— Но что я могу? — спросила она.

А он ответил:

— Не знаю, не знаю. Вилли сам должен решить. — Потом добавил: — Одно обидно — он считает, что если не заполучит Норин, ему вообще никого не видать. Он и представить себе не может, что из-за своего здоровья он будет кому-то нужен. Отсюда все трудности. Я ему говорил, может, не теми словами, что в море куда больше рыбы, чем можно поймать, но он пропустил мое замечание мимо ушей.

Куда больше рыбы, чем можно поймать. Он наверняка пришел к такому выводу и относительно себя самого. Поймал другую рыбку, так?

С той поры как Вилли начал свои поиски, Стив ни разу не упоминал о своей даме сердца или о женитьбе. Но Тилли знала, что он не выбросил эту идею из головы. Пока Стив болел, она дважды видела эту женщину в коттедже — ее лошадь была привязана к столбу у калитки. Поэтому Тилли разворачивалась и уезжала. О ней как-то раз упомянула Фэнни.

— Я не стала оставаться, мэм, там была эта леди.

Фэнни не сказала «женщина», она назвала ее леди, а Фэнни умела отличить леди от простой женщины.

Сама Тилли не хотела бы встретиться с «леди» Стива лицом к лицу и поэтому ездила на шахту кружным путем. Здесь она видела его, по меньшей мере, раз в неделю, по пятницам, когда он, его помощник, Джон и она сама устраивали совещания в новом здании конторы. Раньше пятым участником таких совещаний был Вилли, но он перестал приезжать, и Джон каждый раз удивлялся, как будто такое случилось впервые.

Каким бы милым ни был Джон, но порой он раздражал Тилли, особенно когда во всеуслышанье высказывался относительно поведения Вилли. По меньшей мере, она расценивала это как бестактность. С точки зрения Джона, вся эта история выглядела скверно. Бегать за фермерской дочкой! Она не стала напоминать ему, что его Анна тоже была дочкой фермера и проявила к нему интерес в тот момент, когда он окончательно решил, что никому не нужен из-за заикания. И он поступил бы так же, как Вилли, случись с ним нечто подобное. Тилли из собственного опыта знала, что годы притупляют память о неудачах и собственном отношении к ним. И только поэтому молодые никогда не могут понять стариков.

Наступил день, когда Тилли все-таки встретилась с леди Стива. Случилось это в начале ноября. Она сама чувствовала себя неважно, вдобавок пришлось ухаживать за простуженным Вилли — боялись воспаления легких. Одно радовало: сын вроде бы наконец понял, насколько бесполезны его поиски. Он был слаб физически и угнетен морально. Поэтому, когда принесли почту, Тилли обрадовалась, что там были два письма из-за границы. Одно от Кэти, второе от Жозефины.

У нее появилась привычка во время болезни сына разбирать свою почту за маленьким столиком, который она поставила в его комнате. Теперь, войдя в комнату, она как можно жизнерадостнее возвестила:

— Два письма из Техаса.

— Да? — без особого интереса спросил Вилли.

Она не стала сразу вскрывать конверты, а направилась к камину, взяла щипцы и добавила в огонь угля. Затем уселась у камина, поставила ноги на решетку, взяла первое письмо, от Кэти, и начала читать про себя.

«Дорогая Тилли, с удовольствием отвечаю на твое письмо. Сообщаю, что я жива-здорова, Дуг тоже. У мисс Луизы тоже все хорошо, хотя она очень тоскует по мистеру Маку. Мы все по нему тоскуем, больше всего Дуг. Я так думаю. Но, как говаривала моя мама, печаль одного может стать радостью другого. Это не очень хорошо, так говорить, но так уж вышло. Мисс Луиза взяла Дуга в партнеры, правда здорово, Тилли? Только представь себе, Дуг — партнер на этом ранчо. И, конечно, это еще новый повод отложить поездку в Англию, ведь надо огораживать участок, да скота тысячи голов и все такое. Ты бы видела, Тилли, какое это зрелище, когда скот гонят. А ведь после войны ни одной скотинки не осталось, подумать страшно. Я тут Дугу сказала, что тебе бы пришлось по душе, поездить за стадом. Что до меня, то моя фигура не для лошади.

Теперь про мисс Жозефину. Я уже в последнем письме писала, что она пробыла здесь всего несколько недель, да и то все время расспрашивала наших мексиканцев, где ей искать свою мать. Потом взяла и уехала, и я уже думала, что нам больше не свидеться, ведь она вроде как спиной повернулась к белым людям. Ну, наверное, понять можно, ведь с виду она полукровка, а ты знаешь, как здесь к таким относятся. Так вот, три недели назад она вернулась. Слезла с таратайки вся пыльная и уставшая, вроде еще меньше стала, и очень изменившаяся, печальная-печальная. Вот как все было, Тилли. Она нашла свою мать и ужаснулась, она сама так сказала. Надеюсь, я написала это слово без ошибки. Ее ужаснули условия, в которых жила ее мать, к тому же, она ей совсем не обрадовалась. Я хочу сказать, мать не обрадовалась мисс Жозефине. Ей только деньги были нужны. И еще она сказала, что мистер Мэтью не ее отец, что ее отца зовут Абелорда Орозко. Он какое-то время работал на ранчо. Он живет с ней, с матерью Жозефины, и выглядит так, что девочка даже не могла говорить о нем. И знаешь, Тилли, она начала плакать. А ведь она и ребенком не плакала».

Тилли остановилась и взглянула на Вилли. Что говорить, Жозефина испытала шок и наверняка пребывает в отчаянии. Ведь плачущей ее никто никогда не видел. Девушка не плакала, даже в тот день, когда ссорилась с Вилли, даже когда прощалась со всеми на пристани.

Тилли снова взялась за письмо.

«Мисс Луиза была бы рада, если бы она осталась, ей очень одиноко. Она даже говорила с Жозефиной насчет школы. У нас сейчас дюжина мексиканских ребятишек, да и в округе еще сколько-то наберется. Ты помнишь Номер Три? Так он женился на метиске лет десять назад. Но вроде я уже тебе об этом писала. У него пять детишек, они совсем не выглядят полукровками, просто черненькие и очень сообразительные. Иногда тут детей кишмя кишит, совсем как дома. Ох, Тилли, как же я хочу вернуться домой хоть ненадолго, не на совсем, я ведь здесь уже привыкла. А что мне оставалось, верно? Ну все, больше никаких новостей. Мужчины уже возвращаются, а мой мужик слопает собственную лошадь, если сразу же не подать ему обед. Передавай всем привет… Я лучше сама тебе скажу, Тилли, ведь я написала Пег и пригласила ее к нам. Надеюсь, ты не станешь возражать, а мне так хочется, чтобы здесь был кто-то из наших. Ты знаешь, о чем я. Целую. Кэти».

Когда Тилли положила письмо на стол, Вилли, лежавший на кровати, повернул к ней голову и спросил:

— Ну что?

Она ответила:

— Это от Кэти.

— И что она пишет?

— Вот прочту письмо Жозефины и расскажу.

Письмо Жозефины начиналось так:

«Моя дорогая мамочка. Странно, но я до сих пор думаю о тебе, как о своей матери, хотя совсем недавно вернулась от своей родной мамаши. Я мысленно все время повторяю: "Она была права, как же она была права", имея в виду тебя. Я до сих пор не пришла в себя от увиденного.

Я воображала, что когда мы встретимся, она меня сразу полюбит. Я знала, что они бедны, но то, что я увидела, было ужасно — грязь, лень, разруха. Про образ жизни мне и писать неловко, хотя вроде и не должно, ведь я среди всего этого родилась.

Я со стыдом признаюсь, что, уезжая с ранчо, даже не поблагодарила Кэти и Луизу за их доброе отношение ко мне, а когда вернулась как побитая собака, то еще больше устыдилась — так тепло и радушно они меня приняли.

Луиза поделилась со мной своими идеями насчет обучения местных ребятишек-метисов. Мне бы радоваться, но душа ни к чему не лежит. Наверное, я все еще в шоке.

Что касается мисс Бентвуд, о которой ты мне писала, то я не верю, чтобы она скрылась навсегда. Если она любит Вилли, то обязательно вернется. И если он любит ее, а я знаю, что любит, он найдет способ ее разыскать.

Я так скучаю по тебе, мама, даже выразить не могу. Я все время думала, сравнивала и поняла, как повезло тем, кто у тебя работает.

Передай привет Вилли. Жозефина».

Тилли опустила письмо на колени. Это движение не ускользнуло от Вилли.

— Довольно длинное письмо, — заметил он.

— Не такое длинное, как от Кэти. Какое мне прочитать первым?