Раскурив сигарету хорошенько, она снова перегнулась через балкон и прицельным щелчком послала непотушенный окурок в сторону балкона Свияжских.

— Проводил же ведь пожарник с нами беседы, говорил, что нечего на балконе всякий хлам хранить, попади туда случайно искра — беды не миновать. Надо было слушать умных людей, а то живём — каждый сам себе президент. Расставят на балконе всякую дребедень и радуются, что в квартире меньше хлама стало. Балкон — не кладовка, — спускаясь, поучительно договаривала она.

Проследив за траекторией сигареты и убедившись, что она полетела в нужном направлении действительно захламлённого балкона Анастасии, Евдокимова ушла на второй этаж. Там жила её подруга, Крюкова Зинаида Марковна, они знали друг друга уже лет двадцать, никак не меньше.

— Ой, Наталья, проходи, я только котлеты переверну, а то сгорят, внучка придёт, а у бабки есть не готово. — Последние слова доносились уже издалека. Евдокимова сняла обувь, влезла в знакомые тапочки и пошла по направлению к кухне.

— Зинаида, я тебе не помешала? — спросила она, садясь на табуретку.

— Конечно нет, что ты. Я сейчас разберусь с обедом для Люськи, мы с тобой чайку попьём, о том о сём поболтаем, — проговорила Крюкова.

Ей от души было жаль подругу, которой в результате злых козней прорывающейся по головам молодёжи пришлось уйти из школы. И семьи-то у неё толком нет, сын живёт самостоятельно, матери почти не звонит, внучку совсем не привозит. Всю жизнь с людьми, а сейчас совсем одна, трудно, поди, скучно. Да и возраст уже не тот, чтобы в любой школе с руками отхватили. Это только по телевизору говорят, что учителей нет, а сунься куда в порядочное место — так нос отвернут, ведь не восемнадцать давно, стало быть, не годишься. Абы как устраиваться, неизвестно куда, тоже не хочется, вот и мыкается человек. Да, время…

— Ну вот и готово, — улыбнулась Зинаида Марковна. — Я чайник поставила неполный, сей момент закипит.

— Да мне вроде спешить некуда, — грустно проговорила Евдокимова, произнося эти слова почти искренне.

— Беда, да и только, — посочувствовала соседка. — Крутишься, крутишься, как белка в колесе, оглянешься, а жизнь почти к концу подошла. А что делала, что успела, для чего жила — непонятно. Вроде только что внучку в четвёртый класс проводила, а уже Новый год, четырёх месяцев как не бывало. Повернёшься в другую сторону — март, ещё двух нет. Так, глядишь, и год пролетел, а ты и не заметила, что на год старше стала.

— Да, где год — там и все пять, — поддержала Евдокимова. — Подумаешь, а ведь не так много человеку по пять лет отмерено, жизнь она и вправду короткая.

Допивая третью чашку чаю, Евдокимова стала уже нервничать, что прошло так много времени, а шума — никакого (неужели сорвалось?), когда вдруг Крюкова удивлённо вытянула шею и с любопытством глянула в окно.

— Смотри, пожарные машины приехали, кажись, у нас в доме что-то горит, — обеспокоенно произнесла она, вставая и подходя ближе к подоконнику.

— К нам? — с удивлением произнесла Евдокимова, отодвигая чашку и тоже устремляясь к окну.

Из окон второго этажа открывалась прекрасная панорама всего, что творилось около подъезда. Две огромные красные машины с белыми полосами на боках остановились в нескольких метрах от дома. Не обращая внимания на случайных зевак, пожарники делали свое дело организованно и слаженно. Видимо, горело сильно, потому что оба прибывших наряда торопливо раскатывали шланги. Указывая рукой куда-то высоко наверх, они громко кричали друг другу, согласовывая свои действия.

— Кажись, над нами горит, — проследила Зинаида за направлением руки старшего. — Перекрестившись, с побелевшими губами, она испуганно посмотрела на Наталью. — Уж не у тебя ли беда, оборони Бог?

— Что ты, я же только что от себя. Уходила — всё погасила. Откуда? — уверенно возразила та.

— Накинь что-нибудь, пойдем выскочим на улицу, разузнаем, что там есть.

Наталья, сгорая от любопытства, согласно кивнула. Обе женщины выбежали в прихожую, схватили первые попавшиеся куртки и, не дожидаясь лифта, ринулись вниз. На первых этажах дыма ещё не было, и если бы не пожарные машины, то догадаться, что в доме происходит что-то необычное, пожалуй, было бы невозможно. Выскочив из подъезда, они на всякий случай отбежали подальше, мало ли что может упасть сверху.

Подняв голову к тем окнам, которые были охвачены пламенем, Евдокимова чуть не лишилась сознания. Горела её квартира. Все три окна полыхали пламенем, вырывавшимся гигантскими огненными кусками. Огромные столбы чёрного густого дыма заворачивались воронками и устремлялись в высоту, но ветер подхватывал их и укладывал то в одну, то в другую сторону. Закопчённые окна таращились на улицу пустыми глазницами вылетевших стёкол, языки огня были настолько велики, что, беспорядочными хвостами вырываясь наружу, уже лизали подошвы балкона следующего этажа.

— Да как же это?! — во весь голос завыла Евдокимова, опускаясь на ледяную землю, слегка прикрытую тонкой крупой снега. — Что же это такое?! Ну почему я?!

— Святый Боже, горе-то какое. — Крюкова, прикрывая рот краем большого цветастого платка, накинутого на плечи, готова была заплакать от испуга и жалости к подруге. — Милая ты моя Наташенька, да за что же тебе это всё? Как же ты теперь?

Седые пряди её волос выбились из-под платка. Она старалась заправить их на место, но руки, не слушаясь, дрожали, и пряди выбивались снова. Встав на колени рядом с рыдающей во всё горло Натальей, Зинаида хотела помочь ей встать, но тело подруги было неподъёмным и непослушным.

— Ты всё перепутал, это должна была быть не я, слышишь, не я!!! — кричала Евдокимова во всё горло, судорожно запрокидывая голову вверх и беспорядочно тряся сжатыми кулаками. По её лицу ручьями катились слёзы, накидывая на глаза красноватую неровную сетку лопнувших сосудов.

Налетевший неизвестно откуда ветер яростно рванул языки пламени, и они, качнувшись, взвились в высоту, сбросив вниз каскад ослепительных искр. Евдокимова закрыла глаза и навзрыд рассмеялась. Какая дикая, какая невероятная случайность! Побоявшись перегнуться через перила основательно, она промахнулась, и сигарета, подхваченная безликим ветром, пролетела мимо балкона Анастасии, угодив на её собственный. Евдокимова смеялась всё громче и громче, издавая стоны, похожие на хрипы израненного животного. Замёрзшими руками она колотила по застывшей земле, царапая их в кровь и не замечая боли. На лицо рваными клоками спадали спутанные мокрые пряди волос. Грязными, испачканными в истоптанной мерзлоте ладонями она проводила по щекам, пытаясь вытереть слёзы, струящиеся бесконечными потоками.

— Будь ты проклят, — вдруг прохрипела она. Зинаида Марковна, стоявшая рядом на коленях и державшая её за локоть, вдруг с ужасом увидела, что глаза Евдокимовой с вызовом смотрят в горбатое мартовское небо.

С Нового года в школе появился учитель физкультуры. Высокий, стройный, широкоплечий, он сразу сразил наповал всю женскую половину без исключения. Мужская половина отреагировала на его появление неоднозначно. Одни старались его игнорировать: глядя на ослепительную улыбку и рельефные мышцы, они прятали завистливые взгляды под презрительно сжатыми губами и, пожимая плечами, натянуто посмеивались вслед. Другие, особенно малыши, любовались преподавателем откровенно, не скрывая своего восхищения и наивного детского восторга. Отношение было разным, но одно можно было сказать точно: все родители маленьких спортсменов знали, какой замечательный человек — новый учитель, какой он улыбчивый, добрый и интересный.

Слушая восторженную Гришкину трескотню за ужином, Маришка и Лев улыбались, переглядываясь между собой и радуясь, что наконец-то в школе появился человек, способный привить малышам любовь к спорту.

— Мамочка, он тако-о-ой! — округлил глаза Гришка. — Ты даже не представляешь, какой! Сегодня мы лазили по канатам, и он сказал, что я самый лучший в классе, понимаешь, самый-самый!