Миссис Риверс подошла и положила руки ему на плечи.

— Ролли, мой дорогой мальчик, — сказала она. — Я верю тебе. Ты поступил очень плохо, но я верю, что ты любишь Жонкиль.

Он схватил ее руку и поцеловал ее, затем отвернулся.

— Спасибо, бабушка, — сказал он. — Ты всегда была добра ко мне, когда я был еще ребенком. Ты понимала меня. И до сих пор понимаешь. Храни тебя Бог.

Она проглотила подкативший к горлу ком. Она любила своего внука, эту «паршивую овцу» их семейства. На нее вдруг напала печаль, знакомая очень старым людям, когда они начинают вдруг чувствовать, что все идет к концу. На какое-то мгновение подлинная женщина со всеми свойственными ей переживаниями проявилась в этой суровой, непреклонной спартанке. Она взяла его за руку.

— Ролли, дорогой мальчик! Жонкиль собирается уехать из Риверс Корта, и если ты тоже уедешь, с кем я останусь?

Он обнял ее очень нежно и прижал к себе. Его глаза были твердыми и ясными, а губы как-то странно улыбались.

— Прости, бабушка. Но я должен ехать. Должен постараться сделать что-то стоящее, найти работу и честно работать. Я слишком долго бездельничал. Если бы я немного лучше помнил твои наставления, то не оказался бы в таком положении, в каком нахожусь сейчас... И она бы не думала обо мне так, как думает сейчас. Я должен идти. До свидания, дорогая бабушка. Я постараюсь присматривать за Жонкиль, время от времени буду давать тебе знать о себе. Держи меня в курсе ее дел. Она моя жена, и когда-нибудь...

— Когда-нибудь вы приедете домой в Риверс Корт вместе, — закончила миссис Риверс дрожащим голосом.

— Кто знает, — сказал Роланд. — Если мне не удастся вернуть доверие Жонкиль — что ж, тогда, я думаю, мне придется вернуть ей свободу. До свидания.

Пришло время и Жонкиль покидать Риверс Корт.

После отъезда Роланда миссис Риверс потратила целый день на то, чтобы отговорить Жонкиль от ее намерения, но вскоре поняла всю безнадежность этих споров. Жонкиль упорствовала в решении искать работу и «зарабатывать себе на жизнь», как она говорила.

— Я никогда не буду счастлива теперь в Чанктонбридже, бабушка, — сказала она миссис Риверс. — Я всегда буду чувствовать, что этот дом и деньги по праву принадлежат Роланду. Я должна сама зарабатывать.

Миссис Риверс очень хотелось прижать девушку к своему сердцу, приласкать ее, выразить ей свое сочувствие и в то же время походатайствовать за Роланда. Но она не поддалась искушению. Она подумала, что будет лучше, если эти двое сами найдут свое спасение. Однако она очень беспокоилась за Жонкиль.

Роланд — умудренный жизнью человек. Он может постоять за себя. А Жонкиль еще ребенок, хоть ее славное личико так побледнело и похудело с Рождества; глаза стали огромными, страдальческими.

— Я бы очень хотела, чтобы ты не беспокоилась обо мне, бабушка, — сказала Жонкиль. — Со мной будет все в порядке. У меня накоплено пятьдесят фунтов, я возьму их с собой, чтобы было на что жить, пока я не найду работу. Я собираюсь искать какую-то работу по дому, могу быть бонной.

Миссис Риверс недоверчиво улыбнулась.

— Тебе это не понравится, моя дорогая.

— Неважно. Я должна что-то делать.

— А к кому ты пойдешь?

— Поеду в Лондон, — сказала она неопределенно. — Я могла бы посоветоваться с миссис Поллингтон. У нее масса знакомых в Лондоне.

Этот разговор происходил в гостиной холодным январским утром: в одиннадцать часов миссис Риверс пила свой обычный стакан хереса с печеньем. Жонкиль начала собирать вещи сразу после завтрака; она выглядела усталой и подавленной. Миссис Риверс тревожно разглядывала ее, затем сказала:

— Очень хорошо, Жонкиль. Поступай, как знаешь. Но смешно быть такой гордой.

— Моя гордость — единственное, что у меня осталось.

— Ну-ну, дитя. В глубине души ты любишь Роланда и когда-нибудь забудешь обиду и начнешь все сначала.

Жонкиль покачала головой. Она не собиралась позволять чувствам снова управлять собой. Она уже вычеркнула Роланда из своей жизни. Теперь она намеревалась подавить любовь и подсознательное стремление к нему, стать совершенно независимой.

— Мое единственное желание, бабушка, — аннулировать брак, — сказала она. — Я возьму фамилию Риверс. Я не могу быть миссис Чартер.

— Я спорила бы с тобой до второго пришествия, моя дорогая, — сказала миссис Риверс. — Но я вижу, что это бесполезно и только излишне утомляет меня. Мне остается сказать: иди... Иди и постарайся обрести покой. Ты знаешь, что твой дом здесь и всегда будет ждать тебя.

Жонкиль подошла к бабушке, наклонилась и поцеловала ее белую голову — это было очень редкое проявление нежности с ее стороны. Миссис Риверс никогда в прошлом не поощряла никаких сантиментов.

— Ты очень добра, бабушка, — сказала Жонкиль. — Я благодарна тебе за все, что ты сделала. Мне жаль, что я не могу остаться; жаль, если ты будешь чувствовать себя одиноко сейчас, когда скончался бедный отец. Но я должна уехать.

Миссис Риверс глубоко вздохнула. Дух независимости, упрямство Роланда и Жонкиль были выше ее понимания. В ее молодые годы детей учили склоняться перед волей старших. Но современная молодежь предпочитает идти своим путем. Ну что ж, она может только отпустить их и ждать здесь в одиночестве; ждать и молиться. Более всего на свете Генриетта Риверс верила в силу молитвы.

Было что-то такое в характере Жонкиль, что не могло не привлекать старую миссис Риверс. Девушка обладала мужеством и сильным характером. Ведь насколько легче было бы ей принять деньги, завещанные Генри Риверсом, нежели начинать самой зарабатывать на жизнь, быть одинокой и бедной. «Очень, очень жаль, — думала миссис Риверс, — что бедняжка встретила Роланда, поддалась его обаянию и бросилась в этот брак. Однако что сделано, то сделано, и сожалеть об этом уже поздно».

Жонкиль под давлением миссис Риверс согласилась не предпринимать пока никаких шагов в отношении денег. И Роланд, и Жонкиль отреклись от них. На некоторое время состояние Генри Риверса должно оставаться нетронутым, во всяком случае до тех пор, пока молодая наследница не придет к какому-то определенному решению, чего в данный момент она не могла сделать.

— Я поеду в Лондон завтра утром, — сказала Жонкиль миссис Риверс. — Я найду где-нибудь квартиру, затем постараюсь увидеться с миссис Поллингтон. Она была очень добра ко мне на том вечере. Я уверена, что она поможет мне.

В комнату вошла горничная.

— Мистер Уильям Оукли в библиотеке и хотел бы видеть мисс Жонкиль, — сообщила она.

Жонкиль поднялась.

— Это Билли, — сказала она. — Придется повидать его.

— Пренепременно, — сказала миссис Риверс, вновь обретя свою прежнюю колкую манеру, — тем более, что он уже здесь.

Жонкиль пошла в библиотеку в состоянии раздражения и глубокой подавленности: она чувствовала, что не в состоянии вести с Билли веселую оживленную беседу.

В течение последних нескольких недель Жонкиль находилась в водовороте таких исступленных чувств, что была духовно истощена. Она бросала вызов миру, но в душе страшилась одиночества и предстоящей работы, а больше всего боялась поддаться естественной слабости и показать себя трусихой.

У нее просто не было сил отвечать на проявления каких-либо чувств. Теперь, когда Билли превратился из платонического приятеля в предполагаемого возлюбленного, разговор с ним пугал ее.

Однако, когда она увидела юношу, ее губы дрогнули в улыбке и глаза смягчились. Он казался таким молодым, таким свежим, таким сияющим, со своими светлыми блестящими волосами, своими лучистыми голубыми глазами, со своим здоровым румянцем. В Билли Оукли всегда было что-то свежее и очень бодрое, что передавалось окружающим, и как только Жонкиль вошла в библиотеку, ее настроение немного поднялось. Она протянула ему руку.

— Как хорошо, что ты пришел, Билли, — сказала она.

Он был поражен происшедшей в ней переменой. Эта бледная, исхудавшая, усталая Жонкиль была тенью прежней Килли. Он не видел ее на похоронах мистера Риверса и предположил, что она больна. Столь недавно обретенная любовь заставляла его беспокоиться о ней. Он считал себя обязанным прийти сюда сегодня утром, хотя, столь неожиданно узнав о ее замужестве, прилагал усилия держаться в отдалении.