Если ведешь себя, как счастливый и уравновешенный человек, то иногда и в самом деле таким становишься — эту истину я твердо усвоила за последние два с половиной года. Поэтому я отправляюсь на кухню жарить курицу, а Эрик наливает мне шампанского.
— Я так рад, что ты опять дома.
— Я знаю. Я тоже рада.
И ведь нельзя сказать, что я лгу, что жарящаяся курица не пахнет по-домашнему уютно, что мурлыканье кошки не успокаивает и что мой муж меня не любит. Все это так. Просто раньше мир казался мне большим-большим, а когда я здесь, он иногда становится очень маленьким.
Курица «Возвращение домой»
4 красные картофелины (крупно нарезать прямо с кожурой)
1 среднего размера луковица (крупно нарезать)
нерафинированное оливковое масло холодного отжима
соль
перец
целая курица весом примерно 1,4 кг
острая паприка
1/2 лимона
Нагрейте духовку до 20 °C. Нарезанные лук и картошку положите в миску, щедро полейте оливковым маслом, посыпьте солью и перцем, перемешайте руками или ложкой так, чтобы все овощи были покрыты маслом. В сотейник вставьте решетку, овощи положите под нее и сверху.
Курицу намажьте оливковым маслом и посыпьте солью, перцем и паприкой внутри и снаружи; половинку лимона засуньте ей в попку. Положите курицу на решетку. Если хотите, чтобы сочной была грудка, кладите грудкой вниз. (Мы с Эриком оба предпочитаем темное мясо и поджаристую корочку, поэтому кладем грудкой кверху.)
Время готовки определите так: по 15 минут на каждые 450 г птицы плюс еще 10 минут. Пока ждете, откройте первую бутылку вина и поставьте какой-нибудь фильм, но только не чересчур мрачный, не слишком эмоционально напряженный и не тот, который может вызвать неприятные или неловкие воспоминания. Ничего похожего на «Собачий поддень» или «Ребенка Розмари». Посмотрите что-нибудь хорошо знакомое, с остроумными динамичными диалогами, словом, такое, что вы с мужем одинаково любите и еще больше любите смотреть вместе. Возможно, что-нибудь из Джосса Уэндона — он умеет успокаивать израненную душу. Во время фильма пару раз нажмите на кнопку «пауза» и сходите на кухню помешать лук и картофель, чтобы не пристали к решетке.
Курица готова, когда ее ноги легко двигаются в суставе. Отрежьте ногу и бедро одним куском, потом вторую. Положите на тарелки, туда же — лук и картофель, добавьте горсть зеленого салата. Такой курицы хватит на 6 человек, но голодные муж и жена могут вдвоем нанести ей серьезный урон.
Ешьте перед телевизором, запивайте вином — дешевым, розовым, проверенным. Потом спокойно засыпайте, а утром начинайте новую жизнь.
Часть вторая
Путешественница
Коль две души срослись в одну,
Их не дано разъединить.
Я не порву — лишь растяну
Меж нами золотую нить.
Джон Донн. Прощание, запрещающее печаль
Вот это мир, который мы создали. И разве он не прекрасен?
Аниа, Демон мщения (персонаж сериала «Баффи — истребительница вампиров»)
12
Carnicería [2]
Задолго до рассвета я стою одна на пустой улице в Конгресо, районе Буэнос-Айреса. Очень холодно, изо рта у меня вырывается пар. Я никак не ожидала, что на севере Аргентины может быть так холодно, и, кстати, здесь так почти никогда и не бывает. Я натянула на себя все привезенные теплые вещи — футболку с длинными рукавами, сверху свитер, а на него толстовку, — но все равно мерзну. Я жду мужчину. Сердце у меня сильно бьется.
— Обязательно сделай это. Ты ведь никогда не путешествовала в одиночку. Побочное следствие того, что всю свою взрослую жизнь прожила с одним и тем же старым перцем.
Да, если не считать Д. — маленькое исключение. Вроде метеорита, повалившего деревья на огромных пространствах сибирской тайги.
— Ты-то путешествовал, — говорю я, не отрываясь от экрана лэптопа, и еще не решаюсь нажать на клавишу, чтобы подтвердить заказ места на рейс до Буэнос-Айреса. — Ты везде побывал.
— Ну да, я-то поездил по миру. И ты тоже не упускай свой шанс. Мир, он ведь большой.
— Да, все так говорят. — Я очень хочу поехать. Неведомый мир притягивает меня; он кажется больше и страшнее, чем раньше, до Д., до мясной лавки, до того, как слово «расставание» стало казаться угрожающим и манящим одновременно. — Но я уже и так оставляла тебя одного надолго…
— Но я же выжил. И теперь выживу. Я хочу, чтобы ты поехала.
— Ладно. Спасибо.
Я жму на клавишу. Все, билет заказан.
В утренних сумерках, ежась от холода, я изучаю карту Буэнос-Айреса. Раньше она была приколота к пробковой доске в прихожей квартиры, которую я сняла здесь на месяц. Дочка хозяина аккуратными кружочками отметила на ней достойные внимания местные рестораны, кафе и бары, где танцуют танго. Я не слишком хорошо ориентируюсь в городе, а потому сняла ее с доски, сложила и засунула в карман. Еще там лежит ключ от квартиры — большой и старомодный, вроде того, которым Гарри Поттер открывал тайную комнату. Я зажимаю его в кулаке, как мясной крюк, — так что острый конец торчит между указательным и большим пальцами. Старый прием самообороны, вычитанный в каком-то глупом женском журнале. Я не особенно опасаюсь нападения, но просто всегда делаю так, если оказываюсь в непривычной обстановке: раньше это, как правило, означало какую-нибудь плохо освещенную заправку или незнакомую улицу после полуночи, а сейчас — новый город на новом континенте, где я совершенно одна.
Я жду на краю просторной Пласа-дель-Конгрессо. Здесь много травы и статуй, а прямо передо мной возвышается здание Конгресса. Оно явно было задумано как нечто грандиозное, но в итоге получилось немного печальным и словно бы недоделанным. Под одной из статуй группа молодых парней в толстых куртках столпилась вокруг костерка, горящего в канистре из-под масла. Они не кажутся мне опасными и вроде бы совсем не обращают на меня внимания, но в ДНК каждой одинокой американки заложен страх перед такими компаниями. По площади бродит с десяток собак; большинство из них такой же расцветки, как ротвейлеры, но гораздо меньше и фигурой похожи на терьеров. Все они хорошо упитаны, с блестящей шерстью, но, судя по манерам, их дом — улица. Они всегда точно знают, куда направляются, прекрасно ориентируются в мусорных баках, вытаскивают из них все, что можно съесть, не боятся уличного движения, оживленного даже в этот утренний час, а переходя улицу, смотрят сначала налево, потом направо и дожидаются зеленого сигнала светофора.
Несмотря на явные признаки обветшания, здания, равно как улицы Буэнос-Айреса и идущие по ним люди, излучают какую-то усталую европейскую элегантность. В паре кварталов к югу, если верить карте, пролегает Авенида Корриентес, улица кафе и книжных магазинов, где интеллектуалы, студенты, поэты и революционеры собирались, спорили и пили до тех пор, пока диктаторы не обложили их, не стали накачивать наркотиками, а потом сбрасывать из самолетов и вертолетов в широкую Рио-де-ла-Плата. Сегодня невозможно даже представить, что такое еще совсем недавно творилось в этом городе, так похожем на Париж. Наверное, те, кто приезжал в Париж году в шестьдесят пятом, чувствовали примерно то же самое: оккупация еще не успела стать давней историей, и тем труднее было поверить в то, что подобный ужас возможен.
Ко мне подъезжает такси; на заднем сиденье я вижу Сантьяго, забираюсь и сажусь рядом с ним. Это красивый, даже очень красивый, мужчина, высокий и стройный, с гладко выбритой головой, темной щетиной на лице, большими карими глазами и чудесной, немного застенчивой улыбкой. Я уже встречалась с ним в его ресторане — стильном бистро в престижном районе — и даже успела немного влюбиться. По-английски Сантьяго говорит не слишком хорошо, а я испанским не владею вовсе. Но это неважно.
