Правда, был один случай — они отмечали начало новой карьеры Коди, — когда добрались до сладкого; и, если бы десерт тогда не был заказан, можно было бы считать, что обед от начала до конца прошел благополучно. Но десерт был заказан, да так и остался недоеденным, расплываясь по тарелкам, потому что мать обвинила Коди, что он открывает новое дело нарочно, лишь бы уехать подальше от дома. Вспыхнула небольшая перебранка. Разговора не получилось. Коди ушел. Так что, по сути, и этот обед нельзя считать завершенным. Почему же Эзра продолжал упорствовать? Вернее, почему все они продолжали ходить на эти обеды?

Пожалуй, они встречались чаще, чем другие, счастливые семьи. Казалось, именно неурядицы и заставляли их встречаться снова и снова (не означало ли это, что когда-нибудь они завершат свой семейный обед, а потом разойдутся навсегда?).

Как только Дженни повесила трубку, Коди сел на диван и начал просматривать утреннюю почту. На душе у него было неспокойно. Непонятно, как это Дженни могла выйти замуж за художника Сэма Уайли, маленького, щуплого задаваку с бегающими глазами. Непонятно, отменит Эзра обед или отложит его на будущее, когда у молодоженов окончится медовый месяц. Мысленно он видел Рут в ресторанной кухне за работой — огрубевшие, исцарапанные пальчики панировали мукой куриные ножки. Затем Коди пробежал проспект страховой компании и задумался над тем, почему никто от него не зависит, случись ему умереть, даже страховку никто не потребует.

Он вскрыл конверт с крупной надписью ВЫГОДНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ, внутри оказалось три рекламных образца почтовой бумаги и бланк для заказов на плотной мелованной бумаге. Один образец был бледно-голубой с монограммой «ЛМР» наверху в середине листа. На втором кружевными буквами было выведено имя — ПОЛА, причем букву «П» оплетала гирлянда вьюнка; третий образец представлял собой лист бумаги, который можно было сложить в виде конверта. На обороте был напечатан узор из бабочек и адрес: Миссис Гаролд Александер, 219, Бульвар Св. Бьюлы, Даллас, Техас.Коди внимательно изучил адрес, потом вынул из нагрудного кармана ручку и начал писать измененным почерком, с наклоном влево:

«Дорогая Рут!

Решила черкнуть тебе пару строк и передать привет от всех нас. Как дела на работе? Как тебе нравится Балтимор? Гаролд говорит, чтобы я спросила, не встретила ли ты там подходящего молодого человека. Вчера ему приснился странный сон, будто он видел тебя с высоким мужчиной, черноволосым, сероглазым и в сером костюме. А я сказала: „Надеюсь, сон в руку“.

У нас все хорошо, только Линда на прошлой неделе пропустила один день занятий в школе. По-моему, она просто струсила перед контрольной по математике. Ха-ха! Она передает тебе привет и тысячу поцелуев. Пиши, не откладывай. Ладно?»

Под конец он все-таки нашел правильный тон и пожалел, что на листе не осталось свободного места. Подписался он так: «Целую, Сью (миссис Гаролд Александер)». Коди запечатал конверт, наклеил марку и надписал адрес. Потом положил письмо в другой конверт и написал записку однокашнику, бывшему соседу по общежитию, который жил теперь в Далласе, с просьбой опустить письмо в ближайший почтовый ящик.

На этот уикенд он не поехал в Балтимор, и в награду ему приснилась Рут. Она встречала поезд, на котором он ехал. Он увидел ее на платформе: она вглядывалась в окна медленно плывущих вагонов. Он с таким нетерпением ждал встречи с нею, так хотел увидеть, как просветлеет ее озабоченное лицо, когда она заметит его, что окликнул ее по имени и… проснулся. Он успел еще уловить в темноте что-то вроде отдаленного эха — даже не имя, а какой-то бессмысленный звук, произнесенный во сне, целых четыре часа он пытался вернуться в свой сон, но тщетно.

Утром Коди принялся за второе письмо. На листке с именем ПОЛА он написал корявыми буквами:

«Дорогая Рути!

Что же ты, старушка, совсем забыла про своих друзей? Вчера я так и сказала маме: „Послушай, мама, эта Рут наверняка совсем забыла о нас“. Дела у нас неважные. Может быть, ты слышала, что мы с Норманом разошлись. Знаю, он тебе нравился, но ты не представляешь, какой это зануда — вечно копается, слова из него не вытянешь. Он меня просто довел до ручки. Послушай моего совета, подружка: остерегайся этих бледных, задумчивых блондинов — никакой от них радости. Найди себе интересного брюнета, который покажет тебе белый свет. Серьезно, поверь, я знаю, о чем говорю.

Мама передает тебе привет и спрашивает, не хочешь ли ты, чтобы она тебе что-нибудь сшила. Коленки у нее теперь совсем не гнутся — артрит, и она все время сидит в кресле, так что у нее уйма свободного времени для шитья. Привет. Пола».

Это письмо Коди отправил из Пенсильвании, куда в ближайший вторник ездил по делам на завод по производству тары. А в среду он отослал из Нью-Йорка голубой листок с монограммой «ЛМР»:

«Дорогая Рут!

Несколько дней назад мы с Донной обедали в ресторане, и она сказала, что у тебя появился очень милый ухажер. Подробностей она не знает, но, когда она сказала, что его фамилия Тулл и он из Балтимора, я сразу поняла, что это Коди. Здесь его все знают и любят. В душе он человек хороший, просто вот уже столько лет никто его не понимает. Ну, Рути, ты, кажется, умнее, чем я думала. Я всегда считала, что ты подцепишь одного из блондинов, которых везде пруд пруди, но теперь вижу, что ошибалась. Буду ждать подробностей.

— Ну, знаешь, в последнем письме ты здорово пересолил, — сказала ему Рут.

— Ты о чем?

Он сидел на кухонной табуретке, наблюдая, как она рубит кубиками мясо. В эту субботу он приехал прямо в ресторан, не заезжая ни домой, ни на ферму, — надеялся найти в Рут какую-то перемену, заинтригованность, может быть, нет-нет да и почувствовать на себе ее испытующий взгляд. Ничего подобного, она просто рассердилась, со злостью молотила по доске.

— Представляешь, — сказала она, — ведь я ответила на первое письмо. Чтобы люди не волновались, я отправила листок обратно и написала, что письмо не по адресу, что это, наверное, ошибка, специально пошла и купила марку. Я бы сделала то же самое и со вторым, но на конверте не было обратного адреса. Ну а когда пришло третье письмо, я поняла, что ты перегнул палку.

— Да, за мной это иногда водится, — покаянно произнес Коди.

Рут с размаху обрушила тяпку на деревяшку. Ну и грохот. Ужас! В такую рань на кухне были только Тодд Даккет и Джосайя Пейсон, но Коди испугался, как бы они не подумали, будто тут произошло невесть что. А они даже не обернулись. Эзра в эту минуту был в зале — писал мелом на доске сегодняшнее меню.

— Скажи, почему тебя так заело? — спросила Рут. — Чем я тебе не угодила? Не хочешь, чтобы этакая деревенщина из округа Гаррет вышла за твоего брата?

— Да, не хочу, чтобы ты вышла за него. Я люблю тебя.

— Чего?

Он не собирался говорить об этом, но понесся дальше как угорелый.

— Я вполне серьезно. Меня будто дурманом опоили. Ты должна стать моей. Все время я думаю только о тебе.

Она с изумлением смотрела на него широко открытыми глазами. Ее рука, готовая смахнуть кусочки мяса на сковородку, замерла в воздухе.

— Вероятно, я говорю все не так, — сказал он.

— Говоришь? О чем?

— Рут, честное слово, я люблю тебя, — сказал он, — погибаю от любви. Мне кусок в горло не лезет. Посмотри на меня! Я похудел на одиннадцать фунтов.

Он поднял руки. Пиджак на нем болтался. Недавно он затянул ремень еще на одну дырочку. Костюмы сидели на нем уже далеко не безупречно — они топорщились и собирались в складки, отчего казались мятыми.

— Правда, ты очень похудел, — подтвердила Рут.

— Ботинки и те стали велики.

— Да что с тобой?

— Ты что, не слышала?

— Ты сказал, что это из-за меня. Издеваешься надо мной, что ли?

— Клянусь тебе, Рут… — сказал он.

— На тебе виснут все эти нью-йоркские барышни, манекенщицы, актрисы. Ты можешь выбирать кого захочешь.