Мой кубинец распродал все бинокли и предлагает теперь сок и сдобу. Я покупаю у него булочку с черникой. Он обратил внимание на мои номера и спрашивает, куда я направляюсь. «В Диснейуорлд», — заявляю я в ответ. Я — Бэтмен.

Расположившись в тени пластмассового дерева в королевстве Микки-Мауса с розовой сахарной ватой в руке, я ненадолго обрел способность соображать. До меня дошло, что это я, что мне тридцать шесть лет, что я сижу под пластмассовым деревом во Флориде и ем розовую сахарную вату. И что ее полно в волосах. Только на это меня и хватило.

Каким же надо быть идиотом, чтобы вообразить, будто есть хоть малейший шанс наткнуться здесь на Нуну. Вообще-то, увидеть Нуну не было, строго говоря, моей целью.Скорее, направлением — существенная разница. Когда мудрец показывает пальцем на Луну, дурак смотрит на палец. Я на палец не смотрел. Я смотрел на розовую сахарную вату, прилипшую к волосам. Следовать за Нуной — курс не хуже любого другого. Полярная звезда, Южный Крест, Нуна — всё ориентиры. У каждого свое небо, главное — ловить ветер.

Я с любопытством ожидал, когда усталость даст о себе знать, но ее не было. Только в глазах временами темнело, а так я чувствовал себя вполне в форме. Покатался на каруселях — зря что ли платил сорок долларов за вход в парк аттракционов? Сделал круг на лодках, на волшебной горке, а потом, переоценив свои силы, рискнул сесть на «Барракуду». Пилот я или нет, в конце концов, уж как-нибудь не замутит меня от мертвой петли и парочки штопоров! Это было ошибкой. Я вывалился с посеревшим лицом, не найдя, где присесть, рухнул обратно в лодку и понял, что больше не встану. После третьего круга мальчишка-карусельщик собрался с духом и срывающимся голосом умоляюще облаял меня, что есть оксюморон. Я нехотя покинул испанский галион и вернулся под пластмассовую сень моего дерева, которое теперь почему-то сильно раскачивалось. Кажется, это запрещено, но я выкурил сигарету. Мне безумно хотелось выпить колоссальный коктейль, желательно на базе рома, и чтобы его подали в выдолбленном ананасе, с вишнями, с голубым дымком и бумажными зонтиками. И я нашел именно такой. Наверное, кто-то подумал обо мне, когда строили этот окаянный парк, — я был тронут.

Было бы в порядке вещей, если бы я не встретил Нуну. Я был к этому готов. Но вот поди ж ты — случается и такое. Не в кино, нет, потому что зритель все равно не поверит, но в жизни — попробуй не поверь — случается. Жизнь — она такая, в ней все может быть. Я увидел Нуну со спины, на ней была каскетка Микки-Мауса со смешными ушами, она шла, прогуливаясь, среди дебелых мамаш и пузатых папаш со щекастыми детишками. Я произнес ее имя, тихо, шепотом. И смотрел ей вслед, пока толпа медленно уносила ее от меня.

Где логика? Если человеку, проехавшему две тысячи километров, чтобы увидеться с девушкой, выпал шанс, один на миллион, встретить ее в Диснейуорлде, что сделает этот человек? Уж, конечно, он к девушке подойдет. Более того, он вскочит, он побежит, расталкивая детишек на своем пути (с подленьким удовольствием, но об этом — молчок), опрокинет подвернувшегося Гуфи — прочь с дороги! — схватит красавицу за плечо, насладится ее ошеломленным видом, вопьется в губы грубым поцелуем, увезет в Мексику, возьмет в жены и наплодит с ней детей для полного счастья. Трех, скажем, детей, трех солнечных карапузов, не обученных грамоте и счастливых. Он не даст девушке вот так уйти, не будет тупо смотреть на ее удаляющуюся спину, тихонько повторяя имя, точно мотивчик Трене, который любит мурлыкать себе под нос. С этим человеком, который решает, как они назовут детей, нащупывая гребешок в глубине кармана, с этим человеком явно что-то не так. «Что же это за человек такой?» — думал я, уже потеряв ее из виду.

Но и еще кое о чем я думал. Так лучше, говорил я себе. Я чувствовал себя «Эксон-Вальдесом», если бы тому удалось миновать рифы [27]. А моя Аляска растворилась в толпе, Аляска с ушами Микки-Мауса, с такой беззащитной, такой девственно нетронутой морской фауной, скрылась, даже не подозревая о том, что ее миновало.

Мне нужно было выспаться. Опять. Будущего нет, учит И-цзин, есть лишь вечный поток настоящего. Это прекрасно, что нет будущего, это просто замечательно, но спать все же время от времени надо, если хочешь, чтобы настоящее продолжалось. Иные случайности неизбежны, сказала Мэй. Только кое-кто ими бросается.

В сувенирном магазинчике на выходе из парка я купил одноразовый фотоаппарат. Сам не знаю, что это мне вздумалось. Выбрал самую навороченную модель, с водонепроницаемым корпусом, вспышкой, широкоугольным объективом. Ни одного снимка я не сделал. И Нуну больше не искал, сел в машину и поехал дальше, к океану.

Я припарковал «Бьюик», когда солнце уже садилось. Море славно колыхалось зыбью, лизало каменистый берег. Три серфингиста ловили последнюю волну. По дороге я купил холодного пива, открыл бутылку и сел на берегу. Затянутая в неопрен троица, вылезая из воды, помахала мне. Я спросил о погоде: можно ли ожидать в скором времени большой волны? Самый высокий из троих посмотрел на закат и задумчиво покивал.

— I guess tomorrow, yeah [28], — изрек он.

Двое других, посмеиваясь, поведали мне, что он вычитал это в Интернете, на что кудрявый дылда, кажется, сильно обиделся.

— No, man, I can tell by the clouds [29]! — заспорил он.

— The fuck you can… — фыркнул один из его приятелей. — So, you gonna be here, dude? [30]

Dude? Отвечать я не стал, только пожал плечами. Вода, наверное, была еще холодная.

— All right, later then [31].

Они уехали в стареньком джипе. Я допил пиво, вернулся в машину и вырубился на четырнадцать часов благословенного сна. Exit, вечный поток настоящего.

Денек выдался чудесный. Даже остывший вчерашний кофе в термосе показался мне сносным. Волны были что надо — высокие валы, мощные и ровные. В бухте ни души. Я открыл замочки багажника на крыше, снял длинную желтую доску, натянул плавки. Я не позволял себе долго раздумывать — иначе так и не решился бы.

Дно оказалось опасное, и скоро я понял, почему здесь так мало народу. Примерно на метровой глубине волны разбивались об острые подводные скалы. Вода была холодная, но терпимо. Я благополучно миновал рифы и передохнул, сидя на доске. Волны качали ее, и мои ноги время от времени задевали выступавшие над водой каменные верхушки. Я невольно улыбнулся. Почему люди думают, что серфинг опасен? Боятся утонуть, боятся акул или там, не знаю, передозировки кислоты. Не того они боятся, риск — вот он, под самой поверхностью. Вот что в серфинге по-настоящему страшно: с полуметра воды въехать в коралловый риф на сорока километрах в час. Уж я-то знаю.

Минут через десять пришла отличная волна, метра два, не меньше. И вот тут-то, глядя, как она приближается, я осознал, до чего же давно у меня этого не было. Мне стало страшно. Ощущение отчетливое и недвусмысленное. Ничего общего с непонятными метаниями последних недель. Страх. Комок в желудке, сухость во рту, желание смыться. Так просто и потому прекрасно. Я направил доску к берегу, прошло несколько секунд, прибой зашелестел в ушах, и волна тихонько подняла меня. Я сделал несколько гребков руками, набирая скорость, и выпрямился. Заскользил по прозрачному склону вниз, не упуская из виду проносящиеся подо мной рифы. Киль ударился раз-другой, но доска удержалась. Мне было жутко, все чувства обострились до предела, упаду — напорюсь, билось в голове. Наша жизнь — такая малость. Высмотрев, наконец, кусок дна без камней в нескольких метрах от берега, я расслабился и повалился в опадающую пену. И рассмеялся, вспомнив синие валы-гиганты на отмели Кортеса, открытый океан в Сан-Диего, рассмеялся, поняв, как безвозвратно утратил былой драйв. Я постарел, точно. Почему-то это было очень смешно. И действовало умиротворяюще: вроде как бедолага, у которого больше не встает, оглядывается на свою жизнь и говорит себе, что, в общем-то, потеря не так уж и велика.