бы ни пошли дела. Считай, что я беру с собой своё приданое. Все эти деньги, золото, шелка — неужели ты хочешь, чтобы мы всё здесь бросили?

— Нет, но…

— Если ты дал деньги кому надо и ничего не забыл, то карета будет ждать нас в лесу, у Красной Скалы, у самого выхода на поверхность. Да и потом, мы же берём с собой слуг и охрану.