– Ер-р-рунда! – Горбоносый снова поднял тяжёлую голову. На смуглом худом лице тревожными бляшками белели глаза. – Тр-реска! Венгер-рская кор-ро-лева! Посетили могильный камень! В Гудзоновом заливе нас сжало так. – Он взял в руки глиняную кружку и сжал её в грязных ладонях. Кружка треснула.

– Две монеты, – сказал в пространство хозяин, не повернув головы.

– Радуйся, что я жив, грабитель, – отмахнулся матрос. – Я говорю: вначале сжало. Потом отпустило. А когда опять сжало и опять отпустило, то было половина трюма воды. Кто выкидывал сундучки на крошечный лёд, кто поносил всех святых, кто ждал, что будет из этого светопреставления. А потом сжало снова. Сжало и понесло, и тут уж все принялись молиться… А Рыжий закричал с бака, что видел Её.

– Кого? – спросил рыботорговец.

– Розовую чайку, – помедлив, ответил матрос.

Обветренный малый покивал головой.

– Когда он крикнул, что видел розовую чайку, все бросили молиться и начали откачивать воду. Мы качали, а нас тащило вместе со льдом на Северный полюс.

– Их подобрал китобоец где-то возле Аляски, – тихо пояснил рыботорговцу обветренный. – Видеть розовую чайку – значит спастись.

– Про эту птичку я слышал раз двадцать, – сказал из-за стойки хозяин. – Половина тех, кто терпел крушение во льдах и выжил, говорят, что в самый страшный момент появлялась она. И люди спасались.

– Молчи, убийца, – сказал пьяный матрос. – Ты её видел, а, Себастьян?

– Её видел Рыжий. Но Рыжий погиб.

– Вот-вот, – насмешливо подхватил хозяин. – Все её видели перед тем, как спастись, и никто из уцелевших не видел. Всегда её видел кто-то другой.

– Рыжий кричал, что видел. И мы… мы-то спаслись? Против этого спорить не будешь? – Себастьян хотел что-то добавить и осёкся.

Дверь кабачка «Пьющий кит» распахнулась с треском. Ветер влетел в тишину и прошёлся между столов, как полисмен, посетивший в глубокий ночной час злачное место.

Держась под руки, в дверь медленно ввалились четыре фигуры. Драная одежда, чёрные, обмороженные, истощённые лица, и на лицах этих горели шальные от пьянки и возбуждения глаза.

– Ром! – хрипло сказал один, и остальные прикрыли на миг лешачьи глаза в знак подтверждения.

Все четверо плюхнулись за один стол и сдвинули табуретки, точно опасаясь расстаться хотя бы на миг.

– Ребята! – радостно сказал Себастьян. – А вот и наши. Пьяны, как на берегу.

…Капитан Росс шёл по узкой улочке припортового Лондона. Сырость, темнота и туман смешивались здесь, как в канале, и стенками канала были мокрые тёмные стены кирпичных домов с тёмными глазницами окон, а дном – разбитый булыжник. Тусклые головы фонарей были размещены здесь редко и неравномерно. В столь поздний час по таким районам бродили только подозрительные личности и потерявшие цель гуляки.

Но капитан Росс был трезв. Он плотно закутался в плащ, оттянутый сзади короткой морской шпагой. Шаги гулко стучали по мокрому камню.

В тусклом фонарном свете было видно, что он далеко не молод, а может, его старили морщины у носа и уголков рта, а может быть, всё дело заключалось как раз в освещении.

По залитой туманом и ночью улице шёл хмурый, тяжеловесно собранный капитан Королевского флота, один из представителей славной морской фамилии Россов. Всё это время в ушах у него звучал сухой и официальный голос со старческими придыханиями и неожиданными раскатами привыкшего повелевать человека.

«…По отбытии от берегов Англии Вам надлежит взять курс на Гудзонов залив, выбрав для этого кратчайший при сложившейся морской обстановке путь…»

Какая-то неясная фигура прислонилась к стене дома. Фигура проводила капитана Росса по-волчьи блестевшими глазами.

«…Оставив к весту Баффинову Землю, искать к весту же выхода в море Бофорта… Острова к норд-весту от Девисова пролива изучены слабо, и Вам, капитан Росс, надлежит надеяться на собственную осмотрительность… При удачном стечении обстоятельств и выходе к Берингову проливу как можно дальше пройдите вдоль берегов Сибири, помня о том, что эти земли крайне интересны короне. Любые Ваши усилия в этом направлении будут оправданны…»

«…Туземцы… животные на берегах… – раздумчиво продолжал голос. Буде таковые есть, капитан, в тех краях…»

– Буде таковые есть, – пробурчал Росс.

– Остр-ровам не дают наше имя! – Двое пьяных выплыли на перекрёсток, поддерживая друг друга.

– Не шатайся, Черпак, – бормотал один из матросов. – Ты видишь, сэр стоит прямо.

– Да он же трезвый… сволочь, – с детским изумлением сказал Черпак, уставившись на капитана Росса. – Трезв, как фонарный столб. Клянусь бабушкой моего боцмана – это капитан Росс. Скоро он будет прямой, как сосулька. Вся команда будет пряметь, как сосулька, там, за Гудзоном… – Голоса матросов исчезли в тумане, как в вате.

Волна Темзы слабо била о деревянную пристань. Мерно качались чёрные ослизлые лодки. Капитан Росс сбежал по отлакированным сыростью ступенькам. На шесте у одной лодки горела оплывавшая свеча в закопчённом фонаре. Лодочник дремал, укутавшись в шаль. Росс постучал сапогом о борт лодки.

– Эй, Харон!

– Да, сэр! Слушаю, сэр! – ошалело сказал лодочник, скидывая шаль и машинально хватаясь за вёсла.

Он оглянулся, узнал капитана и улыбнулся беззубой улыбкой.

– Доброе утро, сэр. Хорошо погуляли? На судно?

Сашка Ивакин лежал на операционном столе, закутанный в стерильное белое облако.

Группа врачей в углу операционной вполголоса переговаривалась, готовясь к операции.

– Перелом ноги, два ребра…

– Рентген показал трещину в черепе…

– Рвота отмечена?

– Да. Первые полчаса после травмы.

– Типичное сотрясение мозга.

Сашка лежал с открытыми глазами. Ему поднесли наркозную маску.

…В вестибюле больницы сидели товарищи Сашки по команде – крепкие загорелые ребята в одинаковых спортивных пиджаках яркого цвета, одинаковых брюках и замшевых туфлях. На коленях у всех лежали одинаковые бельгийские плащики, и было приятно смотреть на этих ребят со свежими от загара лицами, на которых спорт всё-таки наложил отпечаток преждевременной зрелости и возмужания.

Тренер сидел, положив руки на колени, и смотрел в пол.

Тихо открылась дверь. Вошёл ещё один – как был в блестящем эластике с белыми полосами вдоль брюк, только накинул куртку.

– Как? – шёпотом спросил он.

Ребята пожали плечами.

– Шаганов взял золотую по трём видам, – сообщил он.

– А спуск? – так же шёпотом спросили его.

– Габридзе.

Спортивные юноши покивали головами. Один встал и направился в глубину белоснежного коридора. Тренер поднял голову. И все стали смотреть в коридорный проём. На цыпочках парень вернулся.

– Прогнали! – объяснил он. – Ничего не известно.

Ребята шёпотом переговаривались между собой.

– Сашка взял бы.

– Габридзе всё-таки…

– А Ловягин?

– Загремел на втором перепаде.

– Эх, Сашка…

В вестибюле стало тихо. Уставившись в пол, думали свою думу спортивные мальчики. Тренер посмотрел на часы.

– Спать!

– Соревнования-то кончились, Никодимыч.

– Спать! – жёстко повторил тренер, и мальчики беспрекословно потянулись к выходу, оглядываясь на белую дверь, за которой маялся в наркозном дурмане друг-приятель, надежда команды Сашка Ивакин.