— Ты и Штайнер, вы могли бы вместе на равных бороться за роль отца. Уже от одного этого, разумеется, можно стресс заработать, но эта борьба не настолько измотала бы тебя, как та, в другом варианте, поскольку, заметь, это крайне важно, в стрессовой ситуации были бы вы оба. Штайнеру семьдесят с копейками лет. А тебе сорок…?

Сейчас я его просто ошарашил. В буквальном смысле этого слова. Несмотря на неуклюжесть моей наживки, он целиком и полностью заглотил крючок.

— Сорок пять… — проронил он.

— Тебе сорок пять: сколько бы могла продолжаться такая ситуация? Сколько времени пройдет до тех пор, пока место Штайнера займет сынШтайнера, тот хлыщ?

Да, я его действительно ошарашил, но только вдруг замечаю, что в его изумлении есть кое-что такое, что и меня удивляет. Едва я закончил речь, глядя ему в глаза, я заметил, что мои слова просто-напросто озарили его, это же очевидно, но ведь для него само собой разумеется, что Святым Духом в этой ситуации, вероятнее всего, буду я…

— Это самая умная речь, какую я когда-либо слышал в жизни, — замечает он.

Да, невероятно, в его изумленных глазках брезжит уверенность, что я, Пьетро Паладини, претендую на третью вершину треугольника. Передо мной глаза человека, который только что услышал самое неожиданное, нахальное, безумное, но и, несомненно, умное предложение, а при таких обстоятельствах для него это не просто предложение, а провидение господне: сделай из меня бога, и тем спасешься.

— Ты просто гений, Пьетро, — сентенциозно заключает он.

Ха! Это же надо, а? Теперь уж и ему не надо больше опускаться до моего уровня: ведь я стал гением. Вот, что у него на уме, вероятно, думает Боэссон; вот почему он отказался от кресла президента и выбил у Терри разрешение сидеть здесь… Да, ничего не поделаешь, все так и есть: неважно, что я как попугай всего лишь повторил ему слова, сказанные другим человеком, и еще менее важно то, что пока я произносил свою речь, у меня даже и мысли в голове не было самому поостеречься того, что я говорю. Я ему подсказал ответ на его проблему и в обмен попросил третью часть добычи: что в этом странного? Все это в порядке вещей с точки зрения такого человека, как он: это же единственное, о чем он мог подумать. Я хреновый гений и прошу его воздать мне по заслугам. Куда там хитрожопый: я король хитрожопых… Но сейчас трудно не подумать о том, что из всего этоговытекает, я не могу избавиться от этой мысли: как жаль, что не сказал ему раньше, думаю я, когда еще было можно. Знать бы раньше, что он так легко проглотит наживку…

— Спасибо, — благодарю я, — хотя уже и слишком поздно для того чтобы…

— Ничего не поздно, — решительно заявляет мне он.

О боже…

— Ты хочешь сказать, что все еще можно изменить? Неужели еще что-то можно предпринять…

— Я могу все, — с задумчивым видом произносит он.

О боже, он задумался. Никогда не поверю. Он серьезно думает, послать все к чертям и посадить меня на место Святого Духа. С ума сойти можно: я титан, я бог. Безвластный, разумеется, деревянная суперголова, раковина без моллюска, безгласная марионетка в руках моих хозяев, ну и что, да мне на это плевать, ведь жизнь-то у меня все равно будет сказочная. Вот так, бам, просто так. Хочешь новость, звездочка? Мы с тобой переезжаем, будем жить в Париже. Личный самолет, « Майбах», личный шофер, неожиданный поток изобилия и привилегий, как в Средние века. На обложке журнала «Fortune»: Пьетро Паладини, новая фигура в международных финансовых кругах. Римлянин, 43 года, знак зодиака: рак. Вдовец, имеет дочь, Клаудию 11 лет, она чемпионка по художественной гимнастике; сын известного столичного адвоката, брат знаменитого стилиста, основателя фирмы «Барри» — что и говорить — преуспевающая семья. Диплом с отличием римского университета «Сапиенца», магистратура в Гарварде. Двенадцатилетний стаж работы в области производства телепередач, а затем огромный скачок в самые высокие финансовые круги, сейчас он, рука об руку с Исааком Штайнером и Патриком Боэссоном, стоит у штурвала самой крупной в мире группы компаний, занятых в телекоммуникациях. Он — эксцентрик: во время последнего Всемирного экономического форума в Давосе он все три дня провел со своей дочерью, катаясь на лыжах. Хобби: конный и парусный спорт, виндсерфинг. Какой длины был парусник, проплывший у меня перед глазами, когда Терри предлагал мне место Жан-Клода? Двадцать два метра? Пфу-у-у! Пятьдесятметров: трехмачтовая шхуна, пятнадцать человек экипажа на боту. Клаудия! Клаудия! КЛАУДИЯ! Жаль. Она меня не слышит, этот проклятый парусник слишком длинный, нужно будет установить переговорное устройство…

Вот как бывает. Как просто, и мы говорим об этом. То, о чем сейчас думает Боэссон, этои есть.

— Конечно, — говорит он и смеется, — ты прав. Этой операции недоставало божьей благодати, — он об этом говорит уже в прошедшем времени, — Святой Дух это и естьблагодать господня…

Куда там Вилли, он только выигрывает в баккара: а я действительно мог бы стать продюсером фильма «Игра на рассвете». В Америке, черт, в Голливуде. Аннализа, набери мне Спилберга, пожалуйста. Алло? Стив? Привет, это Пьетро Паладини. Я? Превосходно! А ты? Сказочно. Послушай, у нас тут для тебя есть один проект. Я подумал, а что если мы займемся им вместе, мы и «Дримворк», пятьдесят на пятьдесят. «Игра на рассвете» Шнитцлера: ты знаешь, о чем я говорю, да? Знаю, знаю… У меня все в порядке с информацией. Потрясающе, да… меч прямо в сердце, да… Сейчас права у нас и… Что? Стэнли? А, да, конечно: нет, я с ним не знаком, но нет ничего удивительного в том, что это он дал тебе его почитать. В общем-то «Eyes wide shut» [92]это экранизация романа Шнитцлера «Повесть мечта»…

— Конечно… — повторяет он, — и смотрит на меня, и смеется, и размышляет. — Maintenant l'Esprit a droit de cité parmi nous et nous accorde une vision plus claire de lui-même [93]…

Я бы мог взять на содержание Маттео и его мать и обеспечить им безбедную жизнь — очевидно, как ей тяжело сводить концы с концами. Анонимно, понятное дело: неизвестный благодетель…

— Ici il ne s'agira donc de l'Esprit Saint que dans l'économie divine. L'Esprit Saint est à l'œuvre avec le Père et le Fils du commencement à la consommation du dessein de notre salut [94]…

Я бы мог содержать и Марту с ее тремя мальчишками, и она бы смогла играть в театре ради удовольствия, не зарабатывая на этом ни шиша, она бы больше так не выматывалась, и, возможно, даже выздоровела бы…

— Самое крупное в мире слияние, вдохновленное Катехизисом Католической церкви. Подумай, как это заест Акулу…

По окончании этой святой миссии лет через пять-шесть я бы мог в отставку подать и пробавляться на ренту…

— Разумеется, что этому Святому Духу я должен буду слепо доверять, — продолжает Боэссон уже совсем другим, более резким тоном. Я смотрю на него, и картина волшебной страны изобилия, возникшая перед моим мысленным взором, рассеивается в его таких простых, даже заурядных чертах лица, сейчас в них угадывается усталость и напряжение, во всяком случае, его лицо уже не такое свежее, с каким он пришел сюда.

— Понятное дело, — соглашаюсь я, — тебе бы взять обычного человека, в меру умного и умеющего хранить тайны, и сделать из него божество: он был бы тебе верным.

Я надеялся успокоить его и ободрить, а получилось все наоборот: его взгляд внезапно потемнел, будто в нем пронеслась стая ворон.

— Эту историю о Троице, что, тебе Штайнер подсказал? Для этого он сюда приходил, да? Что поделаешь. Нежданно-негаданно опустилась ночь. Сейчас и он похож на страуса в пустыне.

— Да брось ты, — возразил я. — Не будь параноиком. Только так ты смог бы поиметь Штайнера: на кой черт ему подсказывать тебе что-нибудь во вред себе?

— Я смогу его обставить, только в том случае, если Святой Дух будет на моей стороне. Если он останется с ним, то тогда уж это он меня подсидит.