Но уже подходили рати из многих Мономаховых земель; все они выслали воинов на помощь Изяславу. Ставка Гордятич и другие близкие к Изяславу люди, распалясь и желая поживиться за счет Олеговой рати, уговаривали Изяслава проявить твердость, не бояться Олега, и Изяслав ответил тому отказом.
В сентябре 1096 года войско Олега Святославича вышло из лесов и появилось в поле вблизи города. Муромцы открыли ворота и вышли навстречу неприятелю. Для Изяслава это был первый самостоятельный бой. Он и робел — ему все казалось, что делает он дело не так, как это нужно, — и выказывал одновременно слишком большую смелость. Смущало его и то, что ему приходится биться с родным дядей, который более чем вдвое был старше и опытнее его и который крестил в свое время еще его старшего брата. Изяслав, напряженный, с пылающими щеками, пе понимая толком, что происходит вокруг, и отвечая невпопад, сидел на коне, сжав в руке тяжелую изогнутую саблю, готовый дать шпоры коню и ринуться в сечу.
Первым начал бой Олег. Опытный воин, он оставался до времени сзади. Прошли для него те времена, когда он первым кидался в гущу сражавшихся. Теперь Олег вместе со своими поседевшими в боях и странствиях соратниками издали направлял свое войско, посылая подкрепления туда, где его рать прогибалась под натиском полков Изяслава.
Муромский же князь сразу ввязался в бой самолично. Окруженный немногими телохранителями, он двинулся вперед во главе своей муромской дружины и потеснил Олегово войско. Олег видел, как муромцы прогнули чело его войска, и послал туда своих отборных дружинников. Они прорубились к самому княжескому стягу; Изяслав в это время, не помня себя от упоения боя, дрался под самым стягом. Он наносил удары по шишакам противников, и сабля издавала при этом звон, а оглушенные враги падали с коней. В ответ он получал тоже немало ударов. Его броня была уже промята от копейного удара, щит разрублен, а шишак поврежден, но наибольшее число ударов принимали на себя княжеские телохранители, прикрывая Изяслава своими щитами, оттесняя тех, кто стремился пробиться к нему.
Олеговы люди разметали немногих телохранителей Изяслава — к этому времени молодой князь значительно оторвался от своего войска — и бросились к муромскому князю. Первый удар опрокинул его навзничь, оглушил, а второй пришелся в то место, где броня кончается около шеи. Изяслав, заливаясь кровью, упал под ноги коня и был тут же затоптан и чужими и своими всадниками. Его стяг еще мгновение колыхался в воздухе, но тут же рухнул. Муромцы побежали в город, а иные пришлые люди бросились через реку Лесную в окружающие пущи.
Сражение закончилось. Олег медленно ехал по полю, усеянному убитыми и ранеными воинами, к тому месту, где, как он видел, упал Изяслав.
Олег нашел племянника под грудой тел. Он лежал уже бездыханный, с белым лицом, обрамленным светлыми волнистыми волосами, взгляд его мертвых глаз был недвижно устремлен в синь сентябрьского неба, а черты лица были спокойны и сосредоточенны, как будто князь прислушивался к какому-то идущему к нему из глубины сознания голосу.
Муром тут же открыл ворота Олегу, потому что в городе было немало его приспешников. Ростовцев, суздальцев, белозерцев Олег заковал; тело же племянника приказал погрести в монастыре святого Спаса. Затем не мешкая направился к Суздалю.
Мономах и Мстислав новгородский еще ничего не знали об исходе битвы под Муромом, а Олег уже подступил к Суздалю. Суздаль был взят приступом и разграблен. Лучших жителей, тех, что испокон века стояли за Всеволодов дом, он вывез в Муром, а иных даже отослал в Тмутаракань. Следом за Суздалем пал Ростов. Горожане, узнав о гибели Изяслава и участи Суздаля, не сопротивлялись Олегу и открыли ворота.
Олег шел по ростово-суздальским землям, беря город за городом, и скоро весь край до самого Белоозера был уже подвластен Олегу. Повсюду он изгнал Мономаховых наместников и волостелей, поставил своих людей. Искал он Ставку Гордятича, давнего друга Мономаха и своего заклятого врага, но тот ушел лесами в Новгород к Мстиславу.
Олеговы наместники, вирники, волостели, тиуны с первых же дней обложили Мономаховы земли тяжелой данью, потянули в Ростов, где обосновался Олег, деньги, хлеб, пушной товар, ремесленные изделия. Не было в крае смердьего или ремесленного дома, который бы не отдал в пользу князя и его людей самого необходимого. Снова война Ярославовых внуков вылилась в страдания простых селян и горожан, которые на своих плечах выносили все тяжести военной страды, надолго отрываясь от домов, чтобы с оружием в руках защищать своего князя, а теперь кормить и поить победителя и его людей. Олег же, долгие годы лишенный отчин — городов и сел, был, кажется, ненасытен, отягощая христиан все новыми и новыми поборами.
Вскоре в Ростов пришел посол из Новгорода от Мстислава. Он передал Олегу речи его крестника: «Иди из Суздаля и Ростова к Мурому, а в чужой волости не сиди. И я пошлю с дружиной своей просить к отцу своему и помирю тебя с моим отцом. Хотя и убил ты брата моего, то это не удивительно, в бою ведь цари и мужи погибают».
Олег выслушал Мстиславова посла и в тот же день отправил его назад в Новгород с отказом. Он не хотел мира ни с Мономахом, ни с Мстиславом. Теперь весь север Русской земли был в его руках. За ним стояла и Тмутаракань, родной брат его Давыд Святославич сидел в Чернигове. Осталось взять Новгород, выгнать оттуда Мономахова сына, чтобы окончательно лишить ненавистного двоюродного брата и весь его многочисленный и ненавистный род силы, запереть их всех в Переяславле, повести на них со всех сторон половецкие колена — объединенные силы Боняка и Шарукана, и тогда можно будет сказать, что до возвращения отцовой власти останется подать рукой, так как Святополк для Олега большой опасности не представляет.
Из Ростова он выслал сторожу во главе со своим младшим братом Ярославом в сторону Новгорода и начал готовить войско для вторжения в новгородские пятины.
В эти дни Олег получил из Переяславля грамоту от Владимира Мономаха.
Весть о гибели Изяслава прислал Мономаху старший сын. Мстислав писал отцу о битве под Муромом, о похоронах Изяслава, о захвате Олегом северных городов и о своем к нему посольстве. В конце же грамоты Мстислав просил отца уладить с Олегом дело миром, напоминал, что они братья, что сам он, Мстислав, чтит и любит своего крестного отца и у него нет сил поднять на него руку. Пусть Изяслав будет последней жертвой в этой страшной борьбе за волости.
Получив грамоту от Мстислава, Владимир Мономах не вскинулся тут же отомстить Олегу и наказать обидчика, захватившего его и его отца исконные земли. Постаревшая, увянувшая Гита с опустившимися плечами и расплывшимся телом, но все такая же неукротимая и мечтающая о великих победах своего мужа и своих сыновей, потрясенная смертью Изяслава и теперь жаждущая мести, побуждала Владимира немедля подняться в поход, послать людей к торкам и союзным половцам хана Кунуя, которого стремился подчинить себе Шарукан, выбить Олега из Ростова и Суздаля, погнать его по лесам и болотам, вновь запереть его самого и его братьев Давыда и Ярослава в далекой, отгороженной степью Тмутаракани.
Но Владимир был безучастен к ее словам.
Он сидел в своей палате в переяславском дворце, слушал, как воет за окном сентябрьский ветер, и думал совсем о другом. Вот и еще одна смерть в отчаянной борьбе за власть. Идут годы, вырастают сыновья и один за другим идут на заклание в этой чудовищной, жестокой жизни.
Он опять отрешился от повседневных, суетных дел, как когда-то умел это делать отец, как еще прежде умел делать очень часто и он сам, с каждым годом терявший эту способность. И вот теперь смерть Изяслава вновь заставила его взглянуть на себя, на свою жизнь, на жизнь окружающих его людей с высоты мироздания, с высоты жизни всей Русской земли и с высоты только что постигнувшей его потери. Он понимал, что нет никакого земного оправдания этой бессмысленной смерти, что есть в жизни лишь одно дело, за которое можно было бы расстаться с ней, положить свою голову и головы своих детей. Для воина, для мужчины существует лишь одна жертва, ради которой он может и должен пойти на смерть, — это Родина, это своя земля, это живущие на ней люди, это весь окружающий мир, уходящий корнями в седую старину и протягивающий руки в далекое будущее. Богатство, власть, сила, доходы, золото, ткани, дворцы… Обволакивающий дурман, отвлекающий людей от вечней сути бытия, от забот о духовном своем совершенствовании, опасные игрища, подобные скоморошьим, — и кто-то неведомый смеется над глупыми, недалекими людьми, теряющими в этих игрищах свои жизни, ожесточающими свои души. Сколько раз он задумывался над этим, пытался стряхнуть с себя этот дурман, и столько же раз неумолимая жизнь вновь возвращала его в это жестокое лоно, и он тщился взять верх над своими ближними, удержать и приумножить свою власть, силу, богатство и мощь идущих с ним людей. И все чаще и чаще он задумывался над главным в этой жизни, над своим истинным предназначением князя, воина. И все основательнее приходил он к мысли, что, лишь уняв княжескую вольницу, можно остановить натиск на Русь степняков, обезопасить землю от их набегов. Бедная Гита! Для нее эти колебания были неведомы. Она так и уйдет в иной мир, полная ярости, ненависти, полная ничего не стоящей суеты, которая и заставляет людей, забыв все на свете, бессмысленно крутиться от рождения до смерти, как крутится в колесе белка, с которой любит играть маленький Юрий.
