Увы, ее порыв никогда не встречает взаимности. Подводный прохожий продолжает плыть дальше по своим делам, не обращая внимания на рыбу-трубу, пока ему окончательно не надоест докучливый спутник. Желая избавиться от общительного уродца, он делает рывок вперед, но тот упрямо плывет следом. В конце концов недовольный предмет столь навязчивого внимания развивает полную скорость, оставляя рыбу-трубу в одиночестве, отвергнутой в который раз!
Мы часто наблюдали эту рыбью драму, не зная, смеяться или плакать.
Гибралтарский пролив – исключительно благоприятное место для изучения морских млекопитающих. Тысячи мигрирующих китов и дельфинов ходят взад и вперед через узкий коридор, соединяющий Средиземноморье и Атлантику. Мы с Тайе наблюдали как-то раз целые стада, торопливо скользившие сквозь эти ворота; в это время Дюма возился под килем «Эли Монье» с автоматически действующим киноаппаратом, который должен был заснять стайку игривых дельфинов, резвившихся перед носом корабля.
Они неслись вперегонки с судном, выскакивая один за другим из воды за воздухом и шлепаясь обратно; или быстро мчались вперед, лежа на боку и поглядывая на людей маленькими живыми глазками. Вот плывет мать с детенышем: он изо всех сил старается не отставать, и они дружески подталкивают друг друга. Внезапно, безо всякой видимой причины, ряды дельфинов стали редеть, исчез последний из них, и завеса соленой пены скрыла морской балет.
Мы часто наблюдали этих животных и порой ныряли с ними. Они играют в пятнашки так, словно им доступно чувство юмора. В строении дельфина поразительно много сходства с человеком. Они теплокровные, дышат воздухом, напоминают человека размером и весом. Доктор Лонже анатомировал одного дельфина на операционном столе на палубе «Эли Монье». Мы смотрели с неприятным чувством, как он вынимал легкие – совсем как наши – и мозг, величиной с человеческий, с глубокими извилинами, каковые принято считать мерилом разумности. У дельфинов улыбающийся рот и блестящие глаза. Они общительны и обладают отчетливо выраженным чувством коллективности. Количество дельфинов в море, пожалуй, превосходит число людей на земле [25].
Мощные плавники молниеносно доставляют дельфина к поверхности; здесь он быстро хватает воздух и опять ныряет, словно живая торпеда. Мы сняли ускоренной съемкой их дыхало, чтобы проверить, сколько времени уходит у дельфина на один вдох. Кинолента показала, что они наполняют легкие за одну восьмую секунды. Ныряя, дельфины оставляют за собой цепочку серебристых пузырьков – значит, они не закрывают дыхало наглухо.
Плавая среди них под водой, мы слышали нечто вроде мышиного писка – ужасно комичный звук для таких великолепных животных. Вполне возможно, что пронзительный писк дельфинов служит им не только для переговоров друг с другом. Однажды мы шли со скоростью двадцати узлов по Атлантическому океану в сорока милях от Гибралтара курсом на пролив. В это время нас нагнало сзади стадо дельфинов. Движение их было направлено точно на центр Гибралтарского пролива; между тем отсюда не было видно даже суши. «Эли Монье» шел некоторое время в их обществе, затем я незаметно изменил курс на пять-шесть градусов, пытаясь сбить дельфинов с пути. На несколько минут наши спутники поддались на этот маневр, потом повернули и легли на свой прежний курс. Я последовал их примеру: они шли точно на Гибралтар.
Откуда бы дельфины ни плыли, они безошибочно знают, где именно в бескрайном океане лежит этот проход всего в десять миль шириной. Может быть, дельфины вооружены звуковым или ультразвуковым аппаратом, и мышиный писк позволяет им следить за рельефом невидимого дна? Или в них заложено подсознательное чувство пути, который ведет к далеким невидимым скалам, воротам в страну их игр – Средиземноморье?
Глава одиннадцатая. ВСТРЕЧИ С МОРСКИМИ ЧУДОВИЩАМИ
Рыболовство – одно из древнейших занятий человека, и фантастические истории рыбаков очень рано заняли свое место в фольклоре. Сочинители книг и псевдоученые сделали все, чтобы распространить суеверия, которые сохранились и по сей день. И в наше время пресса очень часто оказывается не в силах устоять против соблазна поместить какуюнибудь небылицу о морских чудовищах.
Когда сто лет назад впервые на сцену выступил водолаз, рассказы приобрели особый драматизм: теперь в них появился герой, который погружался в пучину и вступал там в бой со страшным врагом. Правда, авторы описаний подобных кровавых схваток чаще всего оказывались завзятыми сухопутными крабами. Да будут прощены усердные труженики-водолазы за то, что они молчаливо подтверждали всю эту писанину! Разве можно требовать от заключенного в шлем водолаза, почти всегда работающего в грязных водах гаваней и каналов, чтобы он точно определил, что именно цепляет его воздушный шланг – гигантский осьминог или гнилая доска? А там, где есть почва для сомнений, там процветают домыслы.
Голый ныряльщик, плавающий под водой, вплотную изучает жизнь моря и по-настоящему осваивается с ней; он может быть сам предметом наблюдения другого пловца и даже оптической линзы, которая поставляет нам документальный материал. Его появление в морской стихии кладет конец суевериям. Если оставить в стороне морского змея, то злодеями подводных драм остаются акулы, осьминоги, угри, мурены, хвостоколы, гигантские скаты, кальмары и барракуды. Нам приходилось иметь дело со всеми ними, кроме гигантского кальмара, обитающего в недоступных нам глубинах. За исключением акулы, которую нам так еще и не удалось раскусить, все эти чудовища произвели на нас впечатление весьма безобидных существ. Некоторые из них относятся к человеку совершенно равнодушно; другие проявляли к нам определенный интерес. Большинство же обнаруживало явную трусость, когда мы подплывали слишком близко. Я расскажу здесь о некоторых «чудовищах», с которыми мы встречались; об акуле – особо.
Наши наблюдения, естественно, относятся в основном к Средиземноморью и отчасти к Атлантике и Красному морю. Конечно, я готов допустить, что средиземноморские чудовища успели уже стать ручными, а все дикие особи обитают в ваших морях… Но начнем с незаслуженно оклеветанного осьминога.
Осьминог обязан своей дурной славой прежде всего Виктору Гюго, описавшему в «Тружениках моря», как спрут поглощает свою добычу; причем в данном случае этой добычей оказался человек:
«Множеством гнусных ртов приникает к вам эта тварь; гидра срастается с человеком, человек сливается с гидрой. Вы одно целое с нею. Вы – пленник этого воплощенного кошмара. Тигр может сожрать вас, осьминог – страшно подумать! – высасывает вас. Он тянет вас к себе, вбирает, и вы, связанный, склеенный этой живой слизью, беспомощный, чувствуете, как медленно переливаетесь в страшный мешок, каким является это чудовище.
Ужасно быть съеденным заживо, но есть нечто еще более неописуемое – быть заживо выпитым».
Именно это представление об осьминоге довлело над нами, когда мы впервые проникли в подводный мир. Однако после первых же встреч со спрутами мы решили, что слова «заживо выпитый» применимы скорее к состоянию автора приведенного отрывка, чем к человеку, встретившему осьминога на деле.
Бесчисленное множество раз мы подвергали собственные персоны риску стать жертвой пристрастия спрутов к необычным напиткам. Первое время мы испытывали естественное отвращение при мысли о необходимости прикоснуться к слизистой поверхности скал или морских животных, однако быстро убедились, что наши пальцы не так уж щепетильны в этом отношении. Так, мы впервые решились тронуть живого осьминога. А их было кругом много и на дне и на каменистых склонах. Однажды Дюма набрался храбрости и взял быка за рога, сиречь снял со скалы осьминога. Он сделал это не без опасений, однако его успокаивало то обстоятельство, что спрут был невелик, и Дюма явно представлял собою чересчур большой для него глоток. Но если Диди слегка трусил, то сам осьминог был просто в панике. Он отчаянно извивался, стараясь спастись от четырехрукого чудовища, и, наконец, вырвался. Спрут удрал скачками, прокачивая сквозь себя воду и выбрасывая струйки своей знаменитой чернильной жидкости.
