— Князь, — возвысил голос Изяслав, — настала тебе пора расстаться с ростовским столом, пора идти княжить в Смоленск. Долгие годы город стоит без князя. Решено отдать его тебе в стол, блюди его, управляй и суди по разуму. Ты хоть и молод, но показал себя спокойным и твердым властелином.
Владимир слушал слова Изяслава и понимал, что все они пустые: что великий князь просто не говорит о том, что давно шла драка за Смоленск между Ярославичами, что никто из них не смог перетянуть город на свою сторону, без конца покушался на Смоленск и князь Всеслав. И теперь отдают его Владимиру, потому что тяжкие времена наступили для Изяслава — против него стоят братья Святослав и Всеволод, и Изяслав, уступая им, попытался вбить между братьями клин, отдав Смоленск Владимиру.
Но все эти мысли лишь промелькнули в голове Мономаха. Он с достоинством поблагодарил старших князей за их выбор, за доверие, но спросил: а за кем же останется ростово-суздальский стол? И Изяслав, прикрыв глаза, без заминки, видно, все уже было между братьями оговорено заранее, сказал, что, как было испокон века, ростово-суздальская отчина будет тянуть к Переяславлю. Это означало, что в ходе всех распрей, смятений и ссор в наибольшей прибыли остался третий Ярославич — спокойный и рассудительный Всеволод.
Несколько дней оставался в Киеве Мономах и увидел, что по-прежнему неспокойно в городе. Люди собирались кучками, о чем-то горячо спорили.
Изяслав бегал по гриднице, кричал на братьев, что они подстрекают против него народ и хотят его изгнания и погибели. Святослав зло отвечал ему, перечисляя все прегрешения и благоглупости, совершенные Изяславом, Всеволод по обычаю молчаливо слушал перепалку братьев. А вечером он сообщил Владимиру, что выпросил у Изяслава Выдубечский холм в том месте, что приглянулось ему прежде, и решилпостроить там загородный дворец, а пока же заложить храм святого угодника Михаила и монастырь вокруг храма: тихо и спокойно внедрялся переяславский князь в жизнь Киева, создавая в трех верстах от Печерского монастыря свою собственную обитель. Через несколько дней произошла закладка храма.
На следующее утро, не раскрыв прибывших из Ростова возов, Владимир направился в Смоленск.
1070 год приближался к концу. Но не все беды, отпущенные на его долю, прошли по Русской земле. Уже на пути в Смоленск Владимир и его дружинники вновь столкнулись с небывалым возбуждением лесных и приречных людей. Как и в Киеве на улицах и площадях, так и здесь, в своих селах и деревнях, на берегу рек, на лесных полянах, они собирались толпами, слушали громкие слова волхвов, грозили проезжавшему князю.
В Смоленск прибыли под вечер. Крепость и княжеский дворец были в запустении, но дома стояли исправные, свежего дерева, и город был многолюден и приволен, ибольшой деревянный храм Успения сиял своими недавно позолоченными крестами.
«Буду жив — отстрою каменный храм», — подумал Мономах, и тут же над городом поплыл колокольный звон, возвещающий горожанам о прибытии в Смоленск нового властелина.
А уже на следующий день Владимир столкнулся с первыми заботами. Неспроста шумели смерды по прибрежным селам и лесным деревням, неспроста внимали они лохматым, одетым в звериные шкуры волхвам. Порядок, сломавшийся в Русской земле еще в 1068 году, так и не налаживался. Напротив, по всем весям и градам волновался народ. Отзвуки этого смятения потрясали и Смоленскую землю. С разных погостов [44]шли вести об отказах смердов платить дани и виры, об избиении богатых людей, имевших много жита и другой ествы. Владимир негодовал. Кто позволил холопам менять столетиями сложившийся и освященный богом и церковью порядок? Кто дал им право захватывать имения, им не принадлежавшие? Так сложилось, что наиболее даровитые, достойные, трудолюбивые оказались у власти, стали владельцами земель и угодий, дворцов и богатых домов. И теперь князьям вбоярам — княжеское и боярское, а смердам — смердье, а противникам установленных порядков, ленивцам, посягающим на чужое добро, — всемерное наказание. Но своим еще юным сердцем, пытливым умом Владимир понимал, что порядок, данный богом людям, нуждался в добром и разумном поддержании — где силой, а где и лаской и нельзя доводить людей до неистовства, как это сделали своими вздорными делами Изяслав и его воеводы в 1068 году. Поэтому с первых дней княжения в Смоленской земле он постарался сохранить этот порядок всеми силами, как он понимал это. В одни волости он направил дружинников со строгим наказом взыскать с непослушных холопов, в других волостях наказывал судить людей по справедливости, и если насильничали богатые люди над бедными и убогими, то уняли бы их; в третьи послал хлеб, чтобы спасти людей, обобранных богатеями, от голодной смерти.
А вокруг Смоленска бушевал пожар народного смятения. Возмутились смерды во владениях Святослава, на далеком Белоозере, оттуда смятение перекинулось в Ростово-Суздальскую землю, в те леса, которые не раз проезжал Владимир. До Смоленска дошли вести, что появились в Ростовской земле два волхва из Ярославля, и шли они от селения к селению, обличая тех, кто держал обилье, — указывали они на лучших, богатых жен. Одна жито держала, другая — мед, третья — рыбу, четвертая — скору. [45]И голод стоял в те дни во всем северном крае. Волхвы же вели за собой людей, и люди тащили к ним богатых женщин, и волхвы взрезали им кожу за плечами и вынимали оттуда и жито, и мед, и рыбу, и ужасались люди и бежали к житницам, амбарам и медушам этих женщин и вскрывали их, и насыщались сами и насыщали своих близких. По всей Волге и Шексне, до самого Бело-озера прошли волхвы и вели за собой триста человек.
Владимир, слушая рассказ о страшных делах, творимых в ростовско-суздальской земле и на Белоозере, вспоминал мрачных лесных жителей и бесноватых волхвов. Нет, что-то не так без него сделал там, в ростовских лесах, его наместник, если допустил до такого кровопролития, братоубийств, свар, зависти, клеветы…
Еще один волхв, прельщающий народ, объявился в Киеве. Он вещал, что на пятое лето Днепр потечет вспять и земли переступят с места на место: Греческая земля встанет на место Русской, а Русская на место Греческой. Многие смеялись, но многие и слушали его и смущались душою. И лишь когда княжеские люди бросились на поиски кудесника, он исчез ночью и сгинул без вести.
Но тревоги не исчезли. Некие разбойники вышли из лесов и напали на Печерскую обитель. Они хотели снести монастырь прочь, разогнать святое стадо* захватить все монастырское имение. Были разбойники из смердов, чьи земли прибрал к рукам монастырь. С большим трудом монахам удалось спасти свое достояние.
Тревожные вести шли из-за рубежа. Ляхи напали на владимиро-волынские земли. Турки теснили со всех сторон войска византийского императора, подбираясь к великому городу Константинополю, откуда уже было рукой подать до русских земель. 19 августа 1071 года Роман IV Диоген проиграл туркам битву при Манцикерте, был захвачен в плен и как раб с кольцами в ушах брошен в прах перед султаном; тот хлестанул его плетью поперек спины и пнул носком сафьянового, отделанного жемчугами сапога. Руссы дрались рядом с греками, бежали с поля боя вместе с ними и донесли грозную и тревожную весть до Киева, Чернигова, Переяславля, Смоленска и иных земель. В Переяславле горько рыдал митрополит Георгий, урожденный грек, живший целыми месяцами не в Киеве, где косо смотрели на него, с одной стороны, сторонники латинской веры, окружавшие Изяслава, с другой — ревнители русского православия, приверженцы Антония и Феодосия, а под крылом любившего греков Всеволода. Лишь он, тесно связанный через бывшую жену с византийским двором, поддерживал тесный союз с Константинополем. Турецкий удар по Византии больно отозвался в сердце Мономаха, привыкшего чтить родину своей милой матери и гордиться своим византийским родством, В эти же месяцы норманны апулейского герцога Роберта Гюпскара — пожирателя чужих земель, как его называли па Западе, захватили византийские владения в Южной Италии.
