Прозвучала труба, и на пустую Пласу выехал герцог де Cea на сером андалузском боевом жеребце. Его слуги носили коричневые с серебром ливреи. Герцог подъехал к королевской ложе, снял шляпу, поклонился и уехал. За ним последовали герцог Македа и другие дворяне в сопровождении слуг, и когда все откланялись и площадь вновь опустела, выпустили быка. Каждый дворянин нападал на быка в одиночку, сидя в седле a la gineta, с короткими стременными ремнями, и пользуясь одинарными длинными золочеными мавританскими шпорами. Другой памятью о маврах был восточный костюм, в котором иногда выходили слуги, подававшие хозяевам новые дротики или отгонявшие быка. Мы ничего не знаем об этом бое, за исключением того, что никто не погиб, а зрелище окончилось потоками ливня и забрызганными грязью нарядами, когда пажи бросились в сгущающихся сумерках искать конюхов и кучеров.
Хотя принц жил во дворце и имел ежедневную возможность видеть инфанту, ему ни разу не позволили поговорить с ней наедине. Он решил, что влюблен, и несколько шпионов написали об этом домой, включая и Бэкингема, который доложил «папе и сплетнику», что «Малыш» поклялся: мол, если он не женится на инфанте, будет беда (он имел в виду войну с Испанией). Но трудностей и препятствий было множество, а поставленные испанским королем условия вызвали бы бунты в Англии. Папа римский написал Карлу письмо с предложением перейти в католичество, но Карл ответил весьма несдержанно и опрометчиво. Правда, поначалу казалось, что все складывается более или менее удачно, и Яков снарядил флот, чтобы доставить невесту в Англию, и приказал архитектору Иниго Джонсу построить роскошную часовню. В этот период принц начал учить испанский, а инфанта — английский. Затем всплыли новые трудности, и брак отодвинулся далеко.
Карл, видимо, вел себя с достоинством — за исключением одной отчаянной выходки, за которую менее знатный человек поплатился бы жизнью. Узнав, что инфанта намеревается собирать майскую росу однажды утром в садах Casa de Campoна берегу Мансанареса, отчаявшийся влюбленный решил тоже отправиться туда. С помощью Эндимиона Портера (чье жизнерадостное лицо, будто говорящее: «За здоровье его величества», написанное Ван Дейком, можно видеть в Прадо) принц вскарабкался на стену и спрыгнул в сад. Он увидел инфанту, идущую к нему по тропинке, и обратился к ней со страстными и возвышенными речами, но она издала громкий крик и помчалась прочь. Поспешно прибежал пожилой дворянин и стал умолять принца уйти — иначе он, телохранитель инфанты, может потерять свою жизнь или свободу. Он отпер садовую калитку, и Карл ретировался.
Удивительно представлять в Мадриде Арчи Армстронга, шотландского шута Якова I! Он прибыл с толпой шумных молодых английских придворных, привезших Карлу и Бэкингему из Лондона новую одежду, включая костюмы кавалеров ордена Подвязки, и великолепную коллекцию драгоценностей для подарков. Невероятно, но Арчи, с которым, казалось бы, у испанцев не было ничего общего, имел большой успех. Говорили, что ему пожаловали больше привилегий, чем кому-либо. Его неоднократно приглашали развлекать неприступную инфанту, и даже рассказывают, что однажды он дразнил ее разгромом Непобедимой армады! Хотя испанцы вроде бы его полюбили, шута больше не могли выносить сами англичане, и по какому-то случаю Бэкингем пригрозил его повесить. Это заставило Арчи ответить знаменитым: «Никто не слыхал, чтоб дураку грозили за болтовню, но много герцогов лишились головы за высокомерие». Арчи — прекрасный пример сокрушительного эффекта зерна правды в куче лжи и хитрости. С вольностью своей профессии и прямотой шотландского языка он сказал именно то, что думал о предполагавшемся браке; и никто не смог заставить его замолчать. Похоже, он был в этих переговорах леденящим дуновением искренности. Испанский двор с ума сходил от карликов и шутов, и Арчи — возможно, выучившему несколько забавных слов на испанском, — видимо, действительно удалось завязать дружбу с Филиппом IV. Несколькими годами позже, когда у шотландского шута родился сын, он назвал его Филиппом — «в честь короля Испании».
Карл стал величайшим коллекционером предметов искусства в английской истории, и вероятно, он многое узнал или даже впервые загорелся страстью к картинам именно от Филиппа IV. Хотя королю Испании было только восемнадцать, он унаследовал от родителей художественный вкус и точность в суждениях и уже признал гений Веласкеса. Год прибытия Карла в Мадрид был и тем годом, когда Филипп привез Веласкеса в столицу и дал ему место при дворе. На Карла, только что приехавшего от грубого двора Якова I, где даже маскарады считались заумью, Филипп наверняка произвел сильное впечатление. Возможно, бывали моменты, когда они вместе восхищались полотнами Тициана — за свою дальнейшую жизнь Карл соберет сорок его картин. Можно вообразить монархов прогуливающимися по коридорам и галереям алькасара и беседующими — не о религии или политике, но о картинах и художниках. Именно своим покровительством художникам (Филипп — Веласкесу, а Карл — Ван Дейку) эти два властителя оставили такой глубокий след в умах последующих поколений.
Даже поведение их было замечательно похожим. Филипп в более поздние годы подолгу не мог себя заставить уйти из студии, где работал Веласкес. Он любил наблюдать за художником, и такой момент запечатлен на великой картине «Менины», хранящейся в Прадо. Карл так же вел себя с Ван Дейком, заглядывая в его мастерскую в любое время, чтобы увидеть художника за работой, так часто, что в Блэкфрайарз построили специальную пристань для королевского баркаса.
Неизвестно, встречался ли Карл когда-нибудь с Веласкесом, хотя часто утверждают, что принц позировал художнику в Мадриде. Картина была продана лордом Файфом в 1809 году и сейчас, полагаю, находится в Соединенных Штатах. Но позировал Карл для этого портрета или нет — с уверенностью можно сказать, что он наслаждался миром искусств Мадрида и посещением аукционов. Пока он был там, великолепная коллекция герцога Вилья Медианы пошла с молотка, и юный принц купил большое количество картин. Лопе де Вега рассказывает нам, как принц Уэльский «собирал с замечательным рвением все картины, какие только мог, платя за них избыточные цены». Среди шедевров, которые ему не удалось купить, были два тома рисунков Леонардо да Винчи; впоследствии они попали в Англию и перешли из коллекции Арундела в Виндзорский замок.
По прошествии шести месяцев Карл и Бэкингем вернулись в Англию. Испанский брак не состоялся. Это возвращение было обставлено со всеми возможными церемониями, и обе стороны сделали друг другу множество драгоценных подарков. Хотя Карл не получил свою невесту, он обрел «Богоматерь» Корреджо, «Венеру» Тициана, слона, страуса и пять верблюдов.
Путешественник-англичанин, если у него есть пара минут свободного времени, может прогуляться по узкой улице де лас Инфантас и поразмыслить об интересных личностях эпохи первых Стюартов, которые собирались здесь во время пребывания Карла в Мадриде. Во-первых, это сам Джон Дигби, граф Бристольский. Он получил свой первый в жизни шанс, когда еще юношей был послан рассказать Якову I о Пороховом заговоре. Король, которому понравился молодой человек, начал продвигать его по службе, и Дигби стал выдающимся дипломатом. Он написал изящное небольшое стихотворение «Прощание графа Бристольского» («Ты не горюй, моя любовь, хоть мы нередко расстаемся»), которое многие годы до рождения радио исполнялось в гостиных голосистыми юными тенорами.
Также интересны два компаньона, которые проехали через всю Европу вместе с Карлом и Бакингемом: Эндимион Портер и Фрэнсис Коттингтон. Достаточно посмотреть на портрет Портера в галерее Прадо, чтобы понять, что за человек это был: прямой, грубоватый, добросердечный, жизнерадостный, верный королю, — людей такого типа мы все встречали и восхищались ими. Хотя он выглядит типичным англичанином, его бабкой по материнской линии была Хуана де Фигероа-и-Монте-Сальве — родственница, как считается, герцога Фериа, который был испанским послом при дворе Марии Тюдор. Портер путешествовал, присматривая подходящие картины для галереи Карла в Уайтхолле. Он дружил с Рубенсом, Ван Дейком, Герриком и тем драматургом, которого полагали сыном Шекспира, — Уильямом Давенантом. Как и многие другие рыцари, Портер потерял все во время гражданской войны и умер без гроша, дожив свой век за счет доброты ирландского цирюльника, когда-то у него служившего.
