— Вы только представьте себе, — сказала Дженни, — Джо в переднике готовит малышке молочную смесь. Он, естественно, растерялся. Пришел в отчаяние. А встретились мы вот как: Джо вызвал меня среди ночи, когда малышка заболела краснухой. Он безнадежно отстал от жизни: вот уже лет двадцать, как педиатры не принимают вызовы на дом. Но я пошла, сама не знаю почему. Возможно, потому, что они жили в двух кварталах от моего дома. И он был в таком отчаянии — открыл дверь, как был, в полосатой пижаме, с ребенком на руках…
— Я влюбился с первого взгляда, едва она появилась на пороге. — Джо разгладил бороду, и золотистые вьющиеся волоски пробились между его толстых коротких пальцев.
— Он решил, что я фея, — сказала Дженни, — с медицинским саквояжем в руке вместо волшебной палочки. Трудно сопротивляться мужчине, который нуждается в твоей помощи.
— Дело не в этом, — сказал Джо.
— Ну, тогда уйти от мужчины, который восхищается тобой. Он спросил, есть ли у меня дети и куда я их деваю, когда ухожу на работу. Я сказала, смотря по обстоятельствам, иногда за моей дочерью приглядывают девочки-подростки, иногда старушки, а то и мать, если у нее есть такая возможность, брат или соседка, а бывает, Бекки просто-напросто сидит у меня в приемной и готовит уроки…
— Я сразу понял, что она не мелочная, — сказал Джо священнику. — Не суровая, не из этих серьезных, чопорных дам.
— Да, — кротко сказал священник, оглядывая комнату. (В этот день Дженни не успела заняться уборкой.)
— Он сказал, ему нравится, что я разрешаю детям виснуть на мне. Сказал, что в последние годы дети страшно раздражали его жену. Понимаете? Вот так все и началось. А я уже дала себе зарок больше не выходить замуж. Решила, что мы с Бекки вполне проживем вдвоем, так оно спокойнее, — и тут появляется этот Джо со своим выводком. Малышка была совсем крохотная — ее только что отняли от груди, и, едва я взяла ее на руки, она повернула ко мне головку и открыла ротик: ясно, она еще все помнит… Интересно… — Дженни улыбнулась священнику, который в самом деле был удивительно молод, прямо-таки мальчик с широко раскрытыми удивленными глазами. — А почему это мы вдруг заговорили на эту тему?
— Слевин, — напомнил священник. — Мы говорили о Слевине.
— Ах да, Слевин.
Стоял дождливый апрельский день, ветер трепал листья на деревьях, стучал ветками по окнам; в гостиной едва начали сгущаться сумерки, и никто еще не осознал, что пора зажечь свет. Воздух казался густым и плотным. Дети затихли, будто маленькие часы, у которых кончился завод, и ерзали в ожидании ужина, но бездетный священник этого не замечал. Он слегка подался вперед, сложил кончики пальцев и сказал:
— Меня беспокоит поведение Слевина на собраниях молодых католиков. Он необщителен, у него нет друзей. Вид у него угрюмый и замкнутый. Возможно, это возрастное, но… Ему уже четырнадцать?
— Тринадцать, — подумав, уточнил Джо.
— Тринадцать лет — это, конечно, трудный возраст… Я бы не стал говорить об этом. Но когда я предложил ему зайти ко мне, он отвернулся и убежал — только его и видели. К тому же мы заметили, мистер Сент-Амброз, что каждое воскресенье вы привозите его к мессе, а он даже не заходит в церковь, усаживается на ступеньки и смотрит на проезжающие мимо машины. Так сказать, прогуливает… Но…
— Подумать только! — сказал Джо. — Я каждое воскресенье поднимаюсь ни свет ни заря, чтобы отвезти его в церковь, а он, видите ли, прогуливает!
— Но дело не в этом…
— И вообще, я не понимаю, зачем ему это понадобилось? Он единственный из детей, кто ходит в церковь.
— Меня беспокоит его замкнутость, а что он не бывает в церкви — это уж дело десятое, — сказал священник. — Хотя было бы, пожалуй, неплохо, если бы вы иногда приезжали вместе с ним к утренней мессе.
— Я? Но я же не католик, черт побери!
— Ну, может быть, тогда вы, доктор Тулл?
Мужчины, казалось, ожидали ее ответа. А внимание Дженни в эту минуту было приковано к подозрительно вспучившейся малышкиной пеленке; все же она собралась с мыслями и сказала:
— Боже мой, да мне такое и… — Она фыркнула, привычным жестом прикрыв ладонью рот. — И вообще, единственной католичкой у них в семье была Грета, мать Слевина.
— Ах вот оно что… Ну, в таком случае…
— Не знаю, зачем Слевин ходит в церковь. Да еще в ту же самую, куда ходила его мать, Грета, на другом конце города.
— Он поддерживает отношения с матерью?
— Нет, с тех пор она ни разу не появлялась. Сразу же оформила в штате Айдахо развод, и больше нам о ней ничего не известно.
— У вас не бывает трудностей с… э-э… приемными детьми?
— С приемными детьми? — переспросила Дженни. — Нет, пожалуй. А может, и да. Точно не знаю. Вероятно, должны быть, такое никогда не проходит гладко. Но жизнь тут у нас ключом кипит, ни на что не хватает времени.
— Слевин очень привязан к Дженни, — сказал Джо священнику.
— Ну спасибо, милый, — поблагодарила Дженни.
— Она сразу покорила его, куда она, туда и он. С детьми она неизменно спокойная и веселая.
— Стараюсь, как могу. Правда-правда стараюсь. Но с ними не знаешь, как лучше. В этом возрасте они очень скрытные.
— Может, мне еще раз позвать его к себе? — спросил священник.
— Как хотите.
— Просто так, поговорить о том, о сем…
Дженни не сомневалась, что толку от этого не будет.
Провожая священника к двери, она шла рядом, глубоко засунув руки в карманы юбки.
— Надеюсь, — сказала она, — вы поняли нас правильно. Джо прекрасный отец, это точно. Он всегда находил общий язык со Слевином.
— Да, конечно.
— И когда сравнишь его с другими… — У нее была привычка (и она об этом знала) проявлять чрезмерную разговорчивость с людьми, которые ее осуждали. — Вот хотя бы Сэм Уайли, мой второй муж, отец Бекки. Вы бы умерли на месте, если бы увидели его. Он художник. Из тех изящных, ловких, маленьких мужчин, которым я теперь нисколько не доверяю. Полнейшая безответственность и ненадежность. Он бросил меня еще до рождения Бекки, ради манекенщицы Адар Банье.
Она открыла входную дверь. В лицо пахнуло мелкой свежей изморосью, и Дженни глубоко вздохнула.
— Какая прелесть!.. Ну разве не идиотское имя? Я все старалась перевернуть его. Думала, если прочесть задом наперед, оно будет лучше звучать. Ну, до свидания, ваше преподобие. Спасибо, что зашли.
Она закрыла дверь и отправилась на кухню готовить ужин.
Дженни любила говорить, что дом у нее был бы на славу, вот только б вода из ванной на третьем этаже не протекала сквозь перекрытия в столовую. Дом, высокий, опрятный, стоял в длинном ряду одноквартирных зданий на Болтон-Хилл; она купила его еще в 1964 году, когда цены были не такие безумные. В то время дом казался ей огромным, но семь лет спустя, когда прибавилось шестеро детей, он перестал быть просторным. Планировка хуже некуда: дом состоял как бы из клетушек, сплошные двери и отопительные батареи, для мебели места нет.
Она готовила у заляпанной плиты на высоких ножках, овощи промывала в пожелтевшей раковине, задрапированной от края до полу ситцем; тарелки расставляла на столе, изрезанном инициалами чужой семьи.
— А теперь, дети, — сказала она, — каждый возьмет себе вилку и ложку…
— Ты дала Джейкобу больше горошка, чем мне.
— Она дала тебе столько же.
— Нет, не столько.
— Нет, столько.
— Нет, не столько.
— На, возьми, я его вовсе даже и не люблю.
— Где же Слевин? — спросила Дженни.
— А кому он нужен, этот старый ворчун Слевин?
Зазвонил телефон. Вошел Джо с малышкой на руках.
— Это твой телефонный секретарь, — сказал он. — Они хотят знать…
— Сегодня не моя очередь. Сегодня ночью дежурит Дэн. Почему это они звонят мне?
— Я тоже так думал, но они говорят…
Джо неторопливо вышел из комнаты, а минуту спустя вернулся и сел за стол с малышкой на коленях.
— Вот ее мясо, — мимоходом сказала Дженни, — ее ложечка лежит…
