Мы сидели на кухне, пили чай и уныло смотрели в окно.
— Прогуляться, что ли? — задумчиво скребя затылок, спросил Серёга. — До магазина, а?
Вопрос был чисто риторическим. Идти никуда не хотелось, даже в галерею, не то что в магазин. Продолжать вчерашнее не было ни смысла, ни желания.
— Слушайте, — вдруг сказала Лена, — а эта пещера… кенгуровская… она где?
— Откуда мне знать? — Кабанчик пожал плечами. — В Австралии, наверное. Они же там вроде живут.
— Кто?!
— Ну эти… кенгуру.
Доходило до нас медленно. Кабан после вчерашнего, похоже, ничего не помнил.
— Кунгурская, — пришёл на помощь я. — Она называется: «Кунгурская ледяная». Нет, недалеко. Два часа на электричке. Хочешь съездить?
— Можно бы… Всё равно делать нечего, не сидеть же дома.
— Тогда надо торопиться. Утренние электрички мы уже пропустили, осталась одна или две, а если потом ещё возвращаться… Впрочем, я могу Димке позвонить Наумкину — он там работает.
— В пещере, что ли?
— Ну. Экскурсоводом. У него и остановимся. Устраивает тебя такой вариант?
— Звони, — решилась Ленка. — Всё равно день пропадает.
До Димки удалось дозвониться на удивление быстро.
— Отчего бы нет? — хмыкнул он в ответ на нашу просьбу. — Приезжайте. Как раз туристов нет, мешать никто не будет.
— А чего туристов-то нет? — насторожился я.
— Так… Не сезон. Учебный год начался, да и вообще…
— Палатку брать?
— На фига? Лучше оденьтесь потеплее.
Пока Серёга с Леной гремели посудой на кухне и паковали дорожную сумку, я поразмыслил и решил позвонить ещё и Денисычу. Просто так, чтоб предупредить — мол, едем туда-то и тогда-то, не теряйте нас. Фил оказался дома, молча выслушал меня и вдруг заявил:
— Я с вами.
— Это ещё зачем? — опешил я.
— Зачем, зачем… Надо. У меня Маха к подруге на выходные уехала, съезжу с вами, проветрюсь, а то сто лет из дому не выбирался. Опять же за вами присмотрю, если что.
— А чего за нами присматривать? Там и так с нами Наумкин будет…
Фил на это только фыркнул и повесил трубку.
— Денисыч с нами едет, — объявил я, входя в комнату.
Кабанчик только отмахнулся: «Лишним не будет». Ленка поинтересовалась, кто такой Денисыч, и сразу забыла об этом. Вообще, после того, как мы решились ехать, оба они стали очень деятельными и понимали друг друга с полуслова. Лена раздобыла хлеба и оставшихся колбасных обрезков и теперь сооружала бутерброды; Серёга рылся в шифоньере, отыскивая одежду. Мне домой ехать было тоже не с руки, я обошёлся так. У Ленки в багаже нашлись зелёные камуфляжные брюки и добротные ботинки — сразу чувствовалось, что в девушке дремлет опытный бродяга.
Фил заявился через полчаса, одетый в длинный плащ и свою неизменную шляпу. Он опять отпустил усы и стал похож на молодого Михаила Боярского. В одной руке он держал открытую бутылку пива, в другой — большую и, видимо, тяжёлую сумку, в которой что-то стеклянно звякало.
— Что там? — с неодобрением осведомился я.
— Гражданский долг. — Фил подмигнул и так приложился к бутылке, словно хотел откусить у неё горлышко.
— Куда столько?
— Пригодится. На сколько едем?
— Дня на два…
— Вот видишь, а ты ещё спрашиваешь, — довольно крякнул он. — Давненько я не лазал по пещерам… О, да у вас гости! — (Это Ленка выглянула из кухни.) Фил торопливо затолкал пустую бутылку под обувную полку, снял шляпу и церемонно раскланялся. — Алексей, — представился он.
— Лена, — ответила она. — А я думала, что «Фил» — это от «Филипп».
— Ну уж нет, — вспыхнул он. — Только не это! Это прозвище такое. Просто — прозвище.
С приходом Денисыча все сборы как-то очень быстро закончились. Мы подхватили сумки, выкатились на улицу, загрузились в троллейбус и через полчаса уже стояли на вокзале.
— Берём на Кордонскую, — решил за всех Фил, потоптавшись возле пригородного расписания. — Она ближе всего. Серёга! Вы чего там застряли? Идите сюда.
Кабанчик с Ленкой, подталкивая друг дружку локтями, бойко обсуждали рекламную тумбу — новомодный плоский стенд с подсветкой — в последнее время их понатыкали буквально везде и всюду. Однако вместо рекламы сигарет или какого-нибудь банка сейчас там был большой плакат с фотографией рыженькой девочки. Подпись под ним гласила: «Катя, 15 лет. Ходит по модным магазинам. Делает то, что нравится. Выдумывает. Не курит».
— О как! — восхитился Серёга. — Ты поглянь! Им надо было ещё приписать снизу: «Характер нордический. Не женат».
— Так это ж девушка!
— Тогда: «Не замужем», — нисколько не смутившись, исправился Кабан. Склонил набок голову. — «Делает то, что нравится»… Интересно… Лен! — обернулся он к нашей спутнице. — Ты делаешь то, что нравится?
— Кому нравится? — невозмутимо спросила она.
— Вот! — Серёга торжествующе воздел в небо палец. — Вот осторожный человек! Молодец, Лен, правильно мыслишь. Не то что эти дураки, которые рекламу пишут.
— Судя по всему, это объявление о знакомстве, — вмешался я.
— Пожалуй… А где телефон?
Шёл дождь. Рекламная тумба промокла, плакат покрылся длинными потёками, отчего миловидное в общем лицо девушки казалось изъеденным червями. До электрички оставался час. Серёга мухой улетел к ларькам и вскоре прискакал обратно, звякая бутылками с пивом, с мороженым в руке.
— Лен, хочешь? — протянул он ей пачку эскимо.
— Да не люблю я, — поморщилась она.
— Ты попробуй, это «Умка», эскимо в шоколаде. Хорошая штука.
Лена развернула обёртку. Задумчиво откусила кусок. Потянулась поправить очки, но вспомнила про контактные линзы и опустила руку.
— Не понимаю, — сказала она, рассматривая жизнерадостного медвежонка на синей обёртке, — при чём тут Умка?
— А что? — насторожились мы.
— «Умка» по-чукотски означает — «взрослый белый медведь-самец», — наставительно пояснила она. — А тут — мороженое… мультики ещё эти… Не понимаю.
— А ещё певица есть такая Умка, в Москве, — невпопад сказал я. — Да не обращай ты внимания, ешь. Просто у нас никто не знает, что это значит, а мультик про медвежонка видели все. И потом, если «умка», значит, вроде как «умный». Звучит похоже.
— Слушай, — вдруг вскинулся Серёга, — ты же изучала все эти чукотские культуры… Расскажи что-нибудь! Всегда мечтал послушать.
— А чего рассказать?
— Ну, я не знаю… Загадку загадай какую-нибудь.
— Хорошо. Слушайте: «Грызёт-грызёт, а жирным не становится». Что это?
— Тоска! — крикнул Серёга так поспешно, что облился пивом.
Я только крякнул: у кого чего болит…
Лена покачала головой: «Неправильно».
Мы гадали долго (Ленка успела съесть всё эскимо), но так и не додумались до правильного ответа. Оказалось, это топор.
Мы прогулялись по «Саду камней»; все скамейки были мокрыми, сесть мы не решились и примостились под большой облетевшей лиственницей. Рядом оказалась урна, на которой по трафарету была сделана надпись: «МУД РЭП». Что сие означало, было загадкой, но Серёга проникся этим слоганом и теперь громко восхищался городскими службами.
— Прогрессивные ребята! Это они правильно написали, — говорил он, глядя в серое небо и баюкая в руке початую бутылку. — Так им, рэперам, и надо.
— А при чём тут рэперы? — удивилась Ленка.
— Как при чём? Написано же… Туда их, в урны, значит, мудаков…
— Да чем тебе рэп-то не угодил?
— А всем! — Серёга сел на своего любимого конька. — Бандитский стиль как был, так и остался. Негритянские блатные частушки, вот что такое ваш рэп.
— Он такой же «наш», как и твой… — проворчал я. — Между прочим, панки твои любимые тоже не сахар.
— Ты что! — едва не поперхнулся он. — Панки — они просто анархисты. По крайней мере, друг в дружку не стреляют. А эти без ствола на улицу не выходят. Вон, в Штатах каждый месяц разборки. И вообще при чём тут панки? Я блюз люблю.
— А блюз, значит, тебе не бандитский…
— Ну ты скажешь! — Серёга повращал глазами. — Блюз — это же стон души. Блюз, это когда хорошему человеку плохо.
