Все будет прекрасно, только бы не мешал Бэзил. Бедняга весь день сидел как в воду опущенный и вполне может выйти из себя от ревности, испортить все представление. Пора бы ему понять, что у нее есть голова на плечах. Беда в том, что он никак не расстанется с допотопными представлениями о женщинах и о чести. Это, конечно, выглядит очень мило, но в нынешние трудные времена достойно лишь жалости. Черт возьми. Уже без десяти восемь, а она еще не привела в порядок ресницы. Ладно, пусть остаются как есть; ни к чему сердить старика, опаздывая на этот треклятый званый обед.
Внизу, в длинной обшитой белыми панелями гостиной, приученная к пунктуальности Фэй ждала остальных с двадцати минут восьмого. Вид у нее был усталый, но в цветастом платье с туманными разводами, в тон обивке кресел, выглядела она миловидно. Стивен Гест вошел в гостиную следом за ней. Она тоскливо улыбнулась — от этой улыбки у него защемило сердце— и стала поправлять ему сбившийся набок галстук-бабочку.
— Дорогой Стивен, — с заботливой нежностью сказала она, — купи себе обычный галстук. Его гораздо легче повязывать.
Фэй стояла вплотную к нему, ласково глядя снизу вверх своими голубыми глазами, и Стивен не сдержался. Внезапно обнял ее и крепко прижал к себе.
— Фэй, ты должна решиться. Так продолжаться не может. Пойми, я ведь не из железа.
Голос его звучал глухо, хрипло, губы искали ее губ.
— Стивен, пожалуйста, не надо, — еле слышно говорила она. — Пожалуйста! Артур... слуги. Стивен, пожалей меня, держи себя в руках.
Он выпустил ее, дыхание его участилось, широкое лицо раскраснелось.
— Послушай, Фэй! Ты любишь меня, а я тебя. И нас разделяют какие-то проклятые условности. Когда-нибудь я не выдержу, пошлю всех к черту, и получится замечательный спектакль. Неужели ты не можешь взглянуть правде в глаза и убежать со мной? В Англии мы не останемся — видит Бог, она мне осточертела. Слишком уж тут много чопорности. Я увезу тебя куда захочешь. И обойдемся без бракоразводного процесса.
— Не могу. Это безнравственно! Напрасно я пригласила тебя, но мне так хотелось с тобой увидеться. Дайна считает, что это дурно с моей стороны, и она права. Это действительно дурно; однако если совсем не видеться с тобой, то лучше умереть.
При виде ее страданий гневный румянец исчез с лица Стивена. Он взял ее руку и неуклюже погладил.
— Извини. Я не хотел расстраивать тебя, дорогая. Тебе и без того несладко. Только нам надо найти какой-то выход, так ведь? Но не будем сейчас об этом говорить. Я здесь для того, чтобы служить тебе опорой, помогать, чем смогу.
Глаза Фэй наполнились слезами.
— Стивен, ты так добр ко мне. Я дрянь, раз допускаю, чтобы ты попусту тратил из-за меня свою жизнь.
Гест хотел ей ответить, но из коридора донесся голос сэра Артура, и через несколько секунд генерал вошел в гостиную. Следом за ним Финч внес поднос с коктейлями и поставил на столик у стены. Где-то в отдалении прозвенел электрический звонок, и Фэй сказала с вымученной оживленностью:
— Это, должно быть, Чадли. Они всегда приходят вовремя.
Но то оказались не Чадли, а миссис Твининг, о чем Финч тут же доложил.
Вдове Твининг можно было дать и сорок пять лет, и все шестьдесят. Жила она по соседству, в каких-нибудь пяти милях, и часто наезжала в гости. Говорила, что, поскольку знакома с Артуром много лет, считает себя своим человеком в доме. Делая это заявление, она с легкой насмешкой приподнимала брови, однако генерал, видимо, снисходя к ней как к старой знакомой, оставлял такую фамильярность без внимания.
Когда миссис Твининг поселилась в этих местах, на нее поначалу смотрели с легким подозрением. Одевалась она безупречно, даже с некоторой претензией, и люди, естественно, сомневались, стоит ли заводить с ней знакомство. Хорошо обеспечена, но откуда взялась — непонятно. Однако вскоре стало известно, что большую часть жизни она провела за границей, на таких известных военных базах, как Египет и Мальта, и даже в Индии, где и схоронила полковника Твининга. Все это выглядело вполне прилично, а когда обнаружилось, что она давно знакома с сэром Артуром Биллингтон-Смитом, местные дамы косяком потянулись к ней в гости.
Оказалось, что она прекрасно воспитана, умна, и все лучшие семьи стали принимать ее радушно.
Миссис Твининг вошла грациозным, уверенным шагом и, пожимая Фэй руку, непринужденно сказала:
— Очень рада, что явилась вовремя. Кажется, у меня в доме все часы врут, и я боялась застать вас всех уже за столом. Здравствуй, Артур.
— Вы помните мистера Геста, не так ли? — спросила Фэй.
— Да, прекрасно помню, — ответила гостья, улыбаясь ему. — Мистер Гест рассказал мне о западных штатах много такого, чего я не знала.
— Надеюсь, я не наскучил вам? — спросил Стивен с легким смущением.
Миссис Твининг села в глубокое кресло, положив руку на подлокотник.
— Напротив, мистер Гест, вы заинтересовали меня. До тех пор мое представление об этой части света складывалось по скверным фильмам, которые я имела несчастье смотреть.
Стивен стал ее уверять, что фильмы эти большей частью совершенно надуманные, но тут появились Холлидеи и Дайна. Через пару минут к ним присоединился Френсис, еще более лощеный, чем обычно, а затем и сэр Артур — заняв господствующее положение у холодного камина, он стал раздавать коктейли. Вскоре Френсис сменил его, а хозяин взял на себя обязанность положить начало общему разговору, для чего заметил, что дождя как будто не предвидится; как там сад миссис Твининг, он не знает, но его собственному дождь просто необходим.
Тема оказалась животрепещущей, и всем нашлось что сказать — от Камиллы Холлидей, попросившей сэра Артура не призывать дождя сегодня, до Стивена Геста, заметившего, что земле нужна влага.
Посреди этой дискуссии в гостиную прошмыгнул с виноватым видом Джеффри, но если он рассчитывал, что его запоздалое появление останется незамеченным, то ошибся. Стоявший лицом к двери отец сказал грубовато-добродушным голосом, в котором слышалась подспудная угроза:
— Припоздал, мой мальчик? А в дни моей юности мы бывали готовы к приему гостей...
Джеффри покраснел. Совершенно в отцовском духе — обращаться с ним при гостях будто со школьником.
— Виноват! — буркнул он и направился к подносу с коктейлями.
Сэр Артур резко одернул его:
— Вы забыли о хороших манерах, сэр! Поздоровайтесь с миссис Твининг!
Джеффри покраснел еще больше.
— Я не заметил вас, тетя Джулия. Здравствуйте.
Миссис Твининг похлопала по стоящему рядом креслу:
— Садись сюда, Джеффри. Давно тебя не видела. Говорят, ты собираешься жениться?
Генерал издал что-то среднее между кваканьем и презрительным смешком. Миссис Твининг повернула к нему голову в безукоризненном чепце.
— Прошу прощения, Артур? — спокойно спросила она.
— О женитьбе поговорим, когда у него молоко на губах обсохнет, — ответил генерал, направляясь к Камилле.
— Преподобный отец и миссис Чадли, — объявил с порога Финч.
Вошли приходский священник с супругой.
Преподобный Хилари был уже почти старик — сутулый, с добродушным выражением аскетического лица. Этот приход он получил всего четыре года назад. Лучшую часть жизни он провел, трудясь в самых отвратительных трущобах, какие только можно представить, и лишь когда его здоровье наконец сдало, согласился жить в сельской местности. Для роли сельского священника Чадли не особенно годился, так как не одобрял охоту и не любил проводить время в компании. Генерал утверждал, что у этого размазни не все дома. Священник говорил с печалью, но убежденно, что сэр Артур живет в грехе. Если бы не советы весьма осторожного епископа и не доводы жены, мистер Чадли ни за что не посещал бы дом генерала. Он не признавал развода. Это, разумеется, создавало несколько напряженную атмосферу в тех редких случаях, когда он по долгу пастыря посещал Грейндж. Однажды Чадли попытался заставить сэра Артура осознать свой грех. Но успеха не добился, и они полгода не разговаривали. Будь на то его воля, священник больше никогда не заговорил бы с генералом, но своей воли у него не было. Как-то к нему на обед приехал епископ и побеседовал тактичнее и убедительнее, чем всегда. Преподобный Хилари, стареющий и усталый, понял, что ему не выстоять. Епископ, видимо, признавал развод и повторные браки, он напомнил, что сэр Артур не только один из самых влиятельных землевладельцев в округе, но и церковный староста. Выходило, что нельзя взывать к покаянию богачей, занимающих в церкви передние скамьи, делающих взносы на ремонт храма и играющих ведущие роли на собраниях прихожан.
