— Дорогой Дик, — вмешалась тут миссис Уэйр, подняв свою хрупкую руку, — пожалуйста, не оскорбляй наш слух этими ужасными семейными скандалами. Екатерина, милая, вы пойдете сегодня к викарию? Если пойдете, то не возьмете ли от меня поручение к миссис Кук?

Екатерина снова оказалась монополизированной, и Дик вынужден был замолчать; и так как Остин и Вивьетта оживленно, но непонятно беседовали о какой-то вещи, пьесе или лошади, носящей название Ницше, то ему не оставалось ничего другого, как отдаться еде с аппетитом здорового человека, и молча переживать испытываемую им сердечную боль.

Когда дамы встали из-за стола, был подан кофе и мужчины закурили сигары. Остин сказал:

— Каким удивительно прекрасным созданием стала она.

— О ком ты говоришь? — спросил Дик.

— О Вивьетте, разумеется. Она самое обворожительное существо, какое только я встречал когда-либо.

— Ты так думаешь? — отрывисто заметил Дик.

— А ты нет?

Дик пожал плечами. Остин рассмеялся.

— Ну, какой же ты чурбан! Для тебя она та самая девочка, которая бегала здесь в коротеньких юбочках. Будь это лошадь, ты составил бы длиннейший каталог ее качеств и статей.

— Но так как она леди, — возразил Дик, теребя усы, — то я не считаю нужным составлять такой каталог.

Остин снова рассмеялся.

— Ловко отрезано! — Он поднес чашку к губам, выпил глоток и вновь поставил ее на стол.

— Ради всего святого, — проговорил он ворчливо, — неужели матушка не может давать нам приличного кофе?

Дик с тяжелым сердцем лег в постель в этот вечер, называя себя самым несчастным созданием и взывая к Провидению, чтобы оно поскорее убрало его из этого отвратительного мира. Он пожелал дамам спокойной ночи в 11 часов, когда они поднялись наверх в свои спальни, и отправился провести остаток вечера в приятном одиночестве в ту комнату, где размещена была его коллекция. Выйдя оттуда через час в вестибюль, он наткнулся на живописную, но весьма грустную картину. Здесь, на третьей ступеньке главной лестницы стояла Вивьетта, в одной руке державшая подсвечник, а другую протянувшая Остину, который, склонив голову, прижимал ее к своим губам. Свет свечи отбрасывал от ее волос неясные тени на ее лукавое личико, а ее большие глаза блестели так ярко, как еще никогда не приходилось видеть бедному Дику. Когда он появился, Вивьетта тихонько рассмеялась, отняла руку у Остина, и, спустившись со ступенек, таким же царственным жестом протянула ее Дику.

— Еще раз спокойной ночи, Дик, — сказала она нежно. — Мы с Остином поболтали немножко.

Но он не обратил внимания на ее руку и, угрюмо буркнув „спокойной ночи", вернулся в свою оружейную, хлопнув дверью. Здесь он стал подогревать свой гнев большей, чем обычно, порцией виски с содовой водой и поднялся к себе наверх уже на рассвете, чтобы ворочаться с боку на бок.

Это было начало грехопадения Дика — боги, искушенные Вивьеттой, употребили обычный свой прием и сперва довели его до исступления. Но Вивьетта, в сущности, не была виновата. Действительно, в течение всего дня она полагала, что действует, как добрая фея, и помогает Дику выбраться на дорогу, ведущую к счастью и богатству. Он сам, как она убедилась, не предпринимал никаких шагов для того, чтобы изменить условия своей жизни. Он не доверился даже Остину. Вивьетта перебрала в уме всех своих влиятельных друзей и знакомых. В числе их была леди Уинсмир, графиня — вдова семидесяти лет, окруженная знатью, в чьем лондонском доме она временами гостила. В последний раз рядом с нею за обедом сидел крупный администратор одной из больших колоний. Затем среди своих друзей она остановилась на миссис Пендебри, муж которой каким-то таинственным образом нажил громадное состояние в Марк-Ляне. Не отправиться ли ей в Лондон, чтобы начать кампанию в пользу Дика, обеспечить ему место и потом победоносно вернуться, представ перед его изумленными и восхищенными глазами? Перспектива была очаровательная. Ее девичий ум восторгала роль сказочной доброй феи. Но сперва надо подготовить почву дома; не должно быть противодействия со стороны Остина. Он должен явиться ей союзником.

Когда женщине приходит в голову подобная мысль, она стремится немедленно осуществить ее. Мужчина взвешивает все препятствия и выясняет себе силу и решимость драконов, ждущих его на пути; женщина же идет напрямик и не обращает внимания на драконов, пока они не начнут кусать ее. Вивьетта решила сразу же переговорить с Остином; но благодаря ряду случайностей, за весь день и вечер ей ни разу не представилось удобного случая выполнить свое намерение. Только стоя на лестнице и увидев, что Дик уходит в оружейную, а Остин собирается вернуться в гостиную — мужчины попрощались с дамами в вестибюле, — она решила, что наступил удобный момент. Она спустилась вниз и открыла дверь гостиной.

— В сущности, мне совсем не хочется спать. Не хотите ли еще немного посидеть со мной?

— Больше, чем немного, — ответил Остин, подвигая ей кресло и поправляя на лампе абажур, чтобы свет не падал ей в глаза. — Я только что как раз думал о том, как мрачно здесь без вас, точно сразу унесены все цветы.

— Да, пожалуй, я декоративна, — отозвалась она кротко.

— Вы очаровательны. Какой инстинкт побудил вас выбрать этот бледно-зеленый цвет для своего платья? Если бы я увидел его на модели, я сказал бы, что он совсем не подходит для вашего цвета лица. А, между тем, теперь кажется, будто это единственный цвет, какой вы должны носить.

Она засмеялась тихим удовлетворенным смехом и мило поблагодарила его за комплимент. Несколько минут они перебрасывались веселыми замечаниями.

— Ах, я так рада, что вы приехали, хотя и на такое короткое время, — под конец сказала Вивьетта. — Я тосковала по веселой беседе, по шуткам, по веянию широкого мира, лежащего за этими сонными лугами. Все это вы приносите с собою.

Остин наклонился к ней.

— Откуда вы знаете, что я не приношу нечто большее?

Глаза девушки опустились под его пристальным взглядом. Затем она сверкнула на него глазами, в которых светилась насмешка.

— Вы приносите с собой в высшей степени ценный дар — признание и должную оценку моих платьев. Я люблю, когда на них обращают внимание. Дик, например, совсем слеп в этом отношении. Почему это?

— Он милый старый бездельник, — сказал Остин.

— Мне кажется, что он несчастлив, — заметила Вивьетта, чисто по-женски сумевшая перевести разговор на нужную ей тему.

— Он, по-видимому, совсем огорчен неудачей с конюшней, — согласился Остин. — Но она очень непривлекательна, и матушка до смерти недовольна ею.

— Дело не в одной конюшне, — сказала Вивьетта. — Дик вообще не удовлетворен жизнью.

Остин в удивлении вскинул на нее глаза.

— Не удовлетворен?

— Он хочет что-нибудь делать.

— Пустяки! — засмеялся Остин с видом человека вполне уверенного. — Он счастлив здесь, как король. Он стреляет и охотится, наблюдает за имением, следит за садом и роется среди своего оружия, — право, делает весь день, что ему захочется. Ложится он спать без забот, а просыпаясь облачается в свободную деревенскую одежду вместо того, чтобы затягиваться в городской костюм делового человека. Для человека с его вкусами, Дик ведет идеальный образ жизни.

Он стряхнул пепел с папироски, которую курил, как бы показывая этим, что вопрос решен. Но Вивьетта смотрела на него с улыбкой — с улыбкой превосходства женской мудрости. Как поразительно мало знал он Дика!

— Неужели вы действительно думаете, что на земле есть хоть одно живое существо, довольное своей жизнью? — спросила она. — Даже я знаю, что этого нет.

Остин стал доказывать, что Дик должен быть удовлетворен.

— Будучи во всем зависим от вас?

— Я никогда не давал ему почувствовать это, — быстро произнес он.

— Однако он это чувствует. Он стремится уехать отсюда… самостоятельно зарабатывать средства к жизни… пробить себе дорогу.

— Я впервые слышу об этом, — сказал Остин, искренне удивленный. — Право, я полагал, что он совершенно доволен своей жизнью здесь. Правда, временами он бывает раздражителен, но это всегда с ним бывало. Чем бы он хотел заняться?