Отправив Арлетт и Жизель в замок, он присоединился к селянам. На покатом склоне холма перед деревней полыхал огромный костер. Вокруг него в вихре дикой пляски кружились люди, подогретые изрядным количеством крепкого сидра и по-весеннему взыгравшей кровью. Мужчины и женщины, каждый с маленьким барабаном в руках, отбивали четкий ритм. Остальные, выстроившись кругами, исполняли ритуальный танец. Непременной деталью их наряда являлась зеленая веточка — символ пробуждающейся к жизни земли.

Сгустились сумерки. Женщины постарше уносили и уводили уставших, сонных детей домой. Незамужняя молодежь продолжала веселиться, опьяненная выпивкой и религией, куда более древней, нежели та, которую безуспешно пытался навязать им несчастный, одинокий священник.

Рольф с удовольствием принял из рук улыбающегося молодого парня чашу с крепким золотистым сидром и посмотрел вслед удаляющемуся в сторону замка отцу Гойлю. Видимо, он собирался поведать образцовой христианке Арлетт о тех страшных богохульствах, которые чинила его легкомысленная паства.

Вклинившись в хоровод между своим управляющим и кузнецом, Рольф присоединился к танцующим. Под ритмичный рокот барабанов мужчины двигались по кругу, повернувшись лицом к костру, затем оборачивались к стоявшим позади женщинам и продолжали танцевать в противоположном направлении. Они повторяли этот поворот трижды, прежде чем разомкнули руки и пропустили женщин к костру, где те мгновенно образовали новый круг.

Взгляд Рольфа упал на одну из деревенских женщин. Ее голову венчал венок из веток боярышника с белыми цветками — символ богини плодородия. Из-под этой прелестной в своей простоте короны на плечи ниспадали густые пряди светло-пшеничных волос. Лицо женщины раскраснелось от возбуждения, полные груди и бедра призывно покачивались в ритме танца. Проходя мимо, Рольф коснулся рукой ее груди, ему в ноздри ударил тяжелый запах боярышника и пота. По его телу словно пробежала огненная волна.

Язычки пламени, устремляясь в небо, разрывали темноту. Пары сидра и барабанная дробь туманили голову. Мысли путались, зато тело стало чувствительным к малейшему прикосновению. Стройная и гибкая, как ласка, темноволосая девушка, поравнявшись с Рольфом в танце, легко, как бы случайно, погладила его по бедру. Символ его мужественности мгновенно отреагировал на эту ласку: вздрогнул, напрягся, стал огромным, как майское дерево, возвышающееся у подножья холма. Глаза девушки блестели, прядь ее волос, рассыпаясь, ударила Рольфа по лицу. Игриво выгнув спину, селянка подалась вперед и предложила ему свою маленькую твердую грудь.

Покружив с юной распутницей, Рольф передал ее в руки пляшущего рядом парня и отыскал пышнотелую блондинку. Она застыла от удивления, но только на мгновение, пока руки Рольфа не опустились на ее бедра. Он увлек ее в темноту.

Ее полные груди, выкормившие, видимо, не одного ребенка, отяжелели, на животе перекатывался жирок, а бедра были широкими и мясистыми. Но Рольф не замечал этого. Горячая готовность крестьянки принять мужчину — вот единственное, что он видел. Восставшая плоть впитала в себя все ощущения, ничего не оставив разуму, тело вздрагивало в сладостной судороге. Обхватив могучие ягодицы крестьянки, он притянул ее к себе и резким движением погрузился в нее Скользкие от пота бедра зажали его плоть. Тяжелые светлые кудри рассыпались по лицу.

Его возбуждение стремительно нарастало. Он попытался замедлить движение и продлить удовольствие, но женщина, впившись ногтями в его спину, приподняла ягодицы и ускорила ритм, время от времени издавая отрывистые нечленораздельные звуки.

Застонав, Рольф выгнул спину. В следующую секунду его семя устремилось в лоно партнерши.

— О, Эйлит! — невольно вырвалось у него.

Он поднял голову, перед глазами снова засверкали огоньки пламени. Сюда явственно доносились крики и смех танцующих и приглушенные стоны тех, кто, превратившись в одну из теней, распростертых на траве, предавался страсти. Рольф лениво отстранился от женщины и привел в порядок одежду.

— Что за странное слово сорвалось с губ моего господина? — поинтересовалась крестьянка, прикрыв помятой юбкой ноги и усевшись рядом. Пригладив пальцами растрепанные волосы, она кокетливо поправила венок… — Я надеюсь, оно означает удовольствие?

Рольф неопределенно покачал головой. Имя Эйлит вырвалось у него помимо воли. Бурная страсть, светлые волосы женщины и ее тело, сладострастно выгнутое под ним, распалили его воображение, воплотив в реальности навязчивый образ далекой англичанки.

— Да, удовольствие, — с ироничной улыбкой повторил Рольф. — Можно сказать и так. — Он усмехнулся и небрежно потеребил прядь ее волос. — После подобных упражнений меня всегда мучает жажда. Принеси-ка мне кувшин сидра.

Женщина поднялась и неторопливо направилась к костру. Рольф развалился на траве и, подложив руки под голову, поднял глаза к звездам.

Вместо долгожданного напитка из темноты вынырнула старая Ранильда. Она приблизилась широкими шагами и пристально посмотрела на лежащего мужчину своими поблескивающими мудрыми глазами.

— Ты, Рольф де Бриз, получишь то, чего желаешь. — Кивая головой, она словно прислушивалась к чему-то невидимому. — Но будь осторожен. Если нарушишь клятву, секира накажет тебя.

Встрепенувшись, Рольф сел, собираясь разузнать, что имела в виду старуха. Но в этот момент вернулась с кувшином сидра пышнотелая блондинка и тяжело опустилась на землю рядом с ним. Порывшись в висящем на поясе кошельке, Ранильда достала клочок тряпки, в который была завернута горсть трав.

— Это тебе пригодится. — Старуха захихикала и бросила талисман Рольфу на колени, но попала в область паха. — Хочешь познать истинное удовольствие, стойко держись всю ночь напролет. — Лукаво подмигнув и поведя бедрами, она направилась к костру.

Вполголоса чертыхнувшись, Рольф поднял узелок и швырнул его ей вслед. Но затем, поразмыслив несколько секунд, поднялся и сунул странный дар в свой кошелек. От сидра, запаха примятой молодой травы, пота и секса в голове все пошло кругом. Лишь позднее, придя в себя, Рольф вспомнил о непонятном предсказании старой Ранильды… Что она хотела сказать, упомянув о клятве, секире?..

Декабрь 1067 г.

— Тебе пора снять траур и подумать о новом замужестве. — Фелиция и Эйлит сидели у камина и сдирали тонкую кожицу с ивовых прутьев для самодельных сальных свечей. Рождественские праздники закончились, дни начали удлиняться. Правда, до теплой и солнечной весны оставалось целых три месяца. — Я знаю, что ты все еще тоскуешь по Голдвину, но он умер больше года назад. Появись у тебя мужчина и собственный дом, твоя скука пропала бы бесследно… А со временем, когда у тебя появились бы детишки…

— Я не хочу другого мужа. — Эйлит старалась говорить ровным, спокойным голосом, изо всех сил сдерживая эмоции. — Я еще не готова… Кроме того, Бенедикт пока нуждается в кормилице. — Она перевела взгляд на темноволосого малыша, игравшего на коврике у ее ног… Здоровый и крепкий, он уже пробовал самостоятельно вставать на ножки. Мальчик сосал грудь утром и вечером, но по настоянию Фелиции ему с каждым днем давали все больше и больше другой пищи, постепенно приучая его к хлебу и мясному бульону, пшеничной каше, маслу, молоку и сыворотке.

— К лету мы окончательно отнимем его от груди, — нахмурившись, добавила Фелиция, бросая очистки в кучу. — Тебя никто не гонит. Заверяю, ты можешь жить с нами столько времени, сколько захочешь. Я переживаю за тебя и догадываюсь, что тебе здесь приходится нелегко. Когда у тебя появится свой дом, твоя жизнь приобретет новый смысл.

Слова Фелиции отозвались в душе Эйлит смутной враждебностью и страхом. Только что ей дали понять, что скоро, очень скоро, Бенедикту не потребуются услуги кормилицы, а с его дальнейшим воспитанием Фелиция и Оберт как-нибудь справятся сами. Совершенно очевидно, что молодая норманнка стремилась оградить сына от влияния Эйлит.