9 января 1534 года галеон «Санта-Мария-дель-Кампо» бросил якорь в Севилье. Тамошние чиновники, полагавшие, будто повидали почти все, что только можно было, за те удивительные годы, не могли охватить взглядом сокровища, лежавшие перед ними: золото и серебро лежали грудами на пристани, слиток на слитке, каждый из которых был отмечен королевской печатью. Отдельная опись для короля содержала перечень предметов столь прекрасных, что никакой даже самый очерствевший конкистадор в Перу не осмелился предать их переплавке, – тридцать четыре золотых кувшина, золотой кукурузный початок, два золотых блюда, человекообразный идол в натуральную величину, свыше ста серебряных предметов, среди которых самый большой весил свыше 75 кг. Никогда еще в истории столь большое число слитков не поступало в Европу единовременно. Его было достаточно, чтобы вернуть золоту и серебру статус сырья для чеканки монет. Впечатление, произведенное этим кораблем, полным сокровищ, на человеческое воображение, так и не изгладилось; даже сегодня в Италии, говоря о чем-либо, обладающем фантастической ценностью, говорят «перуанский».
В тот «золотоносный» момент у Карла V были более серьезные заботы. Он предпринимал завоевание Туниса, так что корабли, солдаты и деньги являлись для него первейшей необходимостью. На сей раз он даже не взглянул на сказочные золотые украшения. Он сделал то, что по инстинктивным эстетическим соображениям не осмелился сделать ни один, даже самый циничный из его подданных; он приказал все сокровища инков переплавить в слитки. Из английской тонны (1016,047 кг. – Ред.) оригинальных золотых изделий, составивших выкуп верховного инки, ни единого предмета сегодня в Испании не существует.
Вместе с этим завоеванием живая душа всего перуанского была навсегда утрачена. Физические остатки этой грандиозной цивилизации, здания и храмы различной формы и назначения, протянувшиеся на две тысячи миль вдоль хребтов Анд и побережья, разделили судьбу завоеванной страны. Те, что не были уничтожены тогда, были разрушены междоусобными войнами, разгоревшимися между конкистадорами на развалинах империи инков. В стране инков, как и в случае с ацтеками и майя, христианские церкви возводились либо из материала древних индейских храмов, либо поверх них; дома инков сносились, чтобы получить камень для постройки усадеб, на руинах возводились также и административные здания. В опустевшем краю пришла в упадок и система дорог, почти такая же добротная, как в Римской империи. (Сеть дорог в империи инков имела протяженность 20 000 км, а две главные дороги пересекали всю страну с севера на юг – вдоль побережья океана и вдоль восточных рубежей. – Ред.) Перевалочные пункты для отдыха, тампу, стоявшие вдоль всех дорог, сровнялись с землей, а подвесные мосты, протянувшиеся над устрашающими каньонами по всем маршрутам, сгнили и обрушились. Искусно сделанные оросительные каналы, доставлявшие воду для орошения пустынь, были заброшены. Землю вновь засыпал песок.
Среди испанцев было немало таких, кто сожалел об уничтожении индейских культур. Отчеты, именовавшиеся relaciones, составлялись в таком количестве, что заполнили целое крыло библиотеки в Эскориале (иначе Эскуриал, резиденция испанских королей, дворец-монастырь, построенный в 1563–1584 годах близ Мадрида для Филиппа II. – Ред.). Но книга, чтобы быть опубликованной в то время, нуждалась в получении privilegio – разрешения, свидетельствующего о том, что она одобрена властями, гражданскими и церковными, – а затем ей предстояло пройти целый спектр инстанций: Королевский совет, Святую палату инквизиции, Совет Индий, Королевскую торговую палату и др. Такова была одна из причин, по которым эти рукописи не публиковались до середины XIX века. Таким образом, без постоянного потока литературы, знакомящей с этими культурами, ацтекская, майяская и инкская цивилизации для большей части человечества были фактически стерты из памяти.
И только век разума принес с собой возрождение интереса к археологии Америки. Притягательность древности началась с почитания природы, а «почитание природы», как однажды заметил Олдос Хаксли (1894–1963, английский писатель. – Ред.), «явилось следствием хороших средств сообщения. В семнадцатом столетии ни один здравомыслящий человек не любил дикой природы». Перемены пришли, когда французы стали прокладывать дороги поверх римских, так что знатные люди смогли путешествовать и «взирать на дикую природу с удобствами и без серьезного риска… Поэты откликнулись на приглашение инженеров… и зов древности приобрел поэтический ореол».
Поводом послужили Помпеи, а искрой – Бурбоны; и родились знание и интерес к архаике, то есть к археологии. В ночь на 24 августа в 79 году н. э. началось извержение вулкана Везувий, и через трещины в кратере потекли потоки лавы. Она покрыла все близлежащие окрестности, сжигая среди других городков и те, что побольше, Помпеи и Геркуланум. (Лава не достигла Помпей и Геркуланума. Они были погребены под слоем вулканического пепла, подобного дождю и к вечеру 25 августа достигшего толщины 4 м. – Ред.) В 1748 году Карл IV Неаполитанский (мать его была из рода Фарнезе) повелел итальянскому инженеру, состоящему у него на службе, начать раскопки Помпей. Под вулканическим пеплом он обнаружил хорошо сохранившиеся дома и окаменевшие тела людей (были найдены пустоты, повторявшие формы истлевших тел, после заполнения таких пустот гипсом получались слепки тел погибших римлян. – Ред.), застывших в естественных позах, словно остановленных во время бегства. Целый сохранившийся город выходил на свет из прошлого. Сообщения об этой деятельности, вместе с демонстрацией в музее Карла IV предметов, найденных при раскопках в Помпеях, привлекли в Неаполь толпы образованных людей. Пиранези (1720–1778), великий гравер древностей, создал первое изображение раскопанных Помпей, художники запечатлевали памятники древнего города, а Винкельман (1717–1768), «отец археологии», вдохновился на публикацию «Истории искусства древности» (1764, основной труд ученого. – Ред.).
Поиски древностей сделались королевской страстью. Мода и страсть к этому занятию перекинулись на почву Америки, и после того как тот же Карл Неаполитанский стал Карлом III, королем Испании, он проявил свой интерес к науке, покровительствуя ботаническим и археологическим исследованиям. В 1773 году были открыты развалины города майя Паленке, лежавшие в непроходимых тропических лесах нынешнего штата Чьяпас в Мексике. Их открытие привлекло личное внимание короля. Он приказал своим чиновникам тщательно исследовать руины, сделать рисунки и сохранить все найденные памятники материальной культуры, чтобы они смогли лечь в основу «Древней истории Америки». Итальянских ученых отправили из Испании в Мексику разыскивать древние документы, дабы подготовить такую историю. В 1777 году мексиканец Антонио Альцате обнаружил развалины Шочикалько; а через несколько лет, в 1790 году, во время раскопок, предпринятых для переделки фундамента кафедрального собора в Мехико, рабочие наткнулись на гигантский монолит – ацтекский каменный календарь. Высеченный из единого куска вулканической породы трахита, он имел восемнадцать футов в диаметре; в центре его было большое скульптурное изображение Тонатиу, бога солнца; по внешнему кругу располагались символы календарных дней. В прежние времена архиепископ приказал бы все это разбить и пустить на камень для постройки церкви; теперь же календарь в целости был доставлен в музей.
Его открытие все еще служило предметом для пересудов в Мексике, когда в 1798 году пришли вести о вторжении Наполеона в Египет. Тридцатитысячную армию полководца сопровождали 175 известнейших французских ученых, которым предстояло, после военного завоевания, исследовать египетское искусство и историю. В ходе этой экспедиции французские инженеры в 1799 году близ города Розетта (ныне г. Рашид) в дельте Нила обнаружили черную базальтовую плиту, на которой были вырезаны египетские тексты тремя различными шрифтами: иероглифическим, иератическим и демотическим. Даже в разгар Наполеоновских войн люди усиленно размышляли над этим Розеттским камнем. Они полагали, и, как показало время, справедливо, что эта резьба на базальте хранит ключ к расшифровке древнеегипетских текстов.
