Она провела день в возбужденном состоянии, пила одну за другой чашки дымящегося кофе и чувствовала за собой вину, так как слушала популярную музыку и разговаривала с одетыми в кожу молодыми людьми, которых возле проигрывателя собралось множество.

Думая, что это воплощение какого-то проклятия, она еще не могла отделаться от ощущения, что поступает неверно.

Когда она вернулась домой, дед уже ожидал ее, раздраженный и злой.

— Где ты была? — спросил он требовательно.

— Гуляла, — прошептала Дина, заикаясь.

Дед поднялся во весь рост. Огромный человек, выше шести футов, широкоплечий, в своем лучшем воскресном черном костюме, с пышной шапкой серебряных волос, он имел устрашающий вид.

— Как ты смеешь лгать мне?! — Его голос, который мог наполнить церковь, отразился эхом от каменных стен холла. — Разве ты не знаешь, что ложь — это грех? Я спрашиваю тебя еще раз — где ты была?

— С Мэри…

— Мэри? Ты имеешь в виду Мэри О'Салливан?

Он произнес это так, как будто говорил «Лукреция Борджио». Дина потупилась, не в силах взглянуть на него.

— И где же ты была с Мэри О'Салливан?

— Мы… мы пошли на чашечку кофе.

— А куда вы пошли на чашечку кофе?

Она не могла ответить, во рту у нее пересохло. Дед схватил ее и тряс за плечо.

— Вы ведь были в кафе, не так ли? Верно?!

Она стояла, опустив голову; все, что она видела, были дедовы ботинки, начищенные и блестящие.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — приказал он. — Ты и эта нахальная девка были в этом гадком месте, к тому же в воскресенье! Я стыжусь тебя, Дина, мне стыдно, и я разочарован. Ты ведь знаешь, не так ли, — то, что ты сделала, очень плохо?

— Но… нет! — она слабо протестовала. — Я не сделала ничего дурного!

— Я предполагаю, там играла музыка? Так называемая поп-музыка?

— Ну… да, но…

— В воскресенье?! Ну зачем им нужна эта поп-музыка в воскресенье? Это мусор, который заставляет молодых людей делать то, чего не следует делать, думать о том, о чем не следует думать. И это все в воскресенье! — Он взорвался, разгневавшись. — Такое место должно быть закрыто в День Господень! Если бы все зависело от меня, я бы разом прикрыл эту лавочку! Она предназначена только для определенного типа людей. Но не для тебя, Дина! Ты никогда больше туда не пойдешь. Ни в будни, ни тем более в воскресенье. Сейчас сотри помаду с губ, возвращайся в комнату и сиди там, пока не настанет время идти в церковь. Ты поняла?!

Вот ее обидели, пригнули к земле, пристыдили. А ведь она была глубоко убеждена, что не сделала ничего плохого. Но привычное уважение к деду было еще очень сильно, чтобы его преодолеть. «Почитай отца своего и мать свою», — говорится в писании. Здесь, в этом старом доме, заповедь распространялась на бабушку и дедушку. И Дина еще не знала, как им противостоять.

Но как дед догадался? Как он вызнал, что Дина ходила не на прогулку, в чем она хотела убедить его? Как только она задала себе этот вопрос, голос деда зазвенел в ушах: «Не сомневайся, твои грехи всегда найдут тебя».

Дина вспыхнула от стыда. Прошло немало времени, прежде чем она восстала опять.

— Ты должна сказать ему, — говорила Мэри. — Ты должна сказать, что у тебя есть парень. Тебе уже шестнадцать лет, и на дворе тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. Он не может держать тебя взаперти, как какую-то викторианскую девственницу!

— Я не могу сказать ему. Он меня убьет!

— Тогда не удивляйся, если Дейв Хикс порвет с тобой. А он это сделает, Дина, поверь мне! Он не будет больше ограничиваться встречами с тобой возле навеса для велосипедов в обеденное время. И когда он оставит тебя, это будет твоя собственная вина, а этот великан-людоед окажется ни при чем.

— Он не людоед, — сказала Дина, чувствуя потребность защитить своего деда. — Он такой, какой есть, и уверен, что все делает для моего же блага.

— Ерунда! Просто ему нравится властвовать над тобой, это его бодрит.

— Нет, он действительно хороший человек. Он и должен быть таким — ведь он священник.

— Ха! Церковная шишка! Он — не настоящий пастор.

Дина промолчала. Она ненавидела эти споры о религии с Мэри. Они не часто спорили — предмет мало интересовал их обеих, — но когда этот вопрос поднимался, то противоречия были столь глубоки, что их дружба подвергалась серьезному испытанию.

— Бесполезно. Он не разрешит мне встречаться с Дейвом. Я знаю, он никогда этого не сделает, — сказала она, возвращаясь к главной теме разговора.

— Тогда скажи, что ты идешь куда-нибудь со мной. Он ни за что не узнает!

— Я не могу на это рассчитывать, — сказала Дина, вспоминая эпизод с кафе. — Знаешь, у него словно еще один глаз. Наверное, Бог действительно на его стороне.

Она вздрогнула.

— Больше похоже на дьявола, — парировала Мэри. — А что мама? Она в курсе?

— Да нет.

После возвращения в отцовский «загон» Рут также вернулась и к детской привычке позволять отцу командовать собой. Дина слишком привыкла к тому, что ей твердят: «Делай, как говорит дедушка, слушай дедушку», чтобы действительно надеяться заполучить мать себе в союзницы. Когда Дина еще была ребенком, ей казалось, что взрослые объединились против нее, сговорились, отстаивая свои ценности и мнения.

Теперь она начинала понимать, что Рут просто-напросто так же боится деда, как и она сама. Она не могла признать, что он в чем-то неправ, даже когда они были одни.

Дейв Хикс учился в одном классе с Диной и нравился ей бесконечно. Она вспыхивала от восхищения, когда он смотрел на нее, и купалась в волнах счастья, когда он улыбался. Она жаждала общения с ним, но в то же время боялась, что он пригласит ее куда-нибудь, а она будет вынуждена либо отказаться, либо пойти на грандиозный скандал дома. Сейчас все это как раз происходило, и она потеряла голову, не зная, что делать.

Итак, она продолжала извиняться, что не может никуда с ним пойти, продолжала довольствоваться тем, что просто видела его в школе. Погода была солнечная, жаркая, Дина нежилась в ауре мечтаний. И каждый день после уроков он провожал ее, иногда нес ее портфель, теннисную ракетку или корзинку для завтрака, но никогда не брал за руку и ни в коем случае не обнимал, потому что учителя часто проезжали мимо на своих машинах, и такая развязность очень скоро была бы наказана.

Он поцеловал ее в темном закутке под навесами для велосипедов, и это было чудесно. Вместе с острым чувством боязни быть застигнутой врасплох ее охватило ощущение полного счастья. Теперь и мягкость хлопка при прикосновении к нему, и даже пыль, клубящаяся в лучах солнца, напоминала ей о том волшебном моменте, когда он неожиданно обнял ее и прижал свои неловкие, неопытные губы к ее губам. Казалось, все проблемы отошли куда-то далеко-далеко, и все, о чем она мечтала сейчас, — это прижаться к нему и целовать его вновь и вновь.

Она забыла о проблемах, но это не значит, что они испарились совсем. Все было замечательно и в полной мере устраивало ее, но… не устраивало его. Ему нужна была девушка, с которой он мог бы ходить куда-нибудь по вечерам, хотя бы иногда. Он становился нетерпеливым. И со сжимающимся сердцем Дина понимала, что. Мэри права. Если она ничего не предпримет, он точно бросит ее и найдет кого-то другого, кто не ограничен суровыми правилами и законами, установленными стариком-диктатором. Дина закусила губу, чувствуя абсолютную безысходность. Она не видела никакого спасения. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом.

Два дня спустя, когда она покидала школьную столовую, она увидела мисс Дерби, самую суровую из всех наставниц, которая поджидала ее. У мисс Дерби было ястребиное лицо и мелко завитые волосы с металлическим отливом. Она одевалась в твидовые костюмы и немыслимые ботинки и жила с еще одной учительницей. Они жили в коттедже в миле от школы, и Дина каждый раз проходила мимо него по дороге домой. Ученикам никогда даже не приходило в голову, что пару могут составлять не только две старые девы, довольствующиеся обществом друг друга. Мальчишки предпочитали быть выпоротыми директором, чем услышать злой голос мисс Дерби: «Покиньте мой класс!», что означало гонения в течение еще очень долгого времени.