— По-моему, она меня разлюбила.

— Тебя разлюбить нельзя, — пристально посмотрел на него тесть. — Баба, она как кошка. Гуляет сама по себе, но греться бежит к коту. А ты не просто кот, ты кот породистый. От тебя внуки красивые будут.

— Спасибо.

— Ты мне сразу понравился. И Людмиле понравился. А на нее угодить трудно. У меня люди в доме бывают. Дамы. А на такого зятя приятно посмотреть.

— Спасибо. — Он не нашел, что еще сказать на такую откровенность. — Я должен найти того, кто ее убил, Владислав Александрович.

— Опять неправильные вещи говоришь. Должен. Кому ты должен? Жизнь — это не кино про суперменов. В настоящей жизни много кто кому должен. Знаю я про эти долги. Иди, помирись с Томочкой.

— Я не ссорился, — буркнул Илья.

— Вот и иди домой.

— Что ж, спасибо, — в третий раз сказал Илья.

— Заладил!— поморщился тесть.— Спасибо ты мне скажешь, когда поймешь, как тебе в жизни повезло. Повезло, что тебя таким родили. Вот и Людмила на порог грозилась не пустить, а теперь туда же: «Илюша должен остаться в нашей семье». Я к тебе еще маленько присмотрюсь и приму решение. Какое применение найти твоим талантам. А пока ступай. Отдохнуть хочу.

Ему ничего не оставалось, как покинуть кабинет. Аудиенция окончена. В коридоре попал прямо в силиконовые объятия Людмилы Георгиевны.

— Илюша, ты не посидишь со мной? Могу предложить тебе чашечку кофе.

— Мерси, Людмила Георгиевна.

Отказать ей было невозможно. Домработница уже ушла, и хозяйка пригласила зятя выпить кофе по-семейному, на кухне. Но даже на кухне все происходило очень церемонно. Людмила Георгиевна вообще была женщина церемонная. Жизнь для нее все еще оставалась бальным танцем. Она ни на минуту не расслабляла спину, с лица не сходила улыбка, и ни единого шага она не могла сделать без поддержки партнера.

Илья боялся сделать что-нибудь не так. Взять не ту ложечку или не то печенье. Двумя пальчиками приподнял крохотную чашечку, поставленную перед ним хозяйкой, и осторожно отхлебнул глоток кофе. Людмила Георгиевна искусственно улыбнулась:

— Я поговорю с Тамарой. Владик отец, а я мать. Я ближе своей дочери.

— Спасибо, Людмила Георгиевна.

— Может быть, тебе стоит называть меня как-нибудь по-другому? Не столь официально?

— Но для мамы вы слишком молодо выглядите. У меня просто язык не повернется.

— Ты очень милый мальчик. Может быть, тебе стоит называть меня Людмилой?

Что ж, отчество она оставила в кабинете у пластического хирурга. Не Людочка, конечно, но и не Георгиевна. В этом она права.

— Людмила, кофе вы варите необыкновенный!

Она зарумянилась от удовольствия. Подумать только!

— Я обязательно поговорю с Тамарой. Уверена, все утрясется. Нет таких проблем, которые Владик не в состоянии решить.

Поговорит-то она после его ухода не с Тамарой, а с Владиком. Надавит на мужа, и тот решит проблему. Это он умеет.

— Людмила, почему вы для меня это делаете? Ведь я никто. Раньше вы часто говорили мне это. Безденежный, беспородный…

— Прямо Жюльен Сорель, — улыбнулась она уголками губ. — В современном исполнении.

— Кто, простите?

— Герой Стендаля. «Красное и черное». Ах, молодежь нынче не читает классику! Правда, он плохо кончил.

— А как? — с любопытством спросил Илья.

— Его казнили.

— Чур, меня! Какие страсти вы рассказываете!

— В нашем случае за все поплатилась женщина. Впрочем, так ей и надо. Этой Яне.

— Вы знали Яну? — удивился Илья.

— Она была грязная шантажистка.

— Но откуда?

Они посмотрели друг на друга.

— Все образуется, Илюша, — вздохнула Людмила Георгиевна. — Но как мать хочу тебе дать совет. Я знаю свою старшую дочь. Тебе не стоит ехать к ней сегодня. Пусть она успокоится немного, обдумает то, что сказал отец. Потом с ней поговорю я. Вам надо начать все сначала. И я уверена, что все будет хорошо.

Совета тещи, то бишь Людмилы, он, конечно, послушался. Выпив чашечку кофе и насладившись приятной беседой, церемонно откланялся и покинул царские палаты. Словно камень с души упал. Не привык он еще к этим визитам.

А поехал он к единственному человеку, который понимает и прощает все: к матери. Открыв дверь и увидев сына, она зарыдала от счастья:

— Илюша! Отпустили?! Давно?

— Уже несколько часов на свободе.

— Почему ж не позвонил?

— У меня были дела, мама. Как мне плохо! Пожалей меня.

— Да ты проходи! Проходи! Вот отец-то обрадуется! Боря! Илюшу отпустили! Боря!

Здесь ему было хорошо. От ужина отказался, очень хотелось спать. После того как принял душ и побрился, пришел в спальню, лег на свою постель, на чистое белье. И почувствовал себя человеком. Самое трудное позади. Мать пришла, присела на кровать, обняла его. Он уткнулся головой в ее колени. Плечи задрожали.

— Ребенок ты мой несчастный, — вздохнула мать. — Ты поплачь, Илюша. Поплачь.

— Ты тоже думаешь, что это сделал я?

— Да что бы ты ни сделал… Я дачу продам, квартиру. Мы найдем лучшего адвоката. Да бог с ними со всеми, Илюша. Сыночек ты мой любимый…

Как же он устал! Как устал… Все эти женщины, в которых запутался окончательно… Нужны они были? Поднял голову, вгляделся в лицо матери. Ей-то все это за что?

— Только ты у меня и есть, мама. Только ты…

Она могла помочь только этим: пониманием и прощением. Сегодня ему ничего другого было и не надо.

Когда проснулся, не сразу сообразил, где находится и какое нынче число, месяц и год. По железному карнизу барабанил дождь.

«Весна? — удивился, глянув в окно. — Или уже осень?» Потом понял, что оттепель. Просто оттепель. Небо было серым, настроение соответствующее. Будущее в таком же тумане, как и нынче утром окрестные дома. Мать с утра говорила только о пустяках, не затрагивая больного, Илья думал о своем. Когда часов в двенадцать позвонили в дверь, невольно вздрогнул.

«Тамара? Пришла? Как это некстати…» К встрече с женой он еще был не готов. Им нечего сказать друг другу.

— Илья дома? — Голос мужской. И негромко: — Как он?

Вскоре в комнату заглянула мать:

— Илюша, ты не спишь? К тебе Никита пришел.

Гость уже на пороге. Улыбается, как будто ничего не случилось. Никита. Друг.

Они служили вместе вот уже три года, одновременно получили квартиры, в одном доме. Оба были неженаты. Вместе пили пиво после работы, обсуждали начальство и собственные перспективы. Илья никак не мог понять, что мешает во время этих бесед быть до конца откровенным. Но какая-то тень между ним и Никитой стояла. Может быть, тень зависти? И вот сегодня утром этот человек пришел его навестить. Не кто-то другой, а именно Никита. Что, ошибался на его счет? Нет никакой тени. Никита улыбается искренне:

— Здорово, друг! Отпустили? Рад за тебя!

Пожал протянутую руку. Поинтересовался вяло:

— А ты почему не на службе?

— У меня дела в Москве. Решил заехать, узнать, как ты. Слух прошел, что тебя отпустили. Мужики переживают.

— Тебя что, послали ко гробу с соболезнованиями? — усмехнулся невесело.

— К какому еще гробу? — оторопел Никита.

— Моего семейного счастья. На похороны не позову, не обольщайся. На такое зрелище друзей не созывают. Это тебе не свадьба.

— Ладно, не хандри. — И поскольку хозяйка дома, стоя на пороге, внимательно прислушивалась к разговору, Никита попросил: — Чайку бы. Не угостите? На улице-то что творится? Прямо весна! Ноги промокли.

— Я сейчас, сейчас, — засуетилась мать и исчезла. Никита тут же принялся выговаривать:

— Ее-то хоть пожалей. Ты как о гробе заговорил, аж в лице изменилась. Отпустили тебя? Отпустили. И с женой наладится. А у тебя и впрямь будто похороны.

— Яну убили. А она была мне не чужой.

— Брось. О себе надо подумать. Могу я чем-нибудь помочь? Может, нужны свидетельские показания? Ты только скажи. Мы все готовы подтвердить, что ты в Яну не стрелял. Это могла быть роковая случайность.