Следующая неделя прошла за спасением того немногого, что осталось от ресторана. Мебель, техника, а по большей части деревяшки. Дерек каждый день пытался выгнать меня с руин, превратившихся в склад рухляди, напоминая, что платить ему нечем. Я не уходил, и он насильно всучивал мне еду — мол, все равно пропадет. Сосиски я уже видеть не мог.

Вечерами я с терпением часовщика трудился над «Хассельбладом». Я разобрал его полностью, каждую деталь протер, почистил, смазал — где что требовалось. По правде сказать, не было нужды так осложнять себе задачу, но я уперся: у этого аппарата не должно остаться от меня тайн, и точка. Шесть долгих вечеров я постигал премудрости его механизмов, возвращал всем до единого былую точность или просто смотрел, как отмокают в растворе кислоты металлические детальки, и на седьмой день почувствовал, что свинтить аппарат мог бы с завязанными глазами. Когда же я собрал его окончательно, оказалось, что мне совсем не хочется с ним расставаться. Все-таки я удержался и не зарядил пленку. Глупо было вообще ее покупать. Это могло плохо кончиться, как для него, так и для меня. Время было еще не позднее, и я решил пойти продемонстрировать новорожденного Дереку.

Я начал всерьез за него опасаться. В последние дни безделье моего экс-патрона выродилось в глухую ярость, которая пожирала его изнутри. К счастью, он плохо переносил спиртное и напился до чертиков только один раз. Но ярость уж больно с ним не сочеталась, это было не в его натуре, вот что меня тревожило. Не может работать газонокосилка на ракетном топливе. Во всяком случае — долго.

Джанин устроилась в бар в Новом Орлеане, где ее брат Антуан служил швейцаром. Как-то поздним вечером два придурка, пережравших «экстази», увязались за ней до самого Шелл-Бича, и Дереку, в одних трусах выскочившему на крыльцо, пришлось пригрозить им револьвером. Спать он почти не спал. Мальчиков днем забирала к себе их колдунья-бабушка Шарлотта, или они приходили помогать нам. На мой взгляд, они многовато понимали для своего возраста. Обоим хотелось скорее в школу. И хот-доги им тоже осточертели.

Дерек только что уложил детей спать. Он протянул мне бутылку пива — «Угощайся» — и выключил телевизор. Я без долгих церемоний выложил сверкающий, как новенький, «Хассельблад». Дерек бережно взял его в руки, придирчиво осмотрел со всех сторон. Думаю, он не отличил бы окуляр от затвора и диафрагмы, но как мог изображал интерес — я оценил.

— Ты уверен, что это тот самый? — пошутил он.

Я улыбнулся.

— Лучше забери его, Дерек, а то, предупреждаю, мне будет трудно с ним расстаться…

Он хотел что-то сказать, закусил губу.

— Ты… ты говоришь, есть покупатель? — спросил он наконец.

— Думаю, да. Вот тебе карточка магазина. Парня звать Пит Ричард, если надумаешь сам наведаться…

Дерек взял карточку, медленно покачал головой, глядя в пространство.

— На самое неотложное хватило бы, — заключил он. — А… как, по-твоему, сколько он стоил до того, как ты его… ну, в общем, им занялся?…

— Пфф… Никакого чуда я не сотворил, знаешь ли…

— То есть, можно считать — половину?

— Половину чего?

— Ну, пополам…

До меня, наконец, дошло, что он пытается мне сказать, не зная, как лучше выразиться.

— Дерек! Да ты что? А если я вымою твой грузовик, ты его тоже располовинишь? Сдурел совсем? Тебе эти деньги куда нужнее, чем мне… так что будем считать — с тебя бутылка, о’кей?

Я положил аппарат на телевизор, однозначно давая понять, что он останется здесь. Дерек, улыбаясь, положил мне руку на плечо.

— Первый раз в жизни вижу коммуниста, — сказал он. — Не такие они страшные, как я думал…

И захохотал, как бывало, насмешливо, во все горло. Просто бальзам на мое сердце. Целую неделю я не слышал этого ржания.

— Но все равно, — продолжал он, отсмеявшись, — я на это пойти не могу, ни в коем разе. Или ты берешь себе половину, или я закину этот… эту хреновину обратно в трюм и забуду про нее.

— Нет, ты точно сдурел, Дерек. Тоже мне, вопрос чести! Придумал ерунду! Да и Джанин тебе не простит, если ты наплюешь на две с половиной тысячи…

Тут он нахмурился.

— Эй-эй! Женушку мою не трожь! Мне, чтоб ты знал, пришлось ее уговаривать, что нам позарез нужны деньги… Насилу уговорил, так хоть ты не упирайся! И потом, честь, my friend, — это никакая не ерунда, это единственное, что не смело ураганом…

— Вот как… Еще чего умного скажешь насчет чести? — беззлобно поддел я его.

— Скажу, check it out [38]: честь — самый дорогой подарок, который человек может сделать сам себе…

Наступило молчание. Сказано было и впрямь хорошо.

— Ладно, о’кей… это не я, это из одного фильма, — признался Дерек.

— И кто же это сказал, полоумный самурай перед харакири?

— Нет, белый… шотландец, что ли.

— А у него тоже рухнул ресторан?

— Нет. Но вкалывал он, кажется, как вьючный осел.

Что, интересно, можно было ответить на подобную околесицу? Я не нашелся. Впрочем, Дерек все равно слушать бы меня не стал, он уже согнулся пополам от хохота, совершенно неуместного, но заразительного. Все-таки хорошо было видеть его прежним. И потом, мне пришла в голову одна идея.

Поскольку ни о какой доле за фотоаппарат я и слышать не хотел, оставалось только уехать, и я спокойно собрался в дорогу. Работы у меня не было, денег осталось только-только на бензин и сандвичи, но я не тревожился. Монреаль? Нет, туда я не поеду. Рвану-ка в Нью-Йорк. В Луизиане и вправду слишком жарко в середине июля. У людей едет крыша, и комары летают — здоровенные, как шершни.

Утром накануне отъезда пришла Джанин. Я как раз заканчивал латать сорванную Фелицией кровлю — вместо платы за последнюю неделю, поскольку с деньгами уже возникла некоторая напряженка. Моя хозяйка, старушка по имени Эдна, считая, что совершает выгодную сделку, выдала мне стремянку, инструменты да еще и ящик пива впридачу. В общем, я загорал с гвоздями в зубах, когда меня окликнула Джанин. Я слез со своего насеста, достал из ледника пару бутылок, и мы сели на крыльце. Джанин была явно смущена. Я как мог старался этого не замечать.

— Это ведь ты, Джек, да?

Она внимательно смотрела на рыбачье суденышко посреди Кривого озера.

— Что — я? — переспросил я удивленно.

— Не держи меня за идиотку…

— Да о чем ты?

На что-то меня хотели раскрутить, на чем-то подловить, вот только на чем? Она покачала головой, усмехаясь, дала мне шутливого тычка под ребра, как приласкала.

— Come on, Джек… Расскажи уж, как это ты ухитрился…

Я взглянул ей прямо в глаза с самым что ни на есть невинным видом.

— Долго ты еще будешь морочить мне голову? — вспылила она.

— Нет, это ты надо мной издеваешься, Джан. Я понятия не имею, что ты хочешь от меня услышать…

Джанин посмотрела на меня изучающе, вприщур. Я даже бровью не повел. И она сдалась, хоть и не поверила до конца.

— О’кей, слушай, что было: тот тип из страховой компании сам позвонил мне и… держись крепче!.. сказал, что хочет уладить дело без суда! Представляешь?

— Не представляю!

— Вот и я тоже… Джек, я-то ведь никаких исков ему не посылала! Почему же он говорит «уладить», ума не приложу!

Я пожал плечами.

— Подожди, это еще не все! — продолжала она.

— Он сказал про коммерческие убытки,что их тоже возместят, но… этого же нет в договоре! Как думаешь, может, они ошиблись?

— Не исключено…

— Да нет… Эти люди не ошибаются. Мне все кажется, что это шутка, розыгрыш…

Я глотнул из бутылки. Пиво было холодное, справедливость торжествовала, солнце светило — славный выдался денек.

— Take the money and run [39]— пробормотал я.

— Да, но все-таки… Я точно сума сойду! И еще, знаешь… он разговаривал вежливо,сукин сын этот, по телефону, представляешь, извинялся за недоразумение! А в первый-то раз трубку бросил!