— Хитрите? — уколола я ученого. — Почему сразу не сказали, что живете здесь?

— А ты что, не запомнила мой адрес?

Идти к нему мне не хотелось, это было небезопасно, да и большого удовольствия не обещало, но не терять же ухажера в первый же день.

— Вижу, ты боишься? Я порядочный человек и обманывать не собираюсь, — принялся уговаривать меня Эдуард. — Выпьем за знакомство, купим конфет или мороженого… Да я сам тебя домой отвезу, когда захочешь.

Беда в том, что, кроме как сидеть на скамейке или шляться по улицам, делать было нечего: дешевые забегаловки уже не работали, последний сеанс в кино давно начался. И я согласилась, но строго предупредила:

— В одиннадцать часов я ухожу!

— Конечно-конечно, как захочешь.

Мы вошли в темный подъезд дома «эпохи архитектурных излишеств» и поднялись по высокой лестнице. В подъезде пахло сыростью, было холодно. Эдуард занимал просторную комнату в двухкомнатной коммуналке. На единственной кровати валялись скомканные рубашки и носки — гостей здесь явно не ждали. Мебель была обветшалой и допотопной. Единственная достопримечательность — двухкамерный холодильник — не работал и функционировал как универсальный шкаф. Большая картонная коробка в углу была заполнена пустыми бутылками, на всем лежал толстый слой пыли.

— Соседа дома нет, — бросил он с ходу. — И сегодня не будет.

— Ты играешь? — кивнула я на гитару, висевшую над самой кроватью.

— Нет, держу для красоты.

Эдуард, кажется, не замечал убожества своего жилища — вел себя как хозяин, приютивший в дождь прекрасную незнакомку. Он начал рассказывать, как ему удалось получить комнату в коммуналке и прописаться в Москве — родом он из Ферганы, — история была давней и путаной. Ровно в десять часов он включил телевизор, чтобы посмотреть новости.

— А где же чай? — спросила я.

— Может, что-нибудь покрепче? Хочешь это? — Он извлек из бара бутылку с яркой этикеткой и ловким движением отвернул пробку. — Cорок пять оборотов.

Я не успела опомниться, как передо мной стоял фужер с прозрачной желтой жидкостью.

Эдуард пьянел на глазах, и тут мой взгляд снова упал на большой картонный ящик с бутылками — я начала прозревать. После второго бокала он предложил мне аспирантуру в гидромелиоративном институте, где у него якобы остались связи.

— На дневную устроить не обещаю, а заочная очень даже реально.

— Но кто меня примет в гидромелиоративный институт, если я — полиграфист?

— Неважно, милая, главное, чтобы человек был хороший.

Во время разговора он пытался положить руку мне на плечо, я отстранялась. В конце концов изловчился и чмокнул в губы. Меня передернуло от несвежего дыхания и холодного мокрого рта, и я пригрозила уйти. Но Эдуард как будто не слышал. Он прижимался колючей щекой к моему лицу и норовил залезть под блузку. С размаху я поставила фужер на холодильник, едва не разбив его, взяла сумку и направилась к выходу. Естественно, дверь была заперта. Ситуация избитая и банальная.

— Не превращай все в дешевый спектакль, — как можно спокойнее попросила я и добавила, — я хочу уйти.

— Ну подожди, давай поговорим, — он взял меня за локоть, но я с силой выдернула руку.

— Открой дверь! — крикнула я.

— Пройди в комнату, тебе сказали. — Он снова схватил меня за локоть и потащил в комнату. Я упорно сопротивлялась.

От его прежней вежливости не осталось и следа:

— Ну что ты здесь колом стала? Если тебя пригласили в приличное место, так веди себя как человек. Чего уставилась, оглохла, что ли?

— Ты обещал, что не будешь приставать, — залепетала я дрожащим голосом. В коридоре было тихо, за окном темно, не верилось, что где-то есть люди.

— Иди сюда! — Он больно схватил меня за плечи и усадил на кровать — от внезапно охватившего страха я почти не сопротивлялась.

Он вспотел, глаза дико блестели, влажные ладони скользили по моему телу. Мне хотелось разреветься, но, собравшись с силами, я решила не сдаваться и тянуть время.

— Что сегодня по телеку идет? — Я старалась казаться веселой, хоть голос срывался и дрожал.

— Зачем нам телек? — Эдуард попытался уложить меня на кровать. Мертвой хваткой ухватившись за его влажную спину, я, как борец-тяжелоатлет, кряхтя и охая, изо всех сил сопротивлялась. Разозлившись, он влепил мне пощечину.

— Очень мило. Первый раз меня бьют.

— Сама виновата.

— За это и выпить можно, налей мне, пожалуйста. Кстати, закурить не найдется? — Я не курила, но сейчас нужно как можно дольше оттянуть время.

— Кажется, была пачка, подожди-ка. — Он пошарил в холодильнике и извлек нераспечатанную «Стюардессу».

«Сколько времени? Где Лерка? Если она в общежитии, то обязательно поднимет шум, так как знает, что ночью мне не у кого остаться, ну, а если ее нет…» Эдуард зажег спичку, я прикурила и удивилась про себя, как легко далась первая затяжка. Эдуард тоже взял сигарету.

— Ты должна остаться, — сквозь зубы процедил он, и я чуть не захлебнулась дымом.

Эдуард раздавил окурок и снова накинулся на меня. Я брезгливо оттолкнула его.

— В чем дело, черт побери! — крикнул он. — У тебя что, месячные?

— Нет. Но я не могу. Просто не могу. Не мо-гу!

— Ты что, не женщина? — его лицо вытянулось, челюсть отвисла.

— Женщина. Но у меня в общежитии подруга, которая будет волноваться.

— Какая подруга? А позвонить ей нельзя?

— Позвонить в общежитие? — Я усмехнулась, но смешок получился очень ненатуральным. — У нас это не принято. Я ведь всегда ночую дома, и если не приду, представляешь, что будет? Твои письма с адресом найдут сразу, не сомневайся.

До него, кажется, кое-что дошло.

— Ну хорошо, — он посмотрел на часы, — действительно, тебе, кажется, пора. Можешь уходить.

Я не спешила радоваться, но на душе полегчало. Он еще раз озабоченно глянул на часы:

— А может, все-таки можно позвонить?

— Первый час ночи, мы можем не успеть, — поторопила я.

Он переоделся, извлек из кармана ключ, и мы вышли. На свежем воздухе я вздохнула полной грудью и почувствовала себя в безопасности. Эдуард шагал рядом. Вечерняя прохлада и свежий воздух приводили его в чувство.

— Извини, я не хотел ничего плохого, — оправдывался он.

Ему захотелось сгладить все, что произошло.

— Мне жаль, что все так скверно получилось, я не хотел, честное слово. Разве я похож на насильника?

Район был незнакомым, и я поражалась своему безрассудству — черт его знает, куда меня занесло!

— Не ищи оправданий, — отрезала я. — Это бессмысленно.

— Ты меня прощаешь?

— Нет. — Регина, — чуть не захлебнулся он, — не думай обо мне плохо. Сам не знаю, что на меня нашло, но я не хотел тебя обидеть. Обязательно позвони, слышишь, обязательно!

Я не слушала его, мне хотелось поскорее сесть в троллейбус и уехать. «Какое счастье, что ничего не было!» — подумала я. На душе было гадко, хотелось поскорее отмыться от грязи и все забыть.

Вся эта история для Леры и двух копеек не стоила: одинокий мужчина договорился с девушкой, привел, а та вдруг начинает артачиться… Надо же, какая цаца! Но то, что я когда-нибудь осмелюсь так вот, с бухты-барахты, пойти на квартиру почти к первому встречному, было для нее откровением.

— Ты что, ошизела? Неужели не ясно, зачем он тебя приглашал?

— Но он так заверял…

— Дурочка, так всегда говорится: выпьем, послушаем музыку — это просто предлог.

— Я думала, он хочет показать свой дом.

— А голова-то человеку зачем дается? Всякому понятно, что ему нужно. Не хочешь — не ходи. Ты еще хорошо отделалась.

Вспоминая всю эту историю, я пыталась понять, почему я, всегда осторожная и рассудительная, так легко поддалась на уговоры? Скорее всего, это случилось от одиночества — мне так хотелось хоть кому-то быть нужной!

Вот мы и поменялись ролями. Лерка взялась залечивать мои раны. Вместе готовили еду, покупали торты и разные лакомства, а по ночам плакались друг дружке в жилетку. Сейчас мы обе в одном положении — и у нее, и у меня были серьезные проблемы в личной жизни.