В дальнейшем ситуация только обострялась. Районы, в которые возвращались депортированные, превращались в зоны тлеющих межнациональных конфликтов. Мы сейчас хорошо знаем о новочеркасских беспорядках 1961 г., но мало кто помнит о беспорядках в августе 1958 г. в Грозном, во время которых многотысячные толпы русских жителей бывшей столицы казачьего края дважды прорывались к зданию обкома КПСС с требованием найти управу на распоясавшихся чеченских уголовников. Чтобы утихиморить русских обком партии оказался вынужден даже организовать прямую телефонную линию с высшим политическим руководством в Москве — случай неслыханный в истории Советской России!
Золотарёв, если он действительно являлся резидентом КГБ, никак не мог остаться в стороне от драматических событий, связанных с возвращением на Кавказ депортированных народов, ведь Теберда расположена в самом центре воссозданного Карачаевского района (выросшего впоследствии в Карачаево-Черкесский автономный округ). Последовавший в 1958 г. перевод Семёна на Алтай мог явиться следствием расконспирации либо агента его сети, либо самого Семёна. Во всяком случае совпадение времени переезда Золотарёва на Алтай с ростом напряжённости в северо-кавказском регионе бросается в глаза и выглядит прямо скажем подозрительно. В рамках принятой нами гипотезы о связи Золотарёва с КГБ перевод к другому месту службы является, пожалуй, оптимальным вариантом обеспечения его безопасности. А последовавший вскоре новый перевод на Коуровскую турбазу под Свердловск позволил гарантированно запутать любого, кто пожелал бы пойти по его следу.
Бросим взгляд с другой стороны — посмотрим на ситуацию в крупных городах, студенческих центрах, глазами руководства госбезопасности, т. е. с точки зрения сложившейся там в 1957–58 гг. оперативной обстановки. Ныне, благодаря открытию архивов и исследовательской работе в этом направлении, известно, что подавление «венгерского путча» в октябре-ноябре 1956 г. вызвало значительное недовольство некоторой части советского студенчества. Молодёжь переживала глубокое разочарование, увидев собственными глазами колоссальную разницу между словом и делом «кремлёвских небожителей». Среди студенчества становится модным прослушивание запрещённых западных радиостанций: «Свобода», «Свободная Европа», «Голос Америки». В это же время разворачивается поначалу замаскированная, а затем всё более явная, критика политики КПСС «Голосом Пекина», китайской радиостанцией, осуществлявшей вещание на руском языке и языках народов СССР. Этот «голос» также слушает советское студенчество, или, скажем корректнее, некоторая часть студенчества. Антикоммунистические настроения в среде молодёжи усиливаются по мере экномических неудач, обусловленных новациями Хрущёва: резкий рост машиностроения, металлургии и нефтехимии, объективно имевший место в те годы, сопровождался ростом дефицита широкой номенклатуры потребительских товаров, основных продуктов питания, инфляцией, объективным падением и без того низкого уровня жизни населения. Хрущёв неоднократно допускал перенос сроков погашений облигаций внутренних займов — и это тоже вызывало негодование народа, чувствовавшего на своей шкуре, что Власть его систематически грабит.
При этом сам «дорогой Никита Сергиеч» всё более и более хмелел от свалившихся на него власти, всесилия и всеобщего подхалимажа. Он всё более утрачивал самоконтроль и способность к объективной самооценке. Очень выразительно охарактеризовал его поведение опытнейших советский разведчик Александр Феклисов, человек большой внутренней культуры, такта и самодисциплины. В своей книге «За океаном и на острове. Записки разведчика» Феклисов нашёл для Хрущёва прямо-таки убийственные слова: «Хрущев проявил себя упрямым, капризным, болтливым, вспыльчивым, властолюбивым человеком. Ему не хватало хладнокровия, выдержки, умения терпеливо ждать, наконец, немногословия — этих неотъемлемых качеств государственного деятеля. Порой у него отсутствовала элементарная воспитанность. К тому же Хрущев был несдержан в употреблении вина и яств на приемах, которые обычно предшествовали его выступлению с главной речью.» Всё это раздражало людей, ведь подобное поведение невозможно было скрыть от народа. Какая бы ни была цензура, а люди слушали перлы «дорого Никиты Сергеича» в прямых радиотрансляциях, демагогию Генсека тиражировали газеты, телевидение, кинохроника. Если люди постарше, помня мрачную эпоху сталинских репрессий, молчали и сдерживались, то молодёжь реагировала более свободно. Критические и пренебрежительные замечания и насмешки в адрес «Никиты-дурачка» всё более открыто демонстрировались молодёжной средой.
В те годы появляются первые нелегальные студенческие кружки, в которых юноши и девушки с присущим им максимализмом рассуждают о необходимости «демократизации социализма», «общественных недостатках советского строя», «путях борьбы за лучшую народную долю». КГБ не мог игнорировать опасное явление, которое отнюдь не всегда удавалось упредить и пресечь мерами профилактического воздействия. На 1957 и 1958 гг. приходится максимум политических судебных процессов за всё время существования СССР после смерти Сталина (если быть совсем точым, то по данным Прокуратуры РСФСР в 1957 г. за «антисоветскую агитацию и пропаганду» и «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй» осуждены 1964 чел. В следующем году численность осуждённых стала несколько меньше — 1416 чел. Вплоть до 1991 г. подобных цифр мы более не увидим.). Значительная часть политических судебных процессов той поры — это расправы над студенческими группами в разных городах страны. Так, например, в сентябре 1957 г. в Ленинграде были осуждены 12 человек (в основном студенты Библиотечного института), входившие в нелегальную группу, созданную годом ранее преподавателем Технологического института Р. И. Пименовым. В феврале 1958 г. осуждена группа студентов и преподавателей МГУ, возглавлявшаяся аспирантом кафедры марксизма-ленинизма Л. Н. Краснопевцевым. Группа была признана особо опасной, поскольку занималась распространением листовок и установила контакт с активистами «антикоммунистического» движения из Польши. В мае того же года к реальным срокам лишения свободы приговорены члены подпольной группы из Тбилиси, состоявшей из студентов и школьников старших классов (т. н. «группа Дунаевского-Маградзе»). В январе 1959 г. суровые приговоры «самого гуманного суда в мире» получили члены нелегальной «Русской национальной партии», созданной ещё в 1955 г. В ней руководящую роль играли студенты Московского Литературного института, хотя членами состояли студенты и некоторых других столичных ВУЗов. Следует отметить, что подобные молодёжные организации были обнаружены КГБ в очень многих городах СССР — Минске, Свердловске, Харькове, Хабаровске. Правда, не все оперативные разработки вырастали в уголовные дела — зачастую Комитет предпочитал разрушать молодёжные группы изнутри (провоцируя конфликты между членами), либо пресекал их активность «профилактическим» запугиванием, приглашая потенциальных диссидентов для беседы в здание территориального органа госбезопасности (зачастую такого психологического давления оказывалось вполне достаточно для того, чтобы отбить охоту от «нелегальщины» на всю оставшуюся жизнь).
Тем не менее, тенденция роста недовольства политикой КПСС в студенческой среде была очень опасной. Особенно на фоне того, что в 1956–57 гг. в СССР не было ни одного судебного процесса по обвинению в шпионаже!
Комитет госбезопасности никак не мог оставаться в стороне от проблемы обуздания инакомыслия, всё более укоренявшегося в молодёжной среде. Более того, методы тайного сбора информации, скрытого внедрения агентуры в подозрительные студенческие группы и неявного манипулирования ими, как нельзя лучше соответствовали возможностям КГБ и его задачам. Поэтому, если считать принадлежность Золотарёва к негласному штату госбезопасности доказанной, его перевод поближе к Свердловску и последующее эффективное внедрение в студенческую среду, имели немалый смысл с точки зрения КГБ.
