С другой стороны, в том, чтобы проводить выходные в поисках квартиры, есть одно определенное преимущество. Это, по крайней мере, удержит ее подальше от магазинов. Джейн уже давно поняла, что для одинокой женщины жизнь является сплошным минным полем. Но, только положив яйца в чужую корзину, она осознала в полной мере, какое же это испытание – ходить по магазинам.

Джейн пришла к выводу, что по субботам все торговые заведения вступают в заговор против одиноких женщин. Так, последнее посещение мебельного салона едва не окончилось нервным срывом. Джейн оказалась одна-одинешенька среди сладостных вздохов счастливых пар, ощупывающих просторные, удобные диваны с такими названиями, как «Фигаро» и «Турандот», и подпрыгивающих на необъятных кроватях «Ренуар» и «Пикассо». Джейн в панике убежала от этого обилия молодости, красоты и сексуальной удовлетворенности, рассеянно недоумевая, как бы отнесся Теккерей к тому, что его имя бесцеремонно присвоили стойке для компакт дисков, а в честь одной из сестер Бронте получила название элегантная полочка для посуды.

Спасения не было и в супермаркете «Джон Люис», где Джейн столкнулась с еще более веселыми парочками, взвешивающими морскую капусту и каперсы. В «Харви Никс» очаровательные стройные девушки с аппетитными попками вместе со своими парнями сравнивали различные сорта глянцево блестящих баклажанов, а в «Селфриджуз» мечтательные молодожены задумчиво стояли перед огромными одеялами. Очереди в «Сейнсбери», казалось, состояли из одних влюбленных, набивших корзины деликатесами и бутылками шампанского. Как правило, Джейн возвращалась домой после таких экскурсий лишь с одной упаковкой трусиков, обозленная на весь мир.

Однако впереди виднелся свет. Джейн с нетерпением ждала ужина у Аманды. По крайней мере, возможно, этот ужин поможет устроить судьбу Тэлли. Джейн боялась признаться себе самой, что рассчитывает добиться какого-нибудь результата и для себя.

Как назло, Шампань же, не продержавшись и двадцати четырех часов, отхватила нового кавалера. Через два дня после известия о катастрофе, постигшей Конэла О'Шонесси, Джейн, развернув газеты, обнаружила, что на разворотах всех до одного бульварных изданий красуется Шампань в задранной до пупка юбке, не обремененная нижним бельем, пылко обнимающая кого-то на заднем сиденье лимузина. Обнимаемый, согласно практически идентичным отчетам об этом знаменательном событии, являлся «одним из самых завидных лондонских женихов, очаровательным миллионером Солом Дьюсбери, воротилой строительного бизнеса».

– На этот раз она определенно нашла себе подходящую пару, – заметил Вэлентайн. – Насколько я слышал, на счету Сола Дьюсбери больше жертв, чем у испанской Инквизиции.

Со слов Вэлентайна, Дьюсбери снискал себе славу мужчины стремительного и беспощадного – как в своем кабинете, так и в спальне. Следовательно, подозревал Вэлентайн, его связь с Шампань определяется не столько чувствами, сколько деловой заинтересованностью.

– У него дела всегда на первом месте, – сказал он. – Мой отец связан с торговлей недвижимостью, и мне приходилось слышать рассказы о похождениях этого Дьюсбери. Папаша последней его пассии был председателем совета общины, где Дьюсбери, судя по всему, пытался получить разрешение на строительство ресторанов и баров, носящих имя принцессы Дианы. Добившись своего, он тотчас же бросил несчастную девушку. С помощью другой своей возлюбленной Дьюсбери получил около пятисот акров превосходных земель в графстве Суссекс.

Джейн вздохнула.

– Теперь «Брызги шампанского» превратятся в выдержки из специализированного журнала по недвижимости.

Ее опасения оправдались. Вдруг ни с того ни с сего Шампань в окружении жадных до любых новостей папарацци стала проводить все свое время на том или ином объекте, к которому проявлял интерес Дьюсбери. То она появлялась в театре в Вест-Энде, который ее новый кавалер собирался превратить в элитный жилой дом с отдельным лифтом в каждую квартиру и бассейнами глубиной шесть метров, то посещала давно закрытую средневековую часовню в Сити, где он намеревался устроить ночной клуб. Одно из зданий георгианской эпохи было полностью разрушено; от него остался только фасад. Внутри должен был разместиться спортивный зал двадцать второго века.

– Как тут не вспомнить поговорку: «Заготавливай сено, пока светит «Сан», [24]– заметил как-то Вэлентайн, придирчиво разглядывая фотографию Шампань в спортивном трико, искрящемся блестками, катающейся на велосипеде на фоне зловещей черной стены. – Бред какой-то! Сейчас ее колонка превратилась в рекламный проспект Дьюсбери.

В конце концов терпение Джейн лопнуло.

– Я уже предупредила Шампань, что больше мы не напечатаем о ее Дьюсбери ни одного слова, – сказала она Вэлентайну через пару дней. – Я наотрез отказываюсь прославлять его деловые начинания. Шампань в бешенстве. Говорит, что больше ничего не может вспомнить. У нее наступил ступор.

– Вот в это я верю, – усмехнулся Вэлентайн. Шампань же словно попала в рабство к Дьюсбери.

И, глядя на их фотографии, ежедневно появляющиеся в газетах, Джейн понимала почему. Потрясающе красивый, с такими острыми высокими скулами, что о них можно обрезать сигары, Дьюсбери выглядел холодным и опасным, словно замороженный во льду «смит-вессон». От его беспощадного взгляда сердце Джейн учащенно забилось. От зависти она стала изумрудно-зеленой. Будь проклята Шампань! Несправедливо, что мужчины кружатся вокруг нее, словно пчелы вокруг горшка с медом. Или, как в случае с Дьюсбери, как вокруг кубышки с деньгами.

Утром того дня, на который был назначен ужин у Аманды, Джейн наконец собралась с силами и позвонила хозяйке, сообщая, что придет не с Ником, а с Тэлли. Аманда ответила, что не имеет ничего против, но голос ее звучал натянуто.

– Тоже мне, задрала нос, – хихикала Джейн, вместе с Тэлли заправляясь джином с тоником перед выходом из дома.

– А муж у нее такой зануда, – скорчила гримасу Тэлли, которая уже начинала охладевать к этой идее.

– Да, конечно, он прыщ на ровном месте, – подтвердила Джейн. – Но только подумай, сколько у него привлекательных качеств. Точнее, не у него, а у его друзей.

Аманда окинула удовлетворенным взглядом туалетную комнату. Больше всего она гордилась туалетной бумагой с узором в виде лилий. Для большинства людей война на Балканах означала массовые убийства и Радована Караджича. Для Аманды, смотревшей по утрам телевизионные выпуски новостей, ритмично скользя взад и вперед на гребном тренажере, это был в первую очередь симпатичный боснийский герб с очаровательными лилиями.

В холле царил тонкий запах ароматизированных свечей. Аманда в который раз поздравила себя с тем, что выбрала для стен обои именно того оттенка, который был нужен. Светильники, поручни и перила на лестнице в стиле этрусков. Довольно оглянувшись вокруг, Аманда начала спускаться вниз. Витающая у нее на устах легкая улыбка тотчас же померкла, когда она увидела на газетном столике нетронутую утреннюю «Ре-публику». Ей было неприятно напоминание о том, что они с Питером, собравшись провести отпуск в Северной Италии, решили подучить итальянский язык и выписали эту газету, но так ни разу и не раскрыли ее.

Перевесившись через перила, Аманда заглянула на кухню, расположенную на первом этаже. Да, Питер был там, с рассеянным, как всегда, видом нарезая жгучий перец чили. Торжественный ужин, по крайней мере, даст ей возможность ознакомиться с тем, что происходит у него в голове. Вечерами Питер приходил домой с работы слишком уставшим, чтобы рассказывать жене о чем бы то ни было. Но за праздничным столом ему придется попотчевать гостей рассказами о том, что произошло в его жизни за последний месяц. Право, если хорошенько подумать, званый ужин – очень полезная штука.

Пройдя в гостиную (или в салон, никак не могла решить она), Аманда взбила подушки диванов.

– Питер! – окликнула она. – Питер, дорогой, ты не забыл нарезать лимон для коктейлей?