— Возиться со стадами, разводить овец… в Аризоне или Новой Зеландии, безразлично где… жить на вольном воздухе.

Остин закурил другую папиросу и прошелся по комнате. Он был человек, привыкший к регулярному образу жизни, и не любил оказываться застигнутым врасплох. Дику следовало бы сказать ему. А затем, их мать. Кто будет ухаживать за ней? Дик был послан самим Провидением.

— Возможно, что я смогу заменить этого посланца Провидения, не так ли? — сказала Вивьетта. — Не думаю, чтобы матушка была очень уж привязана к Дику. Это вообще можно будет так или иначе уладить. А Дик ведь с каждым днем тяготится все больше. Ежедневно он изливает мне свои жалобы, так что я почти готова завыть от жалости.

— Что, по-вашему, следует мне сделать?

— Не противиться его отъезду, если ему удастся это устроить.

— Разумеется, я не стану возражать, — живо вскричал Остин. — Мне никогда не приходило в голову, что ему хочется уехать. Я готов сделать что угодно, лишь бы он был счастлив, бедняга. Я глубоко люблю Дика. При всей грубости и неотесанности его манер в нем есть что-то женственное, что заставляет любить его.

Они стали перебирать добродетели Дика а затем Вивьетта изложила свой проект. Та или другая из влиятельных особ, к которым она в своей юной доверчивости собиралась обратиться, сумеет, несомненно, устроить ему какое-нибудь место за границей.

— Даже я, недостойный, изредка слышу о подобных местах, — заметил Остин. — Всего лишь на этих днях старый лорд Овертон спрашивал меня, не знаю ли я человека, могущего заведовать лесами, приобретенными им в Ванкувере…

Вивьетта вскочила и захлопала в ладоши.

— Как, ведь это как раз для Дика! — ликуя, вскричала она.

— Ей-богу! — проговорил Остин. — Это так. А я и не подумал об этом.

— Если вы добудете ему это место, я поблагодарю вас самым нежным образом. — Она из-под ресниц ласково взглянула на него. — Обещаю вам это.

— Ну тогда я наверняка добуду его, — ответил Остин.

Остин пустился в подробные объяснения. Лорду Овертону нужен был человек воспитанный — джентльмен — умеющий ездить верхом, стрелять и тому подобное. Он должен заведовать насаждением, рубкой и отправкой леса, управлять несколькими фермами лорда Овертона, раскинутыми в обширном районе. Вознаграждение 700 фунтов в год. Последний управляющий скоропостижно умер, и лорд Овертон хочет, чтобы его заместитель сразу пустился в путь и безотлагательно приступил к исполнению обязанностей. Как это он не подумал о Дике!

— Но вы думаете о нем теперь. Не может быть, чтобы было уже поздно — людей с подобными качествами не встретишь на улице.

— Совершенно справедливо, — сказал Остин. — А что касается моей рекомендации, — добавил он с обычной самоуверенностью, — то мы с лордом Овертоном в таких отношениях, что он не поколеблется ни минуты дать место моему брату. Я сейчас же напишу ему.

— И мы ни слова не скажем Дику, пока дело не будет окончательно слажено.

— Ни слова, — сказал он.

Они разразились смехом, точно счастливые заговорщики, и заранее наслаждались успехом своего заговора.

— Наш дом будет выглядеть очень странно без него, — заметил Остин.

Тень омрачила ясное лицо Вивьетты. Помещичий дом, в самом деле, будет казаться совсем заброшенным. Отойдет в прошлое ее роль повелительницы Дика, его поверенной и мучительницы. Расставание с ним будет тяжелым. В последнюю минуту разыграется ужасная сцена — он захочет сжать ее в своих объятиях и заставить ее обещать приехать к нему в Ванкувер. Она слегка содрогнулась, но затем тряхнула головой, точно отгоняя тревожные мысли.

— Не будем думать о грустной стороне вещей, это эгоистично. Мы добиваемся лишь счастья Дика. — Она взглянула на часы и вскочила. — Уже полночь. Если бы Екатерина знала, что я здесь, она прочла бы целую лекцию.

— Это не так ужасно, — засмеялся он. — Да и в лекции Екатерины нет ничего страшного.

— Я называю ее святой Нитуш, но она очень милая, не правда ли? Спокойной ночи.

Он проводил ее до лестницы и зажег ей свечу. На третьей ступеньке она остановилась.

— Не забудьте, во всем этом мне, никому другому, принадлежит роль доброй феи.

— А я, — проговорил Остин, — никто иной, как нижайший и преданный слуга прекрасной феи. — Он взял протянутую ему руку и, наклонившись к ней, галантно поцеловал ее.

В эту минуту, благодаря несчастной случайности из оружейной вышел Дик и увидел сцену, которая лишила его спокойствия.

Наутро, когда Дик угрюмо явился к завтраку, Вивьетта была очень нежна с ним и внимательно ухаживала за ним за столом. Она сама подошла к буфету и нарезала для него ветчину, которую он съел в невероятном количестве после первого горячего блюда, и, ставя блюдо перед ним, она ласково погладила его по плечу. Она самым откровенным образом игнорировала Остина и втянула Дика, сперва не поддававшегося, в оживленный разговор о его премированных розах и о щенке-сеттере, только что оправившемся от болезни. После завтрака она обошла вместе с ним сад, осмотрела розы и щенка и проявила большой интерес к трельяжу, который он устраивал для посаженных тут ползучих растений; теперь в цветочных горшках были видны лишь первые скромные листочки. Ни он, ни она и словом не упомянули о сцене вчера вечером. Утро принесло Дику сознание, что, не взяв ее руку и хлопнув дверью, он поступил непростительно невежливо. Но извиниться за свою невежливость он не мог, ибо тогда ему пришлось бы сознаться в своей ревности к Остину, что по всей вероятности подвергнет его насмешкам Вивьетты — а их он боялся больше всего на свете и чувствовал себя перед ними беззащитным. Вивьетта, со своей стороны, считала молчание — золотом. Она прекрасно понимала, почему Дик хлопнул дверью. Всякое объяснение только испортило бы дело. Оно неприятно отразилось бы на ее отношениях к Остину, которые начали становиться чудесными. Но в сердце своем она любила Дика за его медвежьи ухватки, и свое раскаяние и благоволение она проявила в особенно ласковом обращении с ним.

— Вы даже не предложили мне прокатиться на новой лошади, — сказала она. — Не думаю, чтобы это было весьма любезно с вашей стороны.

— Вам хотелось бы? — спросил он живо.

— Разумеется. Я люблю смотреть, как вы управляетесь с лошадьми. Вы, стремена и лошадь кажетесь цельным механизмом, точно автомобиль.

— Да, я могу подчинить лошадь своей воле, — отозвался он, в восторге от ее комплимента. — Мы возьмем догкарт. Когда вы хотите? Сегодня утром?

— Да, в одиннадцать часов, например. Это будет чудесно.

— К одиннадцати все будет готово. Вы увидите, она летит, как ветер.

— Я тоже, — засмеялась Вивьетта и показала на ворота, которые только что открыл садовник, пропуская молодого человека, приехавшего верхом на лошади.

— Ах, Господи! Это Банстед, — со стоном произнес Дик.

— До свидания… до одиннадцати, — сказала Вивьетта и убежала.

Лорд Банстед слез с лошади, отдал поводья садовнику и подошел к Дику. Это был нездоровый и потрепанный молодой человек с выцветшими глазами, бесформенным подбородком и редкими усами. Он был в легком голубом охотничьем галстуке, заколотом рубиновой булавкой, изображавшей бегущую лисицу, и в круглой фетровой шляпе с очень узкими плоскими полями.

— Здорово, Банстед, — сказал не особенно приветливо Дик.

— Здорово, — ответил тот, останавливаясь перед кустами роз, которые Дик подвязывал.

Минуты две он наблюдал за ним. Разговор не завязывался.

— Где Вивьетта? — спросил он в конце концов.

— Кто? — проворчал Дик.

— Глупости. К чему церемонии? Мисс Гастингс?

— Занята. Она будет занята все утро.

— А мне нужно бы повидать ее.

— Не думаю, чтобы это вам удалось. Вы могли позвонить у подъезда и послать ей свою карточку.

— Согласен, — проговорил Банстед, закуривая сигару. Он испробовал уже однажды такой способ видеть Вивьетту, но безуспешно. Снова водворилось молчание. Дик обрезал веревку.

— Вы встали очень рано, — заметил он.

— Лег столь трезвым, что не мог спать, — ответил юноша. — Ни души в доме, честное слово. Вчера я так изнывал от скуки, что взял ружье и попробовал стрелять кошек. Застрелил по ошибке проклятого фазана и должен был схоронить его в собственных простынях. Если и сегодня я буду предоставлен самому себе, я непременно напьюсь и стану стрелять в арендаторов. Поезжайте ко мне и останьтесь со мной обедать.