Таких элементов могло быть очень много — маг постепенно менял картину окружающего мира, придавал реальности новые качества. И мир начинал отзываться на его манипуляции, в нем появлялось волшебство…
Прочитав про игры с реальностью, я сразу загорелся этой идеей. Мне было интересно: получится или нет? Располагая достаточным количеством свободного времени, часами бродил по городу, пытался воспринимать все по-новому. Порой это выглядело весьма глупо: например, увидев перелетающую дорогу птицу, я вынужден был идти за ней, так как птица указывала направление. Чуть позже я понял, что при таком подходе буду бегать за всеми птицами. Просмотрел еще раз материалы на тему знаков и нашел ответ: выяснилось, что во многих случаях следовало учитывать пары примет. То есть не просто полет птицы, а еще и ее поведение, стиль полета. Если одним из моих знаков выступали девушки с зеленым пакетом в руках, я вынужден был реагировать на каждую встреченную девушку с таким пакетом. Но стоило добавить к зеленому пакету еще и наличие желтого элемента в одежде, как все становилось на свои места. Сочетание зеленого пакета и желтого элемента в одежде являлось знаком. Нет желтого элемента или какой-то особенности в поведении девушки — это не знак. Немного усложнив таким образом систему знаков, я добился ее удобства: мне больше не приходилось бегать за каждым пролетевшим мимо воробьем.
Безусловно, на первых порах я совершал массу ошибок, порой меня раздражало то, что у меня ничего не получается. Но постепенно стал замечать, что что-то во всем этом есть. Окружающий мир начал наполняться новым смыслом. Окончательно я поверил во все это в тот момент, когда однажды мне в лицо ткнулась муха. Ткнулась довольно больно, чуть не попала в глаз — более чем отчетливое предупреждение об опасности. Тут же на другую сторону дороги перелетел голубь, громко хлопая крыльями, — явное указание сменить маршрут. Но вместо того чтобы перейти на другую сторону дороги, я пошел дальше, потирая щеку и негромко поругивая мерзкую муху. Через какую-то минуту ко мне привязались два алкаша, при этом не просили — требовали денег на выпивку. Разумеется, при таком отношении они ничего не получили. Тогда один из них схватил меня за рукав, я огрызнулся. До драки дело не дошло, но ругани было вдоволь. В итоге я ушел, вслед мне неслись оскорбления — громкие, на всю улицу. Лишь отойдя от злополучного места, вспомнил о ткнувшейся в лицо мухе и пролетевшем голубе. Все встало на свои места: если бы я послушался и перешел на другую сторону дороги, не было бы и неприятностей.
Именно этот случай позволил мне понять, что во всем этом действительно что-то есть. Система начинала работать, это меня радовало. В то же время я начал понимать необходимость изучения и других техник — без них мои попытки создать свой мир останутся детскими играми.
Насколько я понял из объяснений Сергея, наиважнейшим умением для мага было умение останавливать внутренний диалог. В нескольких письмах разным людям он не уставал повторять, что остановка внутреннего диалога — или ОВД— это самое важное, что вообще может сделать маг.Без умения останавливать ВД не бывает мага. Одной из своих знакомых Сергей посоветовал забыть обо всех остальных практиках и сконцентрироваться только на ОВД. К этому времени я уже успел прочитать книги Карлоса Кастанеды, весьма уважаемого в мире магии. В этих книгах тоже подчеркивалась важность остановки внутреннего диалога. Неудивительно, что я отнесся к остановке ВД очень ответственно.
Сергей писал, что лучшей техникой для ОВД является созерцание. Он утверждал, что месяц упорного созерцания по два часа в день позволит остановить ВД практически любому человеку. Следуя его рекомендациям, я начал созерцать сухой кленовый лист: садился на кровать по-турецки, подкладывал под спину подушку — здесь важен комфорт. Лист клал примерно в метре перед собой и созерцал его.
Насколько я понял, самым важным при созерцании было просто смотреть, не анализируя того, что видишь. Именно это оказалось самым трудным — разум так и цеплялся за то, что я видел, незаметно втягивал меня в болтовню. Приходилось ловить себя на разговорах и, осознав, что снова размышлял о какой-то ерунде, переводить внимание на лист. В этой технике важно было терпение: Сергей утверждал, что ОВД достигается именно настойчивостью.
Длительность созерцания тоже имела очень большое значение. По мнению Сергея, в созерцании важна была его непрерывность на протяжении как минимум часа, а еще лучше двух. Созерцать два часа подряд совсем не то, что проделывать ту же процедуру четыре раза по полчаса в разное время. Простое сложение времени здесь не действовало: на взгляд Сергея, созерцать короткими урывками — все равно что не созерцать вообще. И он был прав: я обнаружил, что в созерцании, как ничто другое, важна его длительность. Мысли затихали очень медленно: к исходу первого часа я обычно только немного успокаивался, при этом на моем кленовом листе появлялись глубокие темные красноватые тени — это стало для меня некой точкой отсчета. Появились темно-красные тени — значит, я немного «замедлился».
Располагая временем, я порой созерцал по три-четыре часа в день. Пока это мне ничего не давало, но я верил Сергею. И к середине четвертой недели созерцания сорвал-таки банк!
К этому времени я уже стал настоящим докой по части созерцания. Сидеть по-турецки мне быстро надоело — уставали ноги — поэтому я сидел, прижавшись спиной к спинке кровати и вытянув слегка расставленные ноги. Кленовый лист лежал как раз между пяток. Под спину я подкладывал подушку, сидеть было очень удобно. Если сначала и полчаса созерцания давались нелегко, то вскоре даже два часа пролетали почти незаметно.
Одной из важных рекомендаций Сергея была фиксация взгляда. Взгляд не фиксировался на предмете в плане четкости изображения — здесь важна была его неподвижность. Мне нравилось смотреть на лист, слегка прикрыв глаза и расфокусировав взгляд. Сухой лист был коричневого цвета, в итоге на светлом фоне покрывала он выглядел темным пятном с неясными контурами. Лучший результат достигался тогда, когда я замирал, буквально «вмерзая» в пространство: взгляд неподвижен, тело неподвижно. Абсолютная тишина. При этом внимание было приковано к созерцаемому пятну. Именно в таком «остекленевшем» состоянии я и остановил впервые внутренний диалог.
Началось все со странной щекотки в области икр: ноги ощутили слабую дрожь. Затем появилось давление в ушах — словно я нырнул в глубину. Давление не переходило в боль, но было весьма чувствительным. Третьим отмеченным мною фактором стало дыхание: оно неожиданно сделалось очень мягким, «маслянистым». Именно маслянистым — другого слова не подберу. Даже самое тихое дыхание не идет в сравнение с этим: воздух входил в легкие и выходил из них очень мягко, возникало полное ощущение хорошей смазки. Но самым необычным стало другое: как только изменилось качество дыхания, напрочь исчезли и мысли! Я буквально ощутил себя парящим, но тут же все закончилось: новое состояние так захватило меня, что я начал его анализировать. Вместе с анализом встрепенулся уснувший было ВД, и все закончилось.
В течение следующих недель я смог как следует изучить состояние ОВД. Теперь я понимал, что простое удержание мыслей, тишина в уме не есть ОВД. Потому что ОВД — это нечто гораздо более глубокое. У меня возникло такое сравнение: в каждом из нас действует фабрика по производству мыслей. Когда мы пытаемся не говорить с собой, молчать, фабрика не выдает своей продукции — мыслей, но ее шестеренки продолжают вращаться. ОВД же — это остановка самой фабрики. Состояние абсолютной тишины. При желании в этом состоянии можно было думать, но не думать оказывалось приятнее.
Изучая состояние ОВД, я вновь отметил его связь с дыханием. У меня возникло очень четкое ощущение, что именно дыхание вытягивает мысли на поверхность. Казалось, что мысли прилипают к дыханию и уже с ним попадают в сознание. Этот момент я отследил очень четко: шумность дыхания была связана именно с тем, что оно каким-то непостижимым образом проходило через слой мыслей. Мысли цеплялись к нему, от этого дыхание становилось неровным, дрожащим. В момент приближения ОВД мысли уже не могли прицепиться к дыханию, но все еще пытались это сделать. Затем наступал момент остановки ВД, дыхание становилось «масляным» — мысли уже на него никак не воздействовали.
