Проснувшись на следующее утро, она обнаружила, что Ту не скребется, как обычно, у ее двери. Целый день она искала его и на собственных землях, и у Брокера, но так и не смогла найти. Он пропал.

– Наверное, убежал, – предположил Кансрел мягким, сочувствующим тоном. – С собаками такое бывает. Бедняжка.

Так Файер научилась лгать отцу на вопрос, не обижал ли кто ее.

С годами визиты Кансрела стали менее частыми, но более затяжными, потому как на дорогах было небезопасно. Бывало, появляясь у нее на пороге после многомесячного отсутствия, он привозил с собой женщин, или торговцев животными и дурманом, или новых чудовищ в свою коллекцию. Иногда он проводил все это время под действием яда какого-нибудь растения, так ни разу и не очнувшись, или с ним, совершенно трезвым, случались вдруг странные, неожиданные приступы хандры, которую он вымещал на всех, кроме Файер. А иногда настроение у него было светлое и ясное, как те высокие ноты, что она играла на флейте. Файер страшилась его посещений, его грубых, восхитительных, беспорядочных вторжений в ее тихую, размеренную жизнь. Но каждый раз, когда он уезжал, она так мучилась от одиночества, что одна только музыка способна была ее успокоить, и она с головой окуналась в уроки, не обращая внимания на ненависть и возмущение учителя по поводу ее растущего мастерства.

Брокер никогда не скрывал от нее правду о Кансреле.

«Я не хочу вам верить, – думала она, когда он рассказывал ей о зверствах Кансрела. – Но я знаю, что это правда, потому что Кансрел сам рассказывает мне истории и ему никогда не стыдно. Он считает, что учит меня, как до́лжно поступать, и его беспокоит, что я не использую свою власть как оружие».

– Неужели он не понимает, насколько вы с ним разные? – изумлялся Брокер. – Неужели не видит, что вы сделаны совсем из разного теста?

Когда Брокер начинал так говорить, Файер чувствовала себя невыразимо одинокой. Иногда ей так хотелось, чтобы ее тихий, невзрачный, добрый сосед был ее настоящим отцом. Ей хотелось быть похожей на Брокера, быть из одного теста с ним. Но она знала себя и знала, на что способна. Даже решив вопрос с зеркалами, она все равно видела свое отражение в глазах людей и знала, как просто было бы сделать ее жалкую жизнь чуточку приятнее; Кансрел так делал постоянно. И никогда никому, даже Арчеру, не говорила, каким постыдным было это искушение.

Когда ей было тринадцать, дурман убил Накса и двадцатитрехлетний Нэш стал королем разваленного королевства. Приступы ярости у Кансрела участились, как и периоды меланхолии.

Когда ей было пятнадцать, Кансрел открыл дверь клетки, в которой держал своего леопарда цвета полуночи, и покинул Файер в последний раз.

Файер не осознавала, что уснула в библиотеке лорда Брокера, пока не проснулась и не обнаружила, что сидит все в том же кресле. Разбудил ее котенок-чудовище, который повис на подоле ее платья и раскачивался, словно на веревке. Она поморгала, привыкая к тусклому свету, впитывая сознание маленького чудовища. Дождь еще идет. В комнате больше никого. Она помассировала плечо раненой руки и потянулась в кресле. Все тело затекло и побаливало, но усталость пропала.

Котенок забрался вверх по ее юбкам, вонзил когти ей в колено и, повиснув, уставился ей в лицо. Он знал, что она такое, – платок съехал назад на целый палец. Чудовища оглядели друг друга. У котенка была ярко-зеленая шерсть и желтые лапки, и его глупенький, почти новорожденный разум тянулся к ней.

Конечно, ни одно чудовище из животных не в силах контролировать разум Файер, но самых недалеких это никогда не останавливало. Он, конечно, слишком мал и глуп, чтобы думать о ней как о еде, но не прочь поиграть, погрызть ее пальцы и слизнуть с них кровь, а Файер вовсе не нужны царапины от кошачьих игр. Она усадила его к себе на колени, почесала за ушами и зашептала какой-то вздор о том, какой он сильный, важный и умный. И на всякий случай мысленно послала ему позыв ко сну. Он повертелся у нее на коленях, а потом плюхнулся и задремал.

Домашние кошки-чудовища славились умением избавлять дом от мышей – и обычных, и чудовищных. Этот самый малыш вырастет большим и толстым, проживет долгую, безбедную жизнь и, наверное, станет отцом множества котят-чудовищ.

А вот люди-чудовища, как правило, редко когда жили долго. Слишком много хищников, слишком много врагов. Хорошо, что осталась одна только Файер; а она сама уже много лет назад, еще до того, как разделила постель с Арчером, решила, что станет последней. Больше никаких Кансрелов.

Вдруг она почувствовала, что в коридоре за дверью библиотеки появились Арчер с Брокером, а через мгновение услышала их голоса, резкие и взбудораженные. Арчер снова разнервничался – или что-то случилось, пока она спала? Файер коснулась их, давая понять, что не спит.

Тогда Арчер толкнул дверь библиотеки и широко открыл ее, пропуская отца. Они вошли, беседуя, и лук в руке Арчера сердито разрезал воздух.

– Проклятый дурак, зачем было пытаться схватить его в одиночку…

– Может, у него не было выбора, – предположил Брокер.

– Воины Триллинга – слишком горячие парни.

Глаза Брокера удивленно распахнулись.

– Интересно слышать такое обвинение от тебя, сын.

– Я несдержан только в словах, отец, не в битве. – Арчер бросил взгляд на Файер и спящего котенка. – Родная, как ты себя чувствуешь?

– Лучше.

– Помнишь Триллинга, нашего соседа? Ему можно доверять?

Триллинг был одним из наименее глупых людей, с которыми Файер приходилось регулярно общаться. Его жена наняла ее учить сыновей не только музыке, но и искусству ограждать свой разум от чудовищ.

– Он никогда не давал повода не доверять ему, – ответила она. – Что случилось?

– Триллинг нашел в своем лесу два трупа, – объяснил Арчер. – Один был его воином, а другой, что печально, еще одним чужаком. На каждом полно синяков и ножевых ранений, словно они дрались, но убили обоих из лука. Воину стреляли в спину издалека, а чужаку – в лицо с более близкого расстояния. Обе стрелы вырезаны из белого дерева, как и та, которой убили твоего браконьера.

Разум Файер заметался в поисках объяснений.

– Лучник обнаружил, что они сражаются, издалека застрелил воина, потом приблизился ко второму и убил его тоже.

Лорд Брокер кашлянул:

– Скорее всего, у него были личные мотивы. То есть если предположить, что лучник и чужак были напарниками, ведь похоже, что все эти жестокие незнакомцы в наших лесах связаны между собой, правильно? У этого чужака ноги были изранены ножом, так что хоть он и не умер бы, лучнику было никак не увести его с собой, даже когда он разобрался с воином Триллинга. Может быть, лучник застрелил воина, чтобы спасти своего, а потом понял, что раны слишком серьезны, и решил избавиться и от него тоже?

Файер задумчиво подняла брови, с отсутствующим видом поглаживая котенка. Если лучник, браконьер и сегодняшний чужак и вправду действовали вместе, значит обязанностью лучника было избавляться от свидетелей, чтобы никто не смог проговориться, что привело их в лес. И лучник отлично справлялся.

Арчер в раздумьях уставился вниз и постукивал концом лука по деревянному полу.

– Я еду в крепость королевы Роэн, – внезапно объявил он.

– Зачем? – резко вскинула на него глаза Файер.

– Хочу попросить еще воинов и разузнать о шпионах. У нее могут быть соображения по поводу того, не подослали ли чужаков Мидогг или Гентиан. Я хочу знать, что происходит в моем лесу, Файер, и мне нужен этот лучник.

– Я поеду с тобой, – сказала Файер.

– Нет, – отрезал Арчер.

– Я поеду.

– Нет. Ты не можешь постоять за себя. Ты даже на лошади ехать не в состоянии.

– Дорога занимает всего лишь один день. Подожди неделю. Дай мне восстановиться, и я поеду с тобой.

Арчер поднял руку и отвернулся от нее:

– Ты зря тратишь слова. С чего бы мне соглашаться на такое безумие?