Вот что, Элеонора Симончини, мне хотелось бы тебе сказать, что я чувствую себя перед тобой так, как эта женщина, должно быть, чувствовала себя передо мной.

— Слушаю?

— …

— Алло?

— Добрый день, я бы хотел поговорить с Пьетро Паладини.

— Привет, папа. Как дела?

— Пьетро? Это ты?

— Конечно, это я.

— Но голос другой.

— Уверяю тебя, что это я и есть.

— Да нет же, голос совсем другой.

— Да нет же, правда, это я. Как твои дела?

— Нет, нет. Неправда. Вы не можете быть моим сыном.

— Перестань, папа. Ты же звонишь мне на мобильный. Это я, не сомневайся.

— Это не имеет значения. Я знаю, какой голос у моего сына. Вы другой человек.

— Но ведь я же тебя сразу узнал, да? Как, по-твоему, мне бы это удалось, если бы я был другим человеком?

— Вы увидели на дисплее слово «папа», вот как вам это удалось. А сейчас, прошу вас, передайте, пожалуйста, трубку моему сыну.

— На дисплее нет никакого имени, только написано, что номер неизвестен, ты ведь в Швейцарии, и к тому же у тебя закрытый номер.

— Послушайте, я не знаю, кто вы такой, и тем более не понимаю, зачем вам нужно притворяться моим сыном, но я в последний раз прошу вас передать трубку моему сыну, иначе я позвоню в полицию.

— Хорошо, я позову его.

— …

— Алло?

— Пьетро, что это за тип ответил мне раньше?

— Это мой коллега.

— А что, это ты уполномочил его отвечать на звонки?

— Да, конечно, я ему разрешил. Как дела?

— Ты что, под колпаком? Почему это тот тип старался прикинуться тобой?

— Да неужели? Спасибо, что предупредил. Но ты-то сам, как дела, как здоровье?

— Хорошо. А Клаудия как?

— И у нее тоже все хорошо.

— А у тебя?

— Просто отлично.

— Ты все еще у школы?

— Да.

— Одевайся потеплее, на улице очень холодно.

— Я сижу в машине, папа.

— Молодец… Послушай, что это я хотел тебе сказать? Ах, да. Я хотел пригласить вас на обед. Мама очень хочет вас всех увидеть.

— Кто?

— Мама.

— …

— И я тоже, разумеется. Но она, ты же ее знаешь, сильно скучает, когда долго не видит вас. Что ей передать? Вы придете?

— Да…

— Она сказала, что приготовит ваше любимое блюдо: запечет в духовке макароны с баклажанами и нажарит котлет.

— Чудесно. Ты не мог бы на минутку передать трубку Шанталь?

— Кому? Ах, Шанталь. Конечно. Шанталь! Карло хочет поговорить с тобой! Что ты хочешь ей сказать?

— Мне нужно проконсультироваться у нее по поводу боли в спине, она мне уже надоела.

— А-а! Тебя донимает радикулит?

— Да нет, так побаливает чуть-чуть.

— И, слава богу. Радикулит, это хуже некуда, уж поверь мне. Что мне маме передать? Придете вы или нет?

— Да, конечно, придем.

— Тогда ладно. До скорого.

— До свидания, папа.

— Вот и Шанталь, я передаю ей трубку. Это — Карло. Пока.

— Слушаю?

— Шанталь?

— Карло?

— Нет. Это Пьетро.

— И мне так показалось.

— Вы можете говорить?

— Да, он уже отошел. Как у вас дела?

— Все в порядке. А вот с ним, мне кажется…

— А что с ним?

— Да как вам сказать, он только что сказал мне, что мама хочет приготовить нам котлеты.

— Ну да. Иногда на него находит. Я имею в виду, что он видит вашу маму, разговаривает с ней, но врач говорит, что ничего страшного в этом нет, не стоит беспокоиться.

— Он еще с Карло меня перепутал. А сначала он позвонил мне на мобильный и не узнал меня. Он просто вынудил меня признать, что я самозванец.

— Ну уж и вынудил: что это за слово такое.

— А то как же, он просто уперся рогом, что я, это, дескать, не я. И я, чтобы покончить с этой комедией, был вынужден…

— Правильно. На свете нет ничего такого, о чем бы стоило с ним спорить.

— Вы правы. Но я забеспокоился, а что если эта, как бы это получше сказать, прогрессирующая дегенерация приведет к какому-нибудь…

— К какому-нибудь что?

— К какой-нибудь странной выходке. Кто его знает, что у него там в голове?

— Я знаю. Вашему отцу иногда бывает нужно, чтобы реальность стала не такой, какая она есть на самом деле. Точно так же, как этого иногда хочется вам или мне. Только у него, в отличие от нас, намного больше возможностей изменить свою реальность.

— Это просто отговорка. По-другому можно сказать, что он попросту спятил. Извините за резкость.

— Ваш отец, Пьетро, вовсе не сошел с ума. Он болен, но не помешанный. Уверяю вас, что большую часть времени он ведет себя совершенно нормально. Он только борется за выживание, и если не напоминать ему о том, что его жена умерла, и один из его сыновей не хочет больше его видеть, ему это очень даже удается.

— Ладно. Поступим так! Он приглашает меня от имени мамы на обед, я беспокоюсь, вы уверяете меня, что я не должен беспокоиться, я успокаиваюсь.

— Что вам сказать? Поступайте, как знаете. Главное, чтобы вы не переживали. У вашего отца все в порядке.

— И вам удалось его уговорить установить на кухне посудомоечную машину?

— Нет. Он подарил ее «Красному Кресту».

— Посудомоечную машину? Это же надо, а? А «Красному-то Кресту» зачем же это она понадобилась?

— О, те все прибирают к рукам.

— Да нет, это я так. Дело в том, если я правильно его понял, ему было приятно, если бы мы с Клаудией приехали к вам на обед как-нибудь в воскресенье, но я бы не хотел, чтобы вам пришлось потом мыть посуду вручную. Это просто абсурд какой-то.

— Простите за откровенность, но вам-то какая разница, как я мою посуду? Приходите на обед и, главное, не переживайте.

— О'кей. Вы правы. В воскресенье мы сможем к вам приехать, только не на этой неделе, а на следующей. Вам это удобно?

— Конечно, удобно.

— Он все еще убежден, что Лара погибла в автомобильной катастрофе?

— Он больше об этом не заговаривал, но думаю, что да.

— Я могу попросить вас об одной услуге? Если вдруг речь зайдет об этом при Клаудии, постарайтесь, пожалуйста, изменить тему разговора.

— Не беспокойтесь. У меня достаточно опыта в таких вопросах.

— Мне бы не хотелось, чтобы у Клаудии началась сумятица в голове по этому поводу, вы меня понимаете?

— Конечно. Как Клаудия? Очень страдает?

— Нет. Она спокойна. Не знаю, как это ей удается, но она спокойна.

— Проверьте у нее волосы.

— Что?

— Проверьте у нее на голове волосы. Посмотрите, не появились ли седые волосы.

— Это в десять-то с половиной лет?

— Да.

— Как же это так?

— Положитесь на меня. Проверьте ее волосы, и если вы найдете хоть один седой волосок, скажите об этом мне.

— Седые волосы. Хорошо. Так и сделаю.

— Что ж, увидимся в воскресенье.

— До воскресенья. Да.

— …

— …

— Шанталь?

— Да?

— Можно задать вам один вопрос?

— Да.

— Знаете, это несколько нескромный вопрос.

— Потерплю. Спрашивайте же.

— Почему вы это делаете?

— Что?

— Почему вы посвящаете свою жизнь моему отцу?

— Что за вопрос?..

— Я же вас предупреждал, что это нескромный вопрос. Если не хотите, можете не отвечать, ничего страшного.

— Потому что я его люблю, Пьетро. Что же еще?

— …

— Вы что, мне не верите?

— Нет, почему же, верю, не очень легко любить его в этот период его жизни.

— Как раз наоборот. Ваш отец чудесный человек, даже несмотря на его болезнь. Любить его — это привилегия.

— Я говорил о его характере. Но, конечно, еще нужно лечить его, ухаживать за ним.

— А мне нравится быть с ним рядом, и поскольку я живу с ним, мне не трудно за ним ухаживать. Тридцать два года я проработала медсестрой, все это для меня в порядке вещей. В любом случае, ваш отец чувствует себя намного лучше, чем вы думаете.

— Что ж, спасибо вам.

— Да нет, Пьетро. Знаете, никто бы не смог жить хорошо и спокойно, если бы добро уже не было заложено внутри нас. Эту истину я поняла с годами.