Подводя итог всему сказанному, хочется отметить: мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что Александр был прочно связан с Комитетом, однако высокая вероятность таковой проглядывает из необычных обстоятельств его жизни.

Т. о. в составе погибшей группы мы видим по крайней мере двух человек, биографии которых позволяют предполагать существование прочных связей с Комитетом госбезопасности. Это Золотарёв, отлично подходящий на роль руководителя агентурной сети (резидента) и Колеватов, который мог быть участником этой сети с момента своего перевода из Москвы в Свердловск. В этой связи возникает обоснованный вопрос: какова же роль Георгия Кривонищенко и Рустема Слободина в операции «контролируемой поставки» и знали ли они вообще о происходившем?

Думается, Кривонищенко отводилась роль весьма важная, даже более важная, чем Золотарёву и Колеватову. Сейчас, когда опубликовано довольно много материалов о забросках НАТО-вских шпионов в СССР, можно составить довольно полное представление о том, как наши противники страховали себя от противодействия советской контрразведки. Американцы придавали огромное значение всевозможным неожиданным проверкам как своих агентов, так и источников информации. Так, например, в течение трёх часов с момента высадки агент должен был выйти на связь с условным сигналом, сообщающим о благополучном десантировании. Это требование появилось на основании разведывательного опыта: если агент не выходит на связь в первые часы, значит ему не до того — он либо отрывается от погони, либо уже схвачен. За три часа схваченного агента перевербовать невозможно, поэтому он, будучи задержан сразу по приземлении, скорее всего подаст сигнал «работы под контролем». Надо сказать, что об этом приёме (сеанс связи в течение трёх часов с момента десантирования) советское МГБ-КГБ прекрасно знало, поэтому парашютистов старались задерживать не в районе высадки, а на значительном удалении от него и спустя, как правило, несколько суток. Делалось это для того, чтобы заброшенный агент передал в разведцентр сигнал о благополучном прибытии и приступил ку выполнению задания.

Такого рода уловок в арсенале НАТО-вских разведок имелось множество, счёт шёл на многие десятки. Например, иногда во время сеанса связи агенту приказывали сообщить некоторые детали, связанные с вещами, которыми тот располагал. Это могла быть маркировка определённого патрона в магазине его пистолета, или количество звеньев браслета часов. На ответ отводилось минимальное время, считанные минуты, обычно 5–10, не больше. Логика проверяющих была понятна — агент в случае его ареста КГБ лишится своего оружия и часов, а потому не сможет быстро дать правильный ответ. Известен случай, когда во время сеанса связи от агента потребовали проверить имевшиеся в его распоряжения облигации внутренних займов и назвать номер одной из них — 200-рублёвой облигации с надорванным правым углом. Ответ надлежало дать в течение 10 мин. Расчёт, на котором строилась эта проверка, также был довольно прост — при аресте агента его деньги и облигации изымались, и во время сеанса радиосвязи он просто не имел их под рукою. Кстати, в случае с 200-рублёвой облигацией проверка цели своей достигла — сотрудники КГБ сдали облигации в финчасть и подсказать правильный номер работавшему под их контролем агенту не смогли (это случилось в 1954 г. и с той поры в спецслужбах СССР и России принято в обязательном порядке все изымаемые деньги и ценные бумаги фотографировать. До этого же их приходовали по списку номеров.).

Зная о том, что проверки агентов проводятся американцами постоянно, инициаторы «контролируемой поставки» со стороны КГБ, разумеется, допускали возможность того, что при встрече в тайге последует проверка. Какого рода могла быть такая проверка, никто заранее сказать не мог, но именно поэтому её приходилось особенно опасаться. Если по условиям операции «поставка» должна была происходить из Челябинска-40, то человек, знающий обстановку в этом городе, становился просто необходим. Ни Золотарёв, ни Колеватов на эту роль не годились. Даже если бы Комитет устроил им командировку на объект и соответствующий инструктаж, всё равно очень многие нюансы остались бы «за кадром». Степень осведомлённости противной стороны была неизвестна, а потому приходилось ожидать самых неожиданных и коварных контрольных вопросов, вплоть до имени-отчества того или иного руководителя или уточнения технических деталей. Американские разведчики вполне могли осведомиться о количестве окон или этажей в том или ином здании и постороннему человеку в этом случае было бы очень трудно не попасть в просак. Кривонищенко же, работавший в Челябинске-40 не один год, был готов к такого рода вопросам просто в силу своей производственной осведомлённости, и никакой спешно обученный оперативник не мог пройти возможную проверку лучше него. Поэтому Георгий, как кажется, в данной комбинации был просто необходим. Следует принять во внимание и его внешнее соответствие требуемому типажу безобидного интеллигента: с торчащими ушами, худенький, росточком всего лишь 169 см он производил впечатление безобидного мальчишки, только-только закончившего институт, но никак не «костолома из КГБ» (каковым и не являлся по сути). Ну, и кроме этого, Кривонищенко был выпускником УПИ, хорошо знал Игоря Дятлова; ему попасть в поход со студентами «Политеха» было куда проще, нежели совершенно чужому Семёну Золотарёву.

В общем, в этом паззле-головоломке у Георгий Кривонищенко, как представляется, есть своё место. Ему предстояло осуществить передачу вещей с радиоактивной пылью непосредственно из рук в руки, с соблюдением всех тех требований, которые налагались условиями операции. Золотарёв выполнял роль руководителя, ему надлежало сфотографировать людей, вступивших в контакт с Кривонищенко и произнёсших заранее обусловленный пароль для связи. Колеватов выступал в роли помощника Золотарёва и возможно, исполнял функцию «запасного игрока» на случай заболевания Кривонищенко. КГБ, долгое время готовивший «контролируемую поставку», не мог поставить исход важной контрразведывательной операции в зависимость от состояния здоровья одного-единственного человека, так что возможность замены Кривонищенко другим человеком явно предусматривалась (хотя и считалась нежелательной в силу описанных выше причин).

В связи с обсуждением персонального состава возможных участников операции «контролируемой поставки» встаёт вопрос о причастности к ней Рустема Слободина. Последний, как и Георгий Кривонищенко, был связан с атомным производством в Челябинске-40 и в принципе мог выступать в той же роли, что и Георгий. Однако, ничего определённого об этом сказать нельзя. Уверенность в том, что Кривонищенко каким-то образом связан с радиоактивными вещами, базируется на том, что его труп был найден раздетым (без зимних штанов и свитера) и снятые с погибшего вещи использовали для своего утепления Тибо-Бриньоль и Дубинина (понятия не имевшие об их высокой радиоактивной загрязнённости). А связь же Рустема Слободина с радиоактивной одеждой не прослеживается ни в каком виде. Изучение фотографий, сделанных им в походе, не даёт повода подозревать, будто Рустем находился в состоянии напряжённого ожидания или дискомфорта (анализу походных фотографий посвящен отдельный раздел под названием «Поход глазами его участников», так что не станем сейчас углубляться в эту тему). В биографии Рустема Слободина нет никаких настораживающих моментов, заставляющих предполагать наличие прочных контактов с КГБ. Во всяком случае, на данном этапе можно констатировать только это…

Как же могла выглядеть последовательность событий, связанных с операцией «контролируемой поставки» радиоактивных вещей через Георгия Кривонищенко, в свете изложенной выше информации?

Сложная, многокомпонентная оперативная игра не могла задумываться и реализовываться на уровне территориального Управления КГБ по Свердловску и области. Замысел подобной комбинации должен был вызревать в Москве и притом на довольно высоком уровне, поскольку требовал согласования с разными инстанциями — от ЦК КПСС и Совмина СССР, до Академии наук.