Харайн потянулся к подносу с пышущей жаром, покрытой хрустящей корочкой свиной туше. Глаза зверюги, ссохшиеся от жара, но так и оставшиеся открытыми, казалось, смотрели с укором. На миг даже стало совестно: всё-таки картиры и гвидассы какие-никакие, а подданные. Но король алкский бесплатно не помогает, а без его несравненных конных латников и стрелков с огненными трубками с племенной вольницей не справиться. Казна полна - но король требует много больше. Впрочем, Амори Харванид обещал простить часть долга, а остальное брать в рассрочку на десять лет, если ему по весне доставят не меньше тысячи рабов. Никчёмные бродяги картиры и дикари-гвидассы сойдут в самый раз. Плохо, конечно, что южные латники обосновались в долине гвидассов, и месторождение никарра к рукам не прибрать. Но, с другой стороны, разве раньше рудники принадлежали короне?

  А всё-таки - отчего так скучно и тоскливо? Будто и не королевский пир, а поздний ужин в развалюхе простолюдина. Где певцы и танцовщицы, где артисты и скоморохи, которые всегда веселили пирующих?

  - Почему нет музыки и танцев?! - в голосе молодого короля прорезались капризные нотки.

  - Но, ваше величество, - в раболепном поклоне согнулся дворцовый мажордом. - Вы же сами приказали всех картиров...

  - Потому что ты бросил невиновных в тюрьмы и продал в рабство свободных людей! - прерывая мажордома, прозвучал звенящий от ярости женский голос.

  - Кто...

  Король вспылил, вскинув взгляд на дерзкого - но тут же замолчал. Ей - единственной из всех жителей острова - перебивать короля и не кланяться позволено. Наоборот, это он перед трапезой должен склонить перед королевой-матерью голову и принять из её рук еду, как велит обычай и как следует послушному сыну. Ну уж нет! Старуха, прикрывающая от праведного королевского гнева старые роды и кланы, не дождётся!

  И всё-таки королева-мать Флавейн вана Наттафари была ещё прекрасна. Тридцать два года - почти старость для женщины, но золотые волосы королевы лишь слегка посеребрила седина, а лёгкие морщинки, перебороздившие лоб, лишь добавляют обаяния. И губы, по-прежнему полные и яркие, сжаты твёрдо и уверенно. Есть женщины, которые с годами вместо юной легкомысленной красоты обретают спокойное, полное сдержанной силы величие, и без единого усилия держатся с королевским достоинством. Одна из них - королева-мать Флавейн вана Наттафари, из рода Ингигердов, клана Сабгар, племени рипуариев.

  Флавейн... Король поморщился. Если б не она, было бы гораздо проще и вводить новые порядки, и ломать сопротивление племён. Пока жива королева-мать, у них есть живое знамя. Она принадлежит к древнему и уважаемому роду, из которого, ещё до завоевания Харайном ван Харваном острова богини Борэйн, вышло немало Законоговорителей. Разве что не знаменитого Харгона, а его старшего брата, мудрого Оггиля. Дело, разумеется, не в одном родстве: никто так не помнит старые законы и сказания, как она. Живое знамя, вокруг которого готовы сплотиться все, кто не смирился с нововведениями. Таких, увы, немало. А её попробуй, арестуй: не поймут даже собственные дружинники.

  - Естественно никто не станет петь и танцевать на твоих пирах, - с холодной усмешкой добавила Флавейн. - Всех, кто умел веселить народ, ты бросил в тюрьмы, а может, уже продал в рабство! Впрочем, - теперь голос королевы полнился насмешкой. - Ты можешь поручить своим южным псам поискать кого-нибудь у себя, на юге.

  Король вздрогнул от обвинения. Итак слишком многие говорят, что король забыл, что такое справедливость, и южане из-за моря вертят им как кобель хвостом.

  - Почтеннейшая каттхая, - голос присланного королём Амори советника, алкского графа и командира роты Авената ван Бетраниона, хорошо поставленный баритон, которым хорошо произносить на поле Тинга долгие речи, сразу заполнил зал. - Его величество, ваш блистательный сын, достойно исполняет свой долг перед страной. Он никогда бы не сделал ничего, что шло бы во вред верным подданным. Вас не должно волновать, что бродяги и мятежные племена, не платящие достойную дань, получили по заслугам. Что касается моей скромной персоны, на то была воля прежнего короля, отца нашего правителя и вашего уважаемого мужа. Именно он решил, что Харваниды должны держаться вместе, чтобы держать в повиновении чернь. Он и приставил к вашему сыну охранников с юга, руковожу коими я...

  Королева вздохнула. Она помнила тот разговор с мужем, незадолго до его смерти. Так вышло, что в их браке не было и следа любви - всё решила выгода и надежда старых родов на родство с Харванидами. Она не сопротивлялась, да и кто бы её стал слушать - и в четырнадцать лет взошла на брачное ложе пятидесятитрёхлетнего сварливого короля, едва успевшего схоронить прежнюю жену. Ходили, кстати, слухи, что умерла она от побоев, на которые был горазд муженёк. Горя с ним пришлось хлебнуть и ей.

  Короля можно было понять: прежние две жены так и остались бесплодными, и, насколько она понимала в постельных делах, винить королю следовало, прежде всего, себя. С ней, однако, у Харайна-старшего получилось: она подарила единственного сына - этого вот несносного юнца. Впрочем, и рождение наследника не смягчило короля - как был слабовольным и порочным обжорой и пьяницей, для которого центр вселенной - он сам, и ничто иное, так и остался. Даже сыну, вопреки всем обычаям, своё имя дал. И после рождения Харайна-младшего он её ни во что не ставил, и воспитание единственного сына доверил льстивым посланцам короля Амори. А теперь, когда старого развратника, наконец, прибрала богиня Борэйн, вместо сына выросло чудовище...

  - Ваши величества, - добавил Авенат. - Нижайше прошу дозволения сказать...

  - Говори, Авенат-катэ, - произнёс король. - Только коротко и по делу. Еда стынет.

  - Ваше величество, - велеречиво начал советник. Королева поморщилась: насколько проще и понятнее умели говорить в старых родах, ещё помнивших Законоговорителей! Но дешёвую лесть обожал и муж, а её мнения никто не спрашивал. - Среди тех, кого вы предназначили в дар союзнику, есть немало картиров. Насколько я помню, есть среди них и танцоры, и певцы, и музыканты. Велите, ваше величество, освободить самых искусных. Пообещайте им свободу, если смогут вас порадовать. А когда насладитесь их пением и танцами, всегда можно отправить их обратно: чего стоит клятва, данная рабу?!

  - Хорошо сказано, Авенат-катэ, - игнорируя нахмурившуюся мать, произнёс юный король. - Умеешь ты сказать...

  - Они ещё не рабы, - перебила Флавейн. - До тех пор, пока жрец не совершил над ними обряд, а кузнец не заклеймил, они - свободные люди. А чем грозит нарушение королевской клятвы - ты знаешь. Людей обмануть просто, сын, но есть ещё Боги...

  - Боги любят Харванидов, - усмехнулся Харайн-младший. - Что ж, мы хотим знать, есть ли среди рабов... будущих рабов, - под неодобрительным взглядом матери король всё-таки поправился. - Певцы, музыканты и танцоры? Тем, кто захочет порадовать нас и наших верных подданных на пиру, обещается свобода и золото - столько, сколько стоит хороший дом в Бирре.

  Высокий, худой, как палка, старый слуга поклонился королю и побежал исполнять - но его опередили. У дверей, и на сей раз не кланяясь, появился коренастый воин лет сорока - сотник королевской дружины.

  - Ваше величество, - произнёс он. Старому воину не очень-то нравился новый этикет - но северные воины присяги не нарушают. - Дозволь сказать?

  - Говори, - нетерпеливо бросил король. Ну что за страна: ни поклониться владыке, ни прибавить лести... "Дозволь сказать"! А почему не, например: "Позволено ли будет ничтожному рабу владыки вымолвить несколько слов?" Или ещё витиеватее, как обращались когда-то к сколенским Императорам?

  - Ко мне прибыл посыльный от начальника тюрьмы, - произнёс сотник. - Какая-то девица в подземельях просит выступить перед вашим величеством. Старейшины картиров и гвидассов уверяют, что она - лучшая певица и танцовщица. Музыканты так же нашлись...