Старик Сапсегай внимательно и неотрывно рассматривал Сашку Ивакина. Сашка взял рюкзак и вытряхнул на разостланный около костра брезент консервные банки, пачки чая и сахара, галеты. Из рюкзачного кармана вынул бутылку спирта. Подошёл к Сапсегаю.
– Лётчики передать просили.
Отступление на тему о стариках.
Частный экскурс в геронтологию
Старики бывают разные. Иногда называют их обобщённым и неловко звучащим именем «долгожители». Долгожитель – это человек, уцелевший в многочисленных схватках со случайностями бытия на земле. Сам факт выживания требует уважения, потому что в числе «случайностей» долгожители нашего времени пережили миллионы тонн взрывчатого металла, созданного специально для того, чтобы их уничтожить, сюда же входит тот самый пресловутый кирпич, что случайно падает сверху, и подвернувшаяся на лестнице нога, оборвавшийся лифт или вирус гонконгского гриппа.
Есть общий признак, по которому можно разделять стариков.
У одних прожитые годы, преодоление «случайностей» как бы выщипывают по кусочку души, если чисто условно принять душу материальной. Это старики с согбенными спинами.
Но есть другая порода стариков. Спектр отпущенных на их долю «случайностей» бывает, как правило, очень велик. Похоже на то, что судьба, древний фатум, не жалеет тут ни фантазии, ни упорства. Но этот процесс приводит их организмы к странному биохимическому феномену. Тело их, скроенное от рождения из мокрых и хрупких веществ, заменяется телом из малообъёмного материала, очень похожего на жилы сушёных животных. И душа их (которую мы условно считаем материальной), их мозг приобретают свойства звонкого материала.
Такие старики умирают прямыми.
Это авторское отступление можно было бы вычеркнуть при первой же правке, если бы один из таких стариков не сидел сейчас перед нами. Имя старика было Сапсегай, он был эвенк и на исходе своих неизвестных лет напоминал бамбуковый ствол, прокалённый на долгом огне. Из таких стеблей в примитивные времена делали наконечники копий для охоты на крупных обитателей джунглей.
И ещё: каждый раз, когда вспоминают таких стариков, кто-либо глубокомысленно изрекает: «Это последний выпуск. Таких людей больше не производят».
Автор верит, что природа не прекращает выпуск крепких людей и пока не планирует это делать. Ибо как же может быть, чтобы победили металл, предназначенный для уничтожения, кирпич, который случайно падает сверху, или болезнетворный кусок клетчатки.
Это не более чем вещи, которые, как известно, души не имеют.
Закинув руки за палку, положенную на плечи, старик невесомо, как будто давно забыл тяжесть тела, ступал по кочкам. Вытертая оленья дошка обтягивала сухую спину, кожаные ровдужные штаны с заплатками, лёгкие пастушьи олочи[3]. Старик шёл не оглядываясь. Сашка в резиновых сапогах, в тяжести накачанных тренировками мускулов с трудом поспевал за ним.
На окраине выгоревшей мари стояла одинокая лиственница. Ветры, которые здесь не сдерживал лес, скрутили её ствол в замысловатый изгиб, сорвали кору с мёртвого дерева, обломали мелкие ветки. Под ней и сел старик, кивком указав Сашке на кочку напротив.
– Значит, это ты? – спросил старик Сапсегай. – Я знал, что придёт человек, которому я должен буду всё рассказать. Я долго ждал. Только я не думал, что придёт такой молодой. Я знаю про человека, который искал птицу кегали. Зачем тебе розовая птица кегали и зачем тот человек?
– У него была цель, – сказал Сашка. – Вначале смешная. Но, когда он погиб, она уже не стала смешной. Я хочу, чтобы люди узнали о нём. У меня мало времени, Сапсегай.
– Я знаю, как он погиб. Я был тогда мальчик.
Смерть Шаваносова
Шаваносов сделал шаг вперёд и замер. Перед ним лежала плоская равнина, кое-где поросшая одинокими малорослыми лиственницами. Влево равнина уходила в бесконечность, где не росли деревья, где виднелись только пятна озёр и ещё дальше бледная над землёй полоска тумана.
Невдалеке над небольшим озером кружились странные небольшие птицы.
– Господи, – прошептал Шаваносов. – Господи!
Он, как во сне, скинул котомку, задрав бороду, вытянув по-слепому руки, осторожно направился к ним.
Птицы взмыли, стали удаляться. Шаваносов замер. Но птицы, описав играющий полукруг, снова вернулись к озеру, чтобы продолжать над ним непонятный свой танец. В закатном солнце нестерпимо розовым отсвечивало их оперение.
Шаваносов вошёл в небольшую, поросшую кустарником ямку. Под ноги он не смотрел.
– Осторожнее, чёрт вас возьми! – раздался крик.
Точно этого и надо было, чтобы нарушить равновесие: взмыли птицы, и Шаваносов вдруг исчез, как будто его дёрнули за ноги.
Незнакомец с винчестером в руках, стараясь точно ступать на следы Шаваносова, подошёл к месту, где исчез священник. Один куст был вырван с корнем, вниз уходил мутный ослизлый лёд. Грязные торфяные струйки текли по льду.
– Шаваносов? – Незнакомец склонился над ямкой.
Снизу донёсся стон. Незнакомец неторопливо принялся разматывать с пояса тонкую верёвку.
– Птицы, – донеслось снизу. – Вы посмотрите: птицы не улетели?
Незнакомец отбросил верёвку. Лицо его стало жёстким.
– Шаваносов, может быть, сейчас вы кончите валять дурака? Вам не надоело морочить мне голову?
– Это были они! Мы пришли… пришли. Вытащите меня. Я боюсь, что они улетят.
Незнакомец сел на землю. Обхватил голову руками и вдруг оглушительно засмеялся. Он смеялся до слёз.
– Шаваносов, – сказал он в ледяную глубину. – Вы всё-таки обманули меня. Блаженный вы негодяй, Шаваносов.
– Не кричите, – простонал из глубины Шаваносов. – Вы их вспугнёте. Это редчайшая, редчайшая…
Незнакомец вскинул винчестер. Выстрелы загремели один за другим.
– Редчайшая… всех перебью… Буду торговать пёрышками… сволочи… сволочи в пёрышках… и ещё раз…
Патроны кончились. Сухо щёлкнул боёк. Незнакомец с налитым кровью лицом стоял и смотрел, как птицы, привыкшие к грохоту арктических льдов, невозмутимо кружатся над озером. Он отложил ружьё. И вдруг с бешеной энергией начал вырывать кустики полярной берёзки, сшибать каблуком кочки и швырять всё это в яму, откуда доносился стон Шаваносова.
– Что ты делаешь? – донеслось оттуда.
Но незнакомец всё кидал ветки, покуда не затих последний стон Шаваносова.
Он остановился. Чаек не было. Была тундра и тишина.
– Я не сторож брату моему, – вслух сказал он.
Поднял винчестер, рюкзак и зашагал к полоске леса на горизонте.
Из-за ветхой искривлённой лиственницы, сросшись с ней цветом одежды, с расширенными от ужаса глазами наблюдал за происходящим мальчишка-эвенк. Он быстро сполз в русло высохшей речки. И здесь, скрытый от глаз незнакомца, бросился бежать прочь. Бежал и плакал мальчишка-эвенк в неловкой, с отцовского плеча, меховой одежде.
Незнакомец остановился у небольшой кустарниковой гряды. Вынул из рюкзака палатку и расстелил её. Взял котомку Шаваносова и вытряхнул содержимое на палатку. Выпали носки, дневник и чистая тетрадь. Несколько карандашей. Карманная Библия.
– Негусто жил правдолюбец! – усмехнулся он и поднял дневник Шаваносова. – Какой дурак пишет настолько подробно, – бормотал он, листая дневник. – Но чистая тетрадь у нас есть. Купец Шалимов получит отчёт. Купцы второй гильдии обожают судейские дрязги. Особенно когда пропали полторы тысячи рублей. Наши интересы расходятся, господин Шалимов…
Незнакомец вынул коробку с чернилами, ручкой. Пристроил чистую тетрадь на коленях. Руки дрожали.
– О, чёрт! – Он притянул к себе винчестер, вынул из рюкзака коробку патронов и торопливо набил магазин.
– Спокойно! Спокойно, Серёжа! – сказал он сам себе.
Была комариная тихая ночь. Люди стойбища спали, кто забравшись в спальный мешок – кукуль, кто прикрывшись дошкой. В стороне от яранги старик Сапсегай курил в одиночестве трубку у крохотного костра.
