Ли взяла было чашку, но тут же поставила ее назад, расплескав чай на блюдце.
– Послушайте. – Она подалась вперед. – Наверное, я покажусь вам нервной особой, но я хочу кое-что у вас спросить. Задать личный вопрос.
– Не стесняйтесь, задавайте. Если мне не захочется отвечать, я просто откажусь. – Мередит пришла в замешательство. Может, Ли Фултон интересует все, что связано с Аланом?
– Вы только что сказали, что вы – типичная одиночка. Вы когда-нибудь были замужем или жили с кем-то постоянно?
– Вообще-то нет. Я работаю в министерстве иностранных дел, сейчас служу в Лондоне, но много времени провела путешествуя по свету в одиночку. Я привыкла к такому образу жизни.
– Вот именно! – с жаром закивала Ли. – Вы привыкли! Такой образ жизни вел и Денис, пока не познакомился со мной. Он привык жить один. А я… практически всегда была замужем. В первый раз выскочила, когда мне было всего восемнадцать; до замужества я жила в родительском доме. Видите, я никогда не жила одна. Когда мой первый брак распался, я почти сразу вышла замуж вторично. После смерти Маркуса я довольно скоро познакомилась с Денисом. Возможно, я поторопилась, выйдя за Дениса так скоро после кончины Маркуса. Но я вовсе не бессердечная. Я любила Маркуса и была с ним очень счастлива. Просто я не привыкла жить одна. Я никогда не работала. Мне… нужно, чтобы кто-то был рядом. Мне нужно быть замужем. А Дениса я очень люблю. – После паузы Ли добавила: – Понимаете, мне обязательно нужно кого-то любить.
– А дети у вас есть? – осторожно спросила Мередит. Ей неоднократно приходилось замечать, что на некоторых шок действует подобно спиртному: язык развязывается, и люди готовы выложить все свои тревоги и личные дела незнакомцам, причем часто с самыми интимными подробностями.
– Да, у меня есть дочь. Элизабет похожа на всех современных молодых людей. Она очень независима, живет отдельно, у нее свои друзья, своя жизнь… Откровенно говоря, у нас с ней нет ничего общего. Мы отлично ладим, хотя видимся нечасто. – Ли вздохнула. – Бедному Денису трудно приспособиться, он никак не может привыкнуть к моему постоянному присутствию рядом с ним. А вы с вашим старшим инспектором не пробовали жить вместе? На вид он человек приятный. И симпатичный.
Мередит сконфуженно улыбнулась.
– Ничего не получится! – заявила она менее бодро, чем ей хотелось бы. – Я ведь говорила вам, что привыкла жить одна. Алан был женат. Его брак распался, и с тех пор он боится. По-моему, он… ну да, ему бы понравилось, если бы мы постоянно были вместе. Но я не привыкла делить свою жизнь с другим человеком постоянно. Это не эгоизм, просто я реально смотрю на вещи. Мне кажется, наши с Аланом отношения будут прочнее, если мы не будем путаться друг у друга под ногами. Возможно, я и ошибаюсь.
Мередит удивилась самой себе. С чего она так разговорилась? Впрочем… откровенность за откровенность!
– Он вас ревнует? – спросила Ли.
Мередит ответила не сразу.
– Я ни разу не давала ему повода… хотя да, наверное. Но он никогда ничего мне не говорит. Нет, я не считаю, что у него есть причина ревновать. Я не прячу в Лондоне другого возлюбленного.
– Все мужчины такие. Никогда ничего не говорят, – пробормотала Ли. – В том-то и трудность. Они все вынашивают в себе. Что-то придумывают, воображают. Если спросить их в открытую, они все отрицают. Но ревность всегда можно определить по поведению: они отвечают уклончиво. Я не считаю себя очень умной, но уж в чем, в чем, а в мужчинах я разбираюсь! И заставить их раскрыть свои истинные чувства ужасно трудно. Им кажется, если они скажут, что у них на сердце, то проявят слабость. Между нами, с мужчинами иногда бывает очень тяжело!
По полу гулко загремели шаги, и в центр зала вышел Алан Маркби. Собравшиеся стихли и выжидательно посмотрели на него.
– Дамы и господа, надеюсь, вы все согласитесь со мной в том, что нам крупно не повезло. Мы переписали имена и адреса всех присутствующих и потому больше вас не задерживаем. Если кто-то хочет уехать – пожалуйста. К сожалению, из-за следственно-розыскных мероприятий торжественный ужин придется отменить. Мистер Шумахер попросил меня принести от его имени извинения. Приношу извинения и от имени полиции. Ничего не поделаешь!
Последнюю фразу Маркби произнес громче, чтобы заглушить недовольное ворчание проголодавшихся гостей.
– В Бамфорде есть еще две гостиницы; кроме того, в окрестностях имеется несколько пабов. Поэтому прошу вас, будьте так добры, позаботьтесь о себе сами. Еще раз извините за доставленные неудобства!
Отрывистые слова Маркби были встречены враждебным молчанием.
– Я немедленно возвращаюсь в Лондон! – громко заявил Мерль.
– Надо же, поужинать в пабе! – Ли коротко хохотнула. – А мы тут разоделись, как на похороны… – Она осеклась и поморщилась. – Кажется, я сморозила глупость. Вот уж действительно…
– Мисс Фостер? – вежливо спросил Маркби.
Девушка съежилась в кресле в вестибюле отеля. Вид у нее был совершенно несчастный, искаженное лицо посерело, в глазах стояли слезы. Не ясно было, слышит ли она его слова.
– Я старший инспектор Маркби, – представился Алан, садясь напротив. – Вряд ли я доведу дело до конца, но, раз уж я здесь оказался, придется мне вести предварительное расследование, пока меня не сменят. Понимаете?
Девушка кивнула.
– Да, – прошептала она.
Хорошо, что хотя бы реагирует, подумал Маркби.
– Мне жаль, что приходится расспрашивать вас сейчас. Понимаю, вы потрясены. Но, насколько мне известно, тело обнаружили именно вы.
– Да, – прошептала Зои. Потом она поняла, что ее не слышно, откашлялась и громче и увереннее повторила: – Да. Ее нашла я.
– Кроме того… – Маркби глянул на свои записи, которые он сделал на первом, что подвернулось ему под руку, – на карточке с меню. – Вы состоите в Обществе защиты исторических памятников Бамфорда и пришли сегодня сюда, чтобы выразить протест. Скажите, разве сейчас не поздно протестовать? Ведь Спрингвуд-Холл уже отреставрирован.
Зои энергично затрясла головой:
– Нет-нет! Все не так! Мы не все собирались протестовать. Только Хоуп. Она хотела что-нибудь предпринять, чтобы доказать, что мы еще не сказали последнее слово. Мы понимаем, что проиграли – по крайней мере, все, кроме нее. Но Хоуп все равно хотела как-то заявить о себе. Остальные пришли сюда в надежде как-то отговорить ее. Но мы не успели…
– Да, не успели. Кстати, не вы ли руководите приютом для престарелых лошадей? Моя племянница проводит у вас все свободное время. Она много о вас рассказывала. Боюсь, она вам только мешает…
Зои вскинула голову.
– Кто, Эмма? Что вы, она мне очень помогает! Да, я руковожу приютом, который основала Элис Батт. – По лицу девушки пробежала тень. – Но Шумахер собирается нас выгнать. Он владелец земли, на которой расположен приют. Договор аренды подходит к концу, и Шумахер не собирается его возобновлять. Он говорит, что от животных много шума, а ветхие постройки портят вид.
– Ясно. – Маркби задумчиво разглядывал свою собеседницу. – Значит, именно поэтому вы примкнули к кампании против того, чтобы Спрингвуд-Холл переоборудовали в отель?
– Да, – откровенно призналась Зои. – Только ничего не вышло. Значит, придется нам уходить. – Ее глаза наполнились слезами. – Но идти нам некуда!
Маркби схватил карточку с меню и принялся машинально чертить каракули на обороте.
– Позвольте узнать, сколько вам лет?
– Двадцать четыре года.
– Вы живете здесь, при приюте, одна?
Зои густо покраснела, глаза у нее сверкнули.
– Ну и что? Что тут такого? Я не инвалид! Я справляюсь!
– Я вовсе не… – начал было Маркби, но девушка продолжала свою отповедь. Видимо, она совершенно забыла об убийстве. Маркби не торопился перебивать ее, надеясь, что взрыв эмоций послужит предохранительным клапаном и поможет Зои справиться с пережитым ужасом.
– Да, мы действительно портим вид, Шумахер прав. Но за всеми животными осуществляется должный уход! Мне помогают и другие, не только Эмма. Есть еще Роб. То есть Робин Хардинг. Он служит клерком в агентстве по продаже недвижимости на Хай-стрит и тоже состоит в нашем обществе. Он постоянно оказывает нашему приюту разнообразную практическую помощь – просто так, ничего не требуя взамен. Может, ему просто нечего делать, не знаю. Кажется, родственников у него нет, по крайней мере близких. Но свободного времени у него много. Роб часто приезжает в приют и делает самую тяжелую работу, которая не по силам мне. Так что жаловаться мне не приходится!
