Когда они ужинали, сидя друг напротив друга, его колено коснулось ее нога.

— Извините, — коротко сказал он.

Она знала, что это произошло случайно, но даже от такого мимолетного касания ее сердце учащенно забилось.

Около десяти часов сверху донесся жалобный плач. Дик и Маргарет переглянулись.

— Бантер теперь просыпается каждую ночь — у него режутся зубки, — со вздохом сказала Маргарет. — Он плачет с полчаса, потом засыпает. Мне приходится приносить его сюда. Я знаю, что это неправильно, но иначе он будет кричать всю ночь. Приготовь кофе, дорогой, — обратилась она к мужу.

Спящий Бантер Друри выглядел ангелочком. Но когда Маргарет принесла его вниз, он был весь красный от слез и громко кричал. Только заметив серебристые бусы на шее Джоанны, он замолчал и с интересом уставился на них. Он даже наклонился на руках у матери, чтобы потрогать их.

— Можно дать их ему поиграть? — спросила Джоанна.

— Лучше не надо — он порвет их, — сказала Маргарет.

— Не бойся. У них очень прочная нитка. — Но прежде чем она успела их снять, Бантер соскользнул с рук матери и заковылял к дивану. Подойдя поближе, он потянулся к бусам.

— Боже! Вот чудеса-то! — воскликнул Дик, входя в комнату с подносом и видя, что его сын устроился на коленях Джоанны и с удовольствием перебирает ее бусы. — Обычно он стесняется чужих.

— Возможно, в Джоанне есть что-то такое, что привлекает маленьких детей и животных, — заметил Чарльз.

Джоанна поджала губы. Обычно она не обращала внимания на маленьких детей, но Бантер в своей голубой пижамке выглядел очень трогательно. Он так доверчиво смотрел на нее. Его курносый носик пуговкой и пухленькие ручки вызвали в ее душе необычную нежность. Но Чарльз все испортил. Его слова были сказаны таким тоном, будто он считал, что она играет роль, намеренно изображая материнские чувства.

Малыш почувствовал перемену в Джоанне. Он поднял голову и, увидев ее блестящие серьги, потянулся к ним. Ногтем большого пальца он задел ей щеку, оставив на ней длинную царапину.

— Бантер, посмотри, что ты наделал! — воскликнула Маргарет. Она взяла его у Джоанны и посадила на диван. — Мне очень жаль, Джоанна. Не следовало давать ему волю. От него одни неприятности.

— Ну, не такие уж большие, — засмеялась Джоанна. — Не смотри на меня так испуганно, Маргарет.

— У тебя кровь. Сейчас я достану салфетку. — Маргарет открыла шкаф и достала коробку косметических салфеток.

— Не удивительно, что малыш всех царапает. Посмотри, какие у него ногти, — сказал Дик, забирая у Бантера бусы Джоанны.

— Да, я знаю, но все так и не соберусь их обстричь, — объяснила Маргарет. — Обычно я это делаю, когда он спит, но сейчас любое прикосновение будит его. Я принесу что-нибудь прижечь, — предложила Маргарет Джоанне. — Мне ужасно жаль, что так получилось.

— Успокойся, Мэгги. Смерть от кровопотери ей не грозит, — съязвил Чарльз.

Он взял салфетку и, повернув голову Джоанны к себе, стал промокать кровь.

— Эта царапина недолго будет портить вашу красоту, — сказал он.

Его прикосновение подействовало на нее, как электрический разряд.

Несколько секунд Джоанна сдерживалась, потом отстранилась.

— Я сама справлюсь, — резко сказала она.

Чарльз стоял спиной к остальным; на мгновение в его глазах полыхнул такой свирепый огонь, что у Джоанны перехватило дыхание. Но почти сразу он вновь стал равнодушно-вежливым.

Дик дал Бантеру апельсинового сока, поиграл с ним немного, и малыш начал засыпать. Когда его уложили в кроватку, Чарльз сказал, что им с Джоанной пора домой.

— Вчера вечер закончился очень поздно, поэтому сегодня лучше лечь пораньше, — объяснил он, когда Маргарет возразила, что еще только десять часов.

— О, я совсем забыла, — согласилась она. — Когда у тебя ребенок, ты везде чувствуешь себя Золушкой. Приходится возвращаться не позднее полуночи, а то приходящая няня больше не согласится оставаться с малышом.

Джоанна думала, что Чарльз отвезет ее прямо в Мере-Хауз. В машине они оба молчали, и, несмотря на теплый вечер, между ними оставался барьер холодной отчужденности.

Только когда он свернул на незнакомую улицу, Джоанна поняла, что он не забыл свое обещание.

— Я думала, вы отвезете меня домой пораньше, — сказала она.

Чарльз остановил машину у серого кирпичного дома в георгианском стиле.

— Какие-нибудь полчаса вас не спасут. — Он вышел из машины, обошел ее вокруг и открыл перед Джоанной дверцу.

Девушка не двинулась с места.

— Я думаю, мне не стоит заходить сегодня, спасибо.

Он ничего не сказал, просто продолжал держать дверцу открытой. Поняв, что он способен стоять так до бесконечности, Джоанна обреченно вздохнула и выбралась из машины.

Входная дверь была не заперта, она вела в небольшую прихожую, из которой шла лестница на второй этаж. Стены были оклеены обоями с рисунком в стиле регентства [11], а на изящном столике стояла ваза с темно-красными розами.

— Если хотите привести себя в порядок, ванная на втором этаже.

— Обойдусь, — довольно резко ответила Джоанна.

Несмотря на все свои старания держаться легко, она не могла подавить в себе беспокойства, когда Чарльз повел ее в гостиную. Комната была длинной и узкой, с двумя высокими окнами, выходящими на юго-запад, так что последние лучи позднего летнего заката могли проникать в гостиную. Бледно-зеленые шторы из дамаста и более темные бархатные покрывала на диванчиках, стоящих вдоль окон, красиво выделялись на фоне светлых сосновых ставней.

Обстановка гостиной представляла собой искусное сочетание старинной и современной мебели. В комнате стояли две софы под серебристо-серыми покрывалами. Толстый уилтонский ковер бежевых тонов покрывал пол, а абажуры на лампах были, видимо, откуда-то из Скандинавии. Один из кофейных столиков был старинный, красного дерева. В конце комнаты висело огромное зеркало в позолоченной раме и подвесной шкафчик со старинным фарфором. «Эта комната, — подумала Джоанна, — подойдет для любого настроения. Здесь можно устраивать официальные приемы, но можно и отдохнуть от забот».

— Нравится? — спросил Чарльз, подойдя к ней сзади.

Джоанна вздрогнула. Она не заметила, что уже довольно долго стоит у двери, рассматривая детали обстановки.

— Да, чудесная комната, — искренне ответила она, позабыв о своей холодности.

У двери стоял современный сервировочный столик. Чарльз подкатил его к одному из диванчиков и снял с тарелок салфетки.

— Проходите и садитесь, — пригласил он, бросив на диван еще одну подушку.

Джоанна села, и Чарльз подал ей бокал хереса. На тарелке были приготовлены слоеные пирожки — фирменное блюдо его экономки, объяснил Чарльз. Воздушные, хрустящие, они были начинены паштетом из креветок.

— Знаете, — неожиданно сказал Чарльз, — я только сейчас понял, что эта комната словно специально создана для кого-то с таким цветом волос, как у вас. Ваше появление придало ей завершенность.

Он никогда не говорил с ней таким тоном, и у нее по спине побежали мурашки.

— Разве? — как можно беспечнее сказала она. — А мне кажется, мое серое платье не очень сюда подходит. Эта комната требует наряда из шифона… чего-нибудь более женственного.

— Вовсе не одежда делает женщину женственной, — заметил он.

Джоанна перевела взгляд на окно.

— А я считала, что именно одежда обеспечивает процентов шестьдесят женственности.

Последние отблески заката погасли, и на небе появилась бледно-желтая луна. Джоанна начала считать звезды — это хоть как-то спасало от острого ощущения его присутствия.

— Я не согласен, — сказал Чарльз. — Я видел девушек, которые в комбинезонах и тяжелых башмаках выглядели гораздо женственнее, чем иные особы в вечерних туалетах.

— Ну, если одежда нечего не значит, то как же вы определите по-настоящему женственную женщину? — поинтересовалась Джоанна, поняв, что считать звезды было бесполезно.