С ликованием и праздничной перекличкой труб отплыла судовая рать. Ей предстоял неблизкий, но привольный путь: по Оке-реке до Волги, а потом до низовьев великой реки, где на островах, образованных волжскими протоками, притаилась за каменными стенами хазарская столица Итиль.

Конные дружины пошли к Итилю прямым путем, через печенежские степи. По дороге к ним примыкали печенежские князья, заранее оповещенные гонцами Святослава о начале похода.

Грозным и неудержимым было движения войска князя Святослава. Его тяжелая поступь спугнула сонный покой хазарской столицы. Приближался час решительной битвы, которая ответит на роковой вопрос: быть или не быть Хазарии…

Прозрачным майским утром, которое отличалось от других разве что тем, что накануне был большой торг и усталые горожане крепче обычного спали в своих жилищах, к воротной башне Итиля подъехали всадники, забарабанили в ворота древками копий. Сонный стражник выглянул в бойницу и кубарем скатился вниз. Промедление было опасно: перед воротами ждал сам Иосиф, царь Хазарии и многих соседних земель.

Медленно, со скрипом распахнулись городские ворота. Стражники склонили копья, приветствуя царя. В почтительно прикрытых глазах стражников — любопытство, тревога. Неожиданное возвращение царя казалось непонятным и пугающим. Лишь дела чрезвычайной важности могли оторвать царя Иосифа от милых его сердцу весенних степей. Но что это за дела, можно было только гадать. Кто из смертных осмелится расспрашивать гром, почему он гремит, или молнию, почему она огненной стрелой проносится по небу?..

Улицы Итиля были пустынны. Только святые старцы, для которых прожитые десятилетия сократили время сна до короткого забытья, брели к храмам на утреннюю молитву, да ночные сторожа дремали на перекрестках, оперевшись на древки копий. Но старцы отрешены от земных забот и нелюбопытны, а сторожа — молчаливы, и потому в городе мало кто узнал о возвращении царя.

Царь Иосиф равнодушно скользил взглядом по жилищам ремесленников, построенным из войлока и дерева и похожим па юрты, по купеческим глинобитным домам, спрятавшимся за глинобитными же заборами, по приземистым, с плоскими кровлями караван-сараям. Все постройки были присыпаны желтоватой пылью, казались унылыми и безликими.

Иосиф представил на мгновение праздничное многоцветье весенних степей, прохладные струи Маныча, синие дымки костров между юртами, и тяжело вздохнул.

Дела, дела…

Улица спустилась к протоке Волги, которая делила город на две части — Итиль и Хазар. Посередине протоки, на песчаном острове, высился кирпичный дворец Кагана, окруженный малыми дворцами, садами и виноградниками. Это был город в городе, недоступный для простых людей. К острову можно было пройти только по наплавному мосту, возле которого всегда стояли вооруженные арсии.

Царь Иосиф спешился, бросил поводья подскочившему арсню, пошел по скрипучим, зыбко вздрагивавшим доскам моста. Внизу катилась желтоватая, тоже будто присыпан-пая пылью волжская вода.

Мост выводил на площадь, выложенную известковыми плитами, а за площадью стоял дворец Кагана. Он поражал своими размерами. Выше дворца были только минареты некоторых мечетей, но минареты торчали как древки копий, а дворец загораживал полнеба. Все, что окружало дворец, казалось ничтожно малым. Жилище, достойное равного богам…

Царь Иосиф медленно пересекал площадь, испытывая непонятную робость. Для царя не было тайн во дворце, да и сам Каган избран по его воле из числа безликих и безвольных родичей прошлого владыки, но сейчас Иосиф чувствовал себя слабым и униженным, ступал по белым плитам осторожно, будто опасаясь нарушить звуком шагов величавый покой.

У высоких ворот, украшенных золотыми и серебряными бляхами, Иосиф положил на землю меч, железный шлем, стянул сапоги из мягкой зеленой кожи и выпрямился, босой и смиренный. Приоткрылось прорезанное в дверях оконце, ровный бесстрастный голос спросил:

— Кто нарушил покой равного богам?

— Иосиф, слуга богов!

— Что ищет слуга богов у равного богам?

— Совета и благословения!

— Пусть ищущий войдет…

Двери бесшумно распахнулись, и царь Иосиф шагнул в загадочный полумрак дворцового коридора. Молчаливые арсии в золоченых кольчугах, с маленькими топориками в руках сопровождали его. Влажные плиты пола неприятно холодили босые подошвы. Струи дыма от горящих факелов ползли, как змеи, к сводчатому потолку.

У тронного зала Иосифа остановил привратник-чаушиар. Он коротко поклонился царю, поднес к стоявшей рядом жаровне палочку пропитанного благовониями пальмового дерева, и дерево загорелось ровным, почти бездымным пламенем. Царь благоговейно взял горящее дерево, подержал в руках и вернул чаушиару. Таков был обычай: хазары верили, что огонь очищает и освобождает от дурных мыслей, а перед лицом Кагана совесть человека должна быть прозрачной, как горный хрусталь.

— Войди и припади к источнику мудрости! — сказал наконец чаушиар.

Золотой трон Кагана стоял посередине большого круглого зала. Над троном висел балдахин из алого индийского шелка с золотыми тяжелыми кистями. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь окна, яркими пятнами расцветили ковер на долу. Торжественная тишина, не нарушаемая присутствием людей, царила в зале.

Царь Иосиф трижды поклонился пустому трону, упал ниц на ковер и не поднимал головы, пока не услышал негромкий певучий звон: управитель дворца, кендер-каган, ударил молоточком по серебряному диску.

— Жаждущий совета может приблизиться!

Иосиф на коленях пополз к трону.

Когда до подножия трона оставалось несколько шагов, снова раздался серебряный звон, и царь поднял голову. Он увидел Кагана.

Каган сидел на троне неподвижно, как каменное изваяние. Высокая шапка Кагана, сплошь покрытая золотым шитьем, поблескивала множеством драгоценных камней. Рукава белого одеяния спускались почти до пола. У Кагапа было безбородое, бледное от постоянного затворничества, ничего не выражающее лицо, глаза прикрыты набрякшими веками. Что-то отреченное, неживое чудилось в лице Кагана, как будто он был уже не способен испытывать волнения ижелания, свойственные простым смертным, как будто жизнь утратила для него всякий интерес и Каган всматривается только внутрь себя, отыскивая в себе непостижимые ни для кого ценности…

— О, равный богам! — начал царь Иосиф. — Пусть не покажется дерзким известие, нарушившее твой покой! От северного правителя князя Святослава приехал гонец с угрожающими словами. Призови свою божественную силу, защити Хазарию. Вели рабам твоим взяться за оружие и благослови их на подвиги!

Каган медленно склонил голову.

— Слово твое услышано и одобрено! — возгласил кендер-каган. — Божественная сила Кагана с тобой, царь Иосиф! Да постигнет врагов злая смерть и забвение потомков! Да обратятся они в пепел, сдуваемый ветром твоей славы!

Царь Иосиф снова опустился на колени и пополз к выходу. Обычай был соблюден. Каган устами своего первого слуги произнес благословляющее слово. Теперь судьба Хазарии вручена царю, а Кагану остается лишь молить богов и ждать исхода войны. И придет к Кагану безмерное восхищение народа в случае победы или позорная смерть, если Хазарии не поможет его божественная сила.

А над крышей дворца смуглолицые арсии уже поднимали на шесте большой золотой круг. Блеск его можно было увидеть со всех концов города. Гулко ударили барабаны. Заревели большие медные трубы. Великий Каган сзывал в войско подданных своих, невзирая на племя их, достаток и вероисповедание!

Забурлил, заволновался Итиль. Толпы народа заполнили улицы и площади. Муллы с высоких минаретов звали к священной войне с неверными руссами, осмелившимися обнажить меч против благословенного аллахом города. Христиане собирались к папертям церквей, где бородатые попы призывно поднимали к небу кресты. Иудеи почтительно внимали своим сладкоречивым раввинам, которые убеждали умереть с именем бога на устах, ибо сам Каган иудей, и царь Иосиф тоже иудей, и великий визирь исповедует иудейскую веру, а потому защита их от врагов — богоугодное дело.