— Я бы никогда не дал тебе эту роль, если бы не был уверен, что ты сможешь вытянуть.

Он наклонился к ней.

— Я буду там, чтобы отработать с тобой каждую деталь.

Это было как раз то, чего она боялась.

— Тебе нужен кто-то с большим опытом, — настаивала она, снимая его кожаную куртку. — Вроде Леонор. Она очень талантливая актриса. Она будет потрясающей Мишелью.

— Нет, черт возьми! Я жил с этой пьесой почти шесть месяцев, и каждый раз, когда думал о ней, я видел тебя.

Лорис была поражена вырвавшимся у Кэла признанием. Но больше нее этому был удивлен сам Кэл. Он даже не сознавал, какой неотъемлемой частью его фантазий стала Лорис: в его голове она и ее роль были неразделимы.

Отвернувшись от нее, он выключил «дворники». Он сидел, уставясь на потоки дождя, и, казалось, готовый все снести и растаять под его напором.

— Лорис, пожалуйста, не отказывайся, — наконец сказал он еле слышно. — Ты просто не представляешь, что эта пьеса значит для меня.

— Кэл, я уверена, так будет лучше для всех...

— Нет! — он резко повернулся к ней снова, еще более эмоционально. — Ты не сможешь бросить. Я не позволю тебе.

«Но решение было мое, а не твое», — хотела сказать Лорис, но не смогла.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — продолжал он. — Это твоя первая большая роль, и ты боишься провала. А кто не боится? Ты думаешь, я не боюсь? Лорис, я жизнь свою с этой пьесой кладу на рельсы. Если я провалюсь, я никогда уже не буду ставить пьесы.

— Что ты имеешь в виду? Почему нет?

Кэл короткими резкими движениями провел пальцами по своим мокрым волосам.

— Не хочу вдаваться в подробности. Мое мнение, что я не провалюсь. Так же, как и ты. Я отшлифовал каждое слово в этой пьесе, и у меня появились некоторые действительно дикие идеи. Я не могу дождаться репетиций, чтобы попробовать их.

Он выпрямился, его лицо ожило на глазах.

— Ты представляешь гротесковые эпизоды? Я думаю использовать освещение такое, как в кино, когда постановщик использует снимки, чтобы сделать историю более наглядной, с сериями гротесковых сцен. Тогда... — он поспешно остановился. — Это имеет для тебя какой-то смысл?

— Ты имеешь в виду монтаж?

— Да, точно. Мы применим прожекторы, чтобы разбить реальность на «видения», где необходимы гротески.

Лорис наблюдала, завороженная, как Кэл своими длинными вытянутыми руками в воздухе описывал ей декорации. У нее было ощущение, что он вообще в первый раз рассказывает кому-то о пьесе. Она заметила, что отступает — соблазняется, такое слово больше подходит — творческими перспективами. И вдруг совершенно отчетливо она поняла, что должна будет быть частью этого, что бы ни произошло.

— Квартиры, наклоненные набок, двери, окна, — говорил он, — может, даже и мебель, я пока еще не уверен, но все линии будут несколько косыми, чтобы создать впечатление, что в один прекрасный момент это может разрушиться.

Дождь шел стеной, стер все вывески на домах, уничтожил звуки транспорта, смыл все ощущение времени. А Кэл все рассказывал.

Он понимал, что говорит слишком много и слишком эмоционально, но не мог остановиться, если только у него вообще возникло такое желание. Она слушала его так внимательно, почти не дыша, и он видел сквозь ее свитер линию набухших сосков. Он сказал себе, что это из-за мокрой шерсти, но ее губы словно утверждали совсем другое, а глаза были огромными от восхищения и сверкали. Прежде чем он понял, что делает, он быстро наклонился к ней — и вдруг раздался пронзительный писк, возвративший их к реальности.

— Что это было? — с трудом переводя дыхание, спросила Лорис.

Кэл отпрянул и достал коричневый бумажный пакет, который издал еще один протестующий звук.

— Это утка Донни.

Он совершенно забыл о резиновой утке, которую купил Брайану, взамен игрушки со сломанной пищалкой. Он молча проклинал себя. Он все, к черту, забыл! Не только про игрушку. Что случилось с ним? Неужели у него в семье было недостаточно проблем, чтобы прибавлять еще? Но он так хотел поцеловать ее и намеревался узнать, как она отреагирует, что почувствует и какие у него будут ощущения от ее губ. Открыв пакет, он достал ярко-желтого утенка и показал ей.

— Мой сын не будет купаться без утенка Донни.

— Твой сын? — удивленно повторила Лорис.

Пат никогда не упоминала, что у Кэла есть сын.

— Да, у меня дома есть маленький сынишка. — И его голос наполнился нежностью, что очень тронуло ее.

Она схватила свою сумку и нажала на ручку двери. Быстро пролепетав пожелание спокойной ночи, она выскочила из машины и побежала сквозь потоки дождя и ветра.

Когда Кэл приехал домой, его ждала Джулия Энн. Ее безумные вопросы почти не тронули его. Единственно, о ком он мог думать, — это о Лорис, а свет с улицы высвечивал ее лицо. У него появились новые идеи по поводу спектакля, все, что он хотел сделать, — поделиться с ней. Все бури Джулии Энн словно ушли для него под землю.

Лорис не надо было смотреть на часы, чтобы определить что сейчас очень поздно. Она сидела по-турецки на усыпанном гвоздями, опилками полу, окруженная рулонами холста, пустыми банками из-под краски, какими-то инструментами и кисточками. Другие артисты их компании ушли сразу после репетиции... она осталась, чтобы помочь.

В ожидании Грега с новой банкой краски она достала остатки обеда — холодный цыпленок и теплое пиво — и смотрела на большую сцену, где Кэл и техническая группа заканчивали последние штрихи на основном оборудовании.

Элегантные белые колонны под углом поднимались со своих фундаментов, угрожая вот-вот упасть, фамильные портреты в позолоченных рамах висели слегка набок. Скрытый среди асимметричных угрожающе напряженных лучей и голубых подсветок над большим особняком, мерцал призрачный огонь.

Видя, что идеи Кэла наконец-то реализованы, Лорис ощутила то же возбуждение, какое появилось у нее в машине той ночью, когда он рисовал ей в воздухе. Вдруг она почувствовала уверенность, что теперь все пойдет гладко. Ведь с самого начала их преследовали неприятности. Четыре месяца господствовал закон джунглей: все плохое, что могло случиться, — случилось.

В ту неделю, когда они решили начать репетиции, жена Кэла упала с кухонного табурета и сломала шейный позвонок. Репетиции были отложены на две недели. Только они приступили, как ушел Брэд, играющий главную роль, и им пришлось все начать сначала. Благодаря Рождественским каникулам и эпидемии гриппа, у них еще оставалось время.

Через две недели — премьера, назначенная на 15 марта. Они работали семь вечеров в неделю, а в уик-энд до трех-четырех утра. Все были утомлены, на грани полного истощения. В воздухе царило постоянное напряжение и почти осязаемая тревога. Но Лорис никогда в жизни не была так счастлива.

— Похоже, что ты в конце концов тронулась, — привел ее в чувство голос.

Она посмотрела вверх и увидела Пат, приближающуюся к ней.

— Кто? Я?

— Да, ты. Ты сидишь здесь, улыбаясь исключительно самой себе, — она подошла к ней с банкой краски в руке. — Лорис, что происходит?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь Грега, нового парня из технической группы?

Хлопнувшись на пол рядом с Лорис, она поставила банку с краской.

— Он попросил меня передать тебе это.

— Сегодня я не репетирую ни одной из своих сцен, — пояснила она, зубами отрывая цыплячье крыло. — Вот и решила помочь раскрашивать панели.

— Этот человек сказал: «Не можешь ты передать это жене Кэла?»

— Что?

Кинув куриную кость в картонную коробку, она вытерла руки о ее замазанные краской джинсы.

— Откуда он взял это?

— Ты никогда не пропускала репетиции — даже тогда, когда тебя не вызывали. Если ты раскрашиваешь панели, значит, ты делаешь декорации. А на это нанимается постановщик. И...

— Хей, Лорис, — позвал Кэл со сцены. — Где гвозди номер два?

— Я же их принесла, — спохватилась она, не обращая внимания на недоуменный взгляд своей подруги.