— Ох, мама! Мама!

Люси переполняли чувства, и она не могла говорить, говорили ее ласковые руки.

Потом она стояла у постели умирающего мужа, и он удивил ее, с мольбой протянув к ней руку. Она как будто оттаяла и прислушалась к его шепоту:

— Люси, я… я ее нашел.

Она наклонилась и сказала:

— Да, Симон, ты ее нашел.

Он, видимо, по голосу понял, что жена его прощает, потому что собрав остаток сил, проговорил:

— Ребенок… ты возьми ребенка. Не… оставляй его здесь.

Люси не стала убеждать его, что ребенок должен быть с матерью, где бы она ни находилась.

Симон снова еле слышно прошептал:

— Ты… прости меня, Люси. Ты… была хорошей женой. Ты… не заслужила такого обращения. Можешь понять, из-за чего я себя так вел!

— Помолчи, лежи тихо.

— Мне скоро очень долго придется лежать тихо, Люси. Скажи, ты меня прощаешь?

Она не могла видеть его страдания, поэтому быстро ответила:

— Нечего прощать. Это жизнь! Так уж распорядился Господь.

— Ты была слишком хороша для меня. А мне надо было бы добиться ее, она бы меня вволю помучила. Да уж, она бы помучила. Жаль, что нет времени… доказать тебе, что я могу быть другим… Возьми мою руку, Люси.

Она сжала его руку, он закрыл глаза… Казалось, что Симон уснул.

В час ночи у Норин начались родовые схватки. Люси стояла с одной стороны, акушерка с другой, и обе советовали поднатужиться, вытирали пот со лба, терпели, когда роженица цеплялась за них ногтями. Время шло, схватки становились все сильнее.

В один из таких моментов Тилли открыла дверь, жестом позвала Люси и тихо сказала:

— Стив считает, что вам надо отдохнуть. Я побуду здесь.

Тилли встала на ее место у изголовья кровати и взглянула на потное лицо акушерки. Женщина покачала головой и проговорила:

— Надо бы что-то сделать, а то никак…

Тилли не переспросила «Что?». Она склонилась над Норин и тихо попросила:

— Ухватись за спинку кровати, Норин, милая.

Тут же послышался грубый окрик:

— Она уже пыталась.

Тилли распрямилась, ощутив атмосферу деревни. Эта женщина, акушерка, позволила уговорить себя из любопытства. Сейчас она выглядела почти такой же усталой и вымотанной, как Норин.

Тилли немедленно превратилась в хозяйку дома:

— Вы очень устали, спуститесь вниз, на кухню, и пришлите сюда кого-нибудь из женщин.

— И что они могут, мэм, в такое-то время?

— То же, что и вы. В данный момент от вас никакой помощи.

— Не хотите ли вы сказать, мэм, что я не знаю свою работу?

— Я всего лишь говорю, что вам нужно отдохнуть.

Женщина фыркнула, негодующе взглянула на Тилли и заявила:

— Ладно, но уж потом меня не вините, если что-то без меня случится.

Акушерка не договорила, как раздался стук в дверь, и вошла Пег с подносом, на котором стояли чашки с бульоном. Тилли сразу же сказала ей:

— Пожалуйста, отнеси поднос в маленькую библиотеку, Пег, миссис Грант немного отдохнет. И сразу же возвращайся сюда.

Женщина вышла, всем своим видом выражая протест. Но Тилли почувствовала, что та в душе рада: не так-то просто простоять четыре часа на ногах.

Когда Норин начала стонать, Тилли взяла ее руки в свои и попросила:

— Поднатужься, милая, попытайся. Давай, попробуй.

Девушка послушно сделала попытку, но ее силы явно кончились, и она расслабилась. Беспокойство Тилли росло с каждой минутой. Если не принять меры, Норин тоже умрет. Эта мысль заставила ее взглянуть на дверь, ведущую в гардеробную. Там, как она знала, ходил из угла в угол Вилли. Только Стиву удалось уговорить его уйти из этой комнаты, и она сама заперла смежную дверь на ключ. Но сейчас Тилли подбежала к двери, отперла ее и позвала:

— Иди сюда. Иди скорей.

Сын вошел, и Тилли прошептала:

— Ей очень плохо, она очень ослабела. Возьми ее за руку, поговори с ней.

Она быстро подвела его к кровати, но когда Вилли взял руку Норин, то не почувствовал ответного пожатия. Девушка остановила на нем свой взгляд и слабо выговорила:

— Вилли?

— Моя дорогая, радость моя, ну… как ты? — Вопрос был глупым, но его задают все мужчины. Ее ответ заставил его вздрогнуть.

— Если ребенок… выживет, отдай… его моей маме, обещаешь?

Он не ответил, и Норин повторила:

— Обещаешь?

— Но… ты обязательно поправишься, все будет в порядке. Разве нет? — Вилли повернул голову к смутной фигуре матери, стоящей с другой стороны кровати, и, не получив ответа, прижал руку Норин к груди, бормоча: — Норин! Норин! Ты должна поправиться. Ты… мне нужна. Я тебя люблю.

Ответом ему был лишь стон: началась новая схватка. В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату поспешно вошла Пег, рассыпаясь в извинениях по поводу задержки — акушерка перевернула чашку с бульоном.

За дверью Тилли заметила Стива, который жестом просил ее выйти к нему. Она плотно закрыла за собой дверь и вопросительно посмотрела на него.

— Он умер, — тихо произнес он.

Тилли ждала этих новостей, но почему-то удивилась своей реакции. Ей снова захотелось плакать, а внутренний голос из далекого прошлого прошептал: «Ах, Симон, Симон!» И она опять мысленно увидела доброго и заботливого молодого фермера, который когда-то буквально спас ее от голодной смерти. Но тут вмешался еще один голос, и она услышала, обвинение: «Что в тебе такое, что так меняет людей?»

— Это к лучшему. И все-таки странно, Тилли, что ему довелось умереть в этом доме… Ах, Тилли! — Ей показалось, что Стив произнес ее имя так, будто проклинал это ее качество, которому так и не нашлось названия.

Она выпрямилась и сдержанно попросила:

— Пожалуйста, скажи… ее матери… Что, она нужна здесь? — Она кивнула на дверь в голубую комнату.

Стив, конечно, заметил перемену в ее тоне, но предпочел не обращать на это внимания.

— Как Норин?

— Мне кажется, плохо.

Из-за закрытых дверей раздался душераздирающий вопль. Стив повернулся и ушел, оставив Тилли стоять и молиться: «Господи, не дай этому случиться с девушкой». В этот момент она думала не о Люси Бентвуд, которая потеряет одновременно и мужа, и дочь. Нет! Тилли думала о своем сыне и том грузе вины, который ему придется нести, если Норин умрет, рожая его ребенка. Ведь не без его участия девушка оказалась в столь бедственном положении.

Мимо прошла Люси, женщины молча обменялись взглядами. Стив открыл ей дверь в комнату, и вырвавшийся оттуда дикий крик заставил их сердца содрогнуться.

На рассвете родился ребенок. Девочка была очень слабенькой, и когда она издала свой первый крик, Норин Бентвуд присоединилась к отцу.

Деревня снова встала на уши. Ничто так не возбуждало ее обитателей, как новости относительно событий в особняке и «этой». В Шилдсе разбился корабль, зеваки стояли на берегу и смотрели, как тонут люди; появились случаи холеры, что должно было бы вызвать страх перед возможной эпидемией; на шахтах бастовали рабочие; рабочие бастовали и в доках, где дело дошло до стычек, и были жертвы. Местных скандалов тоже вполне хватало. Дочка видного бизнесмена, живущего недалеко от деревни, сбежала с помощником конюха, причем девица только что прибыла из монастыря, где получала образование, а он читать-писать не умеет, так во всяком случае говорили. Но все эти события меркли по сравнению с тем, что случилось там, наверху, из-за «этой». Господь не даст соврать, но фермер Бентвуд, давно разыскивавший свою дочь, нашел-таки ее на кухне в борделе, где бедняжка работала, так все говорили. И хотя у нее было уже огромное пузо, этот слепой ублюдок постарался, отец привез ее домой. Во всяком случае, попытался. И, видно, она поехала с ним добровольно. Но что случилось? Какой-то злой дух завел его на боковую дорогу, где лакеи «этой» и нашли их. И чем все кончилось? Ах ты, Боже ж ты мой! Все в деревне качали головами и шептались. Оба умерли в ее доме. Чтобы фермер там умер… Ужасно, она ведь преследовала его всю жизнь. Разве не она разбила его первый брак? Разве она не пыталась однажды пристрелить его? И вот он умирает в ее доме, и вместе с ним его любимая дочь. «Разве не странно? — Спрашивали они друг друга. — Стоит посчитать, сколько людей померло, встретившись с ней».