В полночь Джоанна проснулась оттого, что кто-то громко звал ее по имени и колотил в дверь.

— Анна! Анна! Джоанна!

Она села в постели, протерла глаза, а в следующее мгновение уже стояла на ногах — сон как рукой сняло.

— Ричард, это ты! Что там?

— Скорее выходи, — сказал он. — В прихожей прохудилась крыша. Наверное, ураганом проломило бревна. Надо скорее заделать дыру — не то у нас промокнут все продукты. Ты бы видела, какой там снег, каждая снежинка чуть не с дом величиной.

— Иду, — сказала она.

Дрожа от холода, Джоанна зажгла свечу, накинула поверх пижамы шубу и влезла ногами в домашние туфли. Через минуту она уже стояла рядом с Ричардом. На нем тоже были только пижама и шуба. Их взгляды встретились, и у Ричарда защемило сердце — такая она была милая и трогательная со сна. Щеки раскраснелись, темные кудряшки спутались, как у ребенка, — а эта полосатая пижама, торчащая из-под шубы! Но что это он — пора заняться крышей. На их глазах залетающий внутрь снег таял и питал образовавшуюся на полу лужу.

— Так. Я пойду разломаю пару ящиков на доски, а ты пока найди мне молоток и гвозди, — сказал Ричард.

— Хорошо, — отозвалась Джоанна.

Они занялись починкой крыши. Ведь от сохранности продуктов зависела их жизнь.

Ричард, не без помощи Джоанны, заделал течь и как следует законопатил дыру в потолке. На это ему хватило двадцати минут. Однако под конец оба они были едва живы от холода и уже не могли унять дрожь. Ну и ночка выдалась! Ветер так и свистел во всех щелях. Казалось, над крохотной хижиной навис какой-то огромный страшный зверь и хочет всосать ее в свое чрево.

Когда с течью в крыше было покончено, Ричард зажег в комнате лампу.

— Сварила бы ты, милая, кофейку. Ты же вся дрожишь — так ведь и простыть недолго, — сказал он.

От его ласковых слов ее измученное лицо разом просветлело, и она отправилась варить кофе. Только сейчас Джоанна поняла, какой у нее смешной вид в этой пижаме и шубе до колен. Вода в кофейнике быстро закипела. Джоанна наклонилась над плиткой, чтобы снять его с огня, но занемевшие от холода пальцы не слушались ее. Кончилось тем, что она выплеснула часть кипятка себе на ногу.

Ричард не слышал, как девушка вскрикнула от боли. Только заметил, что она хромает, входя в комнату. В одной руке Джоанна несла кофейник, а другой прижимала непослушную полу шубы. Дойдя до стола, поставила кофейник.

— Что с тобой, Анна? — спросил он.

— Ничего, — сказала она.

— Но ты хромаешь…

— А! Плеснула на себя горячим кофе. Нескладеха.

— Действительно, нескладеха. Ну как же это ты, а, дурашка?

Он подошел к ней вплотную и опустился у ее ног на колени. На внутренней стороне белоснежной ступни виднелась красная воспаленная полоска. Какая у нее нежная, хрупкая ножка! Стоит только протянуть руку… Он не сдержался и быстро поцеловал ее. И вот уже приник к ногам Джоанны и безудержно покрывал их поцелуями.

— Не надо… — сдавленно сказала она.

Но границы уже были нарушены. Нет, сколько бы мужчина ни притворялся, сколько бы ни уговаривал сам себя, но платонической дружбы с женщиной ему мало. Ричард вскочил на ноги и порывисто обнял Джоанну. В своей молчаливой страсти он сжимал ее так крепко, словно хотел слиться с ней навсегда. Поначалу она еле слышно шептала:

— Ричард… нам нельзя… мы же обещали…

Но вскоре и она потеряла голову. Тело ее дрожало от возбуждения — больше всего на свете ей хотелось отдать его Ричарду. Она чувствовала на губах его горячий страстный поцелуй.

Все исчезло вокруг: время, пространство, бушующая за окном стихия, Мэдж Стрэндж со своими клятвами… В мире были одни они, слившиеся в цепком объятии, приникшие друг к другу, словно люди, просидевшие много дней под землей, которым только что дали свободно дышать.

Он целовал ее в щеки, в глаза, в волосы… Джоанна обвила руками его шею и прикрыла глаза. Ей казалось, от его нежных прикосновений она сейчас потеряет сознание. Ничего более прекрасного в ее жизни не было. Она не могла поверить, что такое бывает — может, это уже рай? Джоанна медленно открыла глаза. Комната плыла перед ней.

— Ричард, мы нарушаем…

— Знаю, милая. Но не могу удержаться. Правда не могу, — сказал он. — Милая, милая Анна… крошка моя… нет… так дальше продолжаться не может.

— Я понимаю, Ричард. Но если мы нарушим наше обещание этой… э-э-э… миссис Стрэндж… Разве мы не будем потом всю жизнь жалеть об этом? — сказала она и боднула лбом его руку. — Ричард… Послушай, Ричард… Нет, нет… не целуй меня — ты же не даешь мне договорить.

— А я и не хочу, чтобы ты договаривала. Я хочу с тобой целоваться.

— Не надо, — сказала она. — Ты будешь потом жалеть, что потерял голову, — и я тоже. Мы и так уже слишком далеко зашли.

Ричард глубоко вздохнул. Затем на минуту зажмурился — одному только Богу известно, какая борьба происходила у него внутри, — и беспомощно опустил руки.

— Анна, любой на моем месте уже возненавидел бы себя самого, — сказал он, целуя ей руку. — Разумеется, ты права…

— Но ты же все равно знаешь — я тебя обожаю больше всех на свете, — сказала она. — И если завтра мне будет суждено умереть, я умру, зная, что видела на этой земле все: солнце, звезды, луну и… и все земные радости. Я познала их, когда ты обнимал, целовал меня…

— Да ты сама для меня ярче всех звезд, вместе взятых, — сказал он. — Ты как огонь — и согреваешь меня, и обжигаешь… В тебе столько… столько задора. Знаешь, ты просто рождена для любви.

— Правда? Но это же ты меня научил, Ричард. Я же никогда ни с кем не целовалась, кроме тебя, — просто, как только она это умела, были произнесены эти слова.

Он с нежностью посмотрел на нее. Какая восхитительная женщина — страстная, щедрая и при этом совершенно невинная и чистая. Он забыл про свою похоть. Ласково, как ребенка, поднял ее на руки и поцеловал в голову.

— Милая моя, крошка моя, я еще почти не целовал твои ножки. Хорош же я любовник! Но все равно, Анна, я ужасно люблю тебя, и с этой минуты моя жизнь принадлежит одной только тебе. Я верю — должно случиться что-то важное. Я обязательно стану свободным и тогда смогу на тебе жениться. Ведь ты хотела бы выйти за меня замуж?

— Да, конечно, Ричард, очень-преочень!

— Лучше нам сдержать слово, которое мы дали Мэдж, — продолжал он. — Тут ты права — мы потом сами будем жалеть, что так получилось. Прости, прости меня дурака — совсем потерял голову.

— И я тоже, — сказала она, зарываясь лицом в его плечо.

— Надо же — потерять такую прелестную кудрявую головку! — шутливо проговорил он и с нежностью поцеловал ее в волосы.

Затем Ричард уселся в старомодное кресло-качалку, а Джоанну посадил себе на колени. Она тут же обхватила его руками за шею и прижалась щекой к его щеке. Так они и сидели, и он стал раскачивать кресло, баюкая ее, как ребенка. Оба молчали.

Вдруг он почувствовал на своей щеке что-то горячее — это была слеза, ее слеза!

— Не плачь, крошка моя, — охрипшим голосом сказал он, — не надо плакать. Я знаю точно — все будет хорошо. Что-то должно случиться, что нас спасет.

Он губами стер с лица Джоанны слезы, поднял ее и отнес в спальню. Там уложил ее на кровать и заботливо укрыл одеялами.

— Господи, ты вся дрожишь, бедняжка. Надо тебя согреть. Сейчас принесу горячий кофе. Придется заново подогревать его — мы ведь так и не успели покофейничать.

Он принес ей чашку кофе и подождал, пока она выпьет. Он был так предупредителен с ней — казалось, чувствовал свою вину за ту минутную слабость. На прощание Ричард опустился рядом с кроватью на колени и поцеловал ее в нежный изгиб руки.

— Спокойной ночи, крошка Анна, — сказал он. — Спасибо тебе за твою любовь. Я просто горжусь тобой. Во всем ты смелая — и в любви тоже. Не все это умеют. Ну ладно, спи.

Он ушел, а Джоанна еще долго лежала и прислушивалась к шуму бури за окном. Сердце ее разрывалось на части…