Она подхватила Билли Бернема и потащила к сестре, чтобы та сделала ему укол против столбняка; мальчик хохотал и отбивался.
— Очень может быть, — через плечо громко сказала она его матери, — что сегодня ночью у него немного поболит под левой… — Билли дернулся, и от белого халата Дженни отлетела пуговица.
Маленькому Олбрайту надо сделать очередную прививку. Младенцу Кэрролов пора назначить другую молочную смесь. Бесконечный насморк Люси Брэндон похож на аллергию. Дженни сказала ее матери, что девочку надо повезти на аллергеновые пробы. У близнецов Моррис увеличены миндалины…
Она попросила секретаршу купить ей сандвич.
— А разве вы сегодня не в ресторане обедаете? — в свою очередь спросила та. — Здесь ваш брат, он дожидается уже по крайней мере полчаса.
— О господи, я же совсем о нем забыла, — сказала Дженни и вышла в приемную.
Эзра сидел на обтянутой пластиком кушетке в окружении игрушек, кубиков, клеенчатых книжек с картинками. Целый выводок малышей, лопочущих по-испански — должно быть, пациенты доктора Рамиреса, — копошился у его ног, но, глядя на растрепанные, мягкие, как у ребенка, светлые волосы Эзры, на его выцветший рабочий комбинезон, на широкое, застывшее в ожидании лицо, никто бы не принял его за их родителя.
— Эзра, милый, — сказала Дженни, — я напрочь забыла. Через двадцать минут я должна принять следующего пациента, может, успеем перекусить?
— Ну конечно, — кивнул Эзра.
Она сняла халат, надела плащ, они спустились на лифте в большой, мощенный мрамором вестибюль и через дверь-вертушку вышли на улицу. На тротуаре темнели капли дождя, небо над головой было серое, хмурое. В воздухе пахло мокрым углем. Съежившись, торопились куда-то прохожие, пыхтели автобусы, вдали раздавался колокольный звон.
— Я чувствую себя круглой идиоткой, — сказала Дженни. — Приглашаю тебя — не кого-нибудь, а тебя! — в котлетную.
Она вспомнила его ресторан, который всегда немного пугал ее. Недавно Эзра переделал квартиру над рестораном, превратив ее в небольшие элегантные кабинеты, вроде тех, какие показывают в старых фильмах (затянутые плюшем комнатки, где злодей пытается соблазнить героиню). Эзра считал, что они непременно понравятся супружеским парам, отмечающим свадебные юбилеи (как у большинства холостяков, у него были забавные, до крайности сентиментальные представления о браке). Однако до сих пор кабинеты заказывали для деловых переговоров лишь бизнесмены и балтиморские политиканы, сверкающие дорогими запонками, перстнями и браслетами для часов.
— Котлеты — это хорошо, — сказал Эзра. — Обожаю котлеты!
Позже, когда они вошли через стеклянные двери в чистенькую современную закусочную, где по стенам были развешаны огромные яркие фотографии — кольца лука и молочные коктейли, — он со счастливой улыбкой огляделся по сторонам. За одними столиками сидели секретарши, за другими — рабочие-строители.
— Все это здорово смахивает на коммуну, кибуц или что-то вроде этого, — сказал Эзра. — Сети стандартных закусочных, куда приходят завтракать, обедать, а иногда и ужинать. Скоро у нас вовсе не останется домашних кухонь — всегда можно будет зайти в ближайшую забегаловку Джино или Мак-Доналда. Неплохая идея.
Интересно, а существуют ли кафе, закусочная, ресторан, чтоб не понравились Эзре? — подумала Дженни. В бесплатной столовой для безработных ему наверняка пришлось бы по душе, что посетители зверски голодны. В какой-нибудь вонючей таверне он обнаружил бы невиданные доселе маринованные яйца. Надо признать, там, где дело касалось еды, Эзра понимал, что к чему.
Пока Эзра ходил за котлетами, она устроилась за столиком, сняла плащ, пригладила волосы, ногтем соскребла с блузки пятнышко от молочной смеси. Странно было сидеть в одиночестве за столиком. Ее постоянно окружали люди — дети, пациенты, коллеги-врачи. От незаполненного пространства вокруг она ощущала какую-то пустоту, невесомость, словно ей не хватало балласта и в любую минуту она могла взмыть вверх.
Эзра вернулся с котлетами.
— Как дела у Джо? — спросил он, усаживаясь.
— Нормально. А как мама?
— Хорошо, передает тебе привет. Я тут принес кое-что… — Он отодвинул тарелку, порылся в карманах куртки и вытащил потертый белый конверт. — Фотографии.
— Фотографии?
— Да. У мамы их полным-полно. А я их нашел недавно и подумал, может, ты захочешь взять себе некоторые.
Дженни вздохнула. Бедный Эзра, он превратился в семейного опекуна — ухаживает за матерью, охраняет их прошлое, регулярно звонит сестре, приглашает ее позавтракать.
— Оставь у себя, — сказала она. — Ты же знаешь, я все равно потеряю.
— Но здесь много твоих фотографий. — Он высыпал на стол содержимое конверта. — Я думал, может, детям будет интересно. Вот, например… — Он перебрал целую пачку фотографий Дженни, молоденькой и суровой. — Вот — вылитая Бекки, а?
На фотографии была Дженни в клетчатом берете, с серьезным лицом.
— Бр-р… — пробурчала она, размешивая ложечкой кофе.
— Ты была такая хорошая девочка, — сказал Эзра и, прислонив фотографию к своей чашке, принялся за котлету.
Дженни увидела на обороте снимка какую-то карандашную надпись и попыталась прочесть. Эзра, заметив это, пояснил:
— Осень сорок седьмого года. Я заставил маму надписать даты. Между прочим, хочу послать некоторые из снимков Коди.
Дженни живо представила себе лицо Коди, когда тот получит фотографии.
— Эзра, — сказала она, — честно говоря, на твоем месте я бы не стала тратиться на марки.
— Думаешь, ему не приятно будет сравнить их с подрастающим Люком?
— Поверь, он их сожжет. Ты ведь знаешь Коди.
— Может быть, он изменился.
— Да не изменился он, — сказала Дженни, — и вряд ли изменится. Стоит только словом обмолвиться о нашем детстве, упомянуть о чем-то самом невинном, и он тут же кривит рот. Ты знаешь эту его манеру. Я однажды сказала: «Коди! Ты прямо как Лоусоны». Помнишь Лоусонов? Они переехали в Балтимор, в наш район, из Нашвилла, из Теннесси, и в первую же неделю все четверо их детей заболели свинкой. Тогда миссис Лоусон сказала: «Мне кажется, это несчастливый город». На следующей неделе у них в подвале лопнула труба, и она сказала: «Ну, это же Балтимор». Потом ее дочь сломала руку… Когда Лоусоны собрались обратно в Теннесси, я пошла попрощаться с ними. Они как раз загружали багажник машины, стали закрывать его и прищемили пальцы младшему сыну. И когда отъезжали, он орал благим матом, а миссис Лоусон крикнула: «Как мы жили здесь, так и уезжаем! Я всегда говорила, что Балтимор — несчастливый город!»
— Не пойму я, к чему ты все это вспоминаешь? — спросил Эзра.
— Дело в том, что если человек копит обиды, то все в жизни кажется ему плохим. А Коди — точно — копит и отравляет себе этим всю жизнь. «Но в конце концов, — сказала я ему, — мы же выстояли. Так ведь? Выросли. И все трое выбились в люди. И еще как выбились!»
— Да, ты права, — подтвердил Эзра, и его наморщенный лоб разгладился. — Особенно ты, Дженни. Врачом стала.
— Ерунда! Я всего только взвешиваю младенцев, — сказала она. Но его слова польстили ей. И когда они поднялись из-за стола, она взяла с собой фотографии, чтобы доставить Эзре удовольствие.
Джо сказал, что, если у них будет ребенок, он бы хотел, чтобы родилась девочка. По его подсчетам, им не хватает девочек.
— Да ты что? — Дженни, загибая пальцы, стала считать девочек: — Фиби, Бекки, Джейн… — И осеклась, чувствуя на себе внимательный взгляд Джо. Она ждала, что он скажет, но Джо молчал. — Ну? — спросила она.
— Так их только три.
Она вдруг покраснела от неловкости.
— Разве я забыла кого-нибудь?
— Нет. Забыла ли она кого-нибудь? — произнес Джо, обращаясь к стене, и фыркнул. — Забыла ли она кого-нибудь, спрашивает моя жена. Что за вопрос? Нет, никого ты не забыла. Их у нас всего три. Три девочки.
— Так что же ты злишься?
— Я не злюсь. Просто разочарован. Я пытаюсь серьезно поговорить с тобой.
