— И все эти годы я готовил вам рис, запеченный с ананасами…

— Черт побери, что я должен был сделать? Вот так взять и сообщить членам профсоюза, что они не могут взяться за эту работу?

— Да.

Эд откашлялся и попытался воззвать к разуму Сида:

— Наши парни подыхают с голоду. Черт, да они живут на продовольственные талоны. Что, по-твоему, они бы сказали, узнай, что мы отказались от такого лакомого кусочка, как эта работа? Постарайся подойти к этому вопросу сточки зрения разума, а не эмоций, Сид.

Сид же, по всей видимости, и не думал внимать голосу рассудка.

— Они будут есть еду чужаков. Материковую пищу. Это их убьет. Почему вы решили отравить всех?

Эд и Джо одновременно пожали плечами.

— Ты лучший, и нет нужды доказывать это, мы и так знаем. Видишь ли, есть одно небольшое затруднение.

— И в чем оно заключается?

— Мы уже подписали контракт.

Сид уставился на них, словно увидел в первый раз.

— Я никогда не работал за спиной профсоюза. Никогда. Вы же знаете.

Джо и Эд не нашлись что ответить. Сид был прав — он никогда не работал с организациями, не связанными с профсоюзом. Так здесь велись дела на протяжении многих лет. Если в Оаху приезжала не входящая в профсоюз компания, то вскоре ее руководители понимали, что нет иной возможности накормить своих людей, кроме как делать постоянные набеги в близлежащий японский ресторанчик или захудалую лавчонку, принадлежащую какой-нибудь семейной паре. Обходилось такое питание недешево, да и не всякий член съемочной группы горел желанием съесть на обеямусуби — колобки из вареного риса, лаулау из кальмаров на пару, копченые мясные палочки или зажаренную с рисом склизкую рыбу.

Продюсеры, не заключившие соглашение с профсоюзом, обычно принимались хныкать и жаловаться. Они заводили песню о том, что Стивен Спилберг нижайше просит его, Сида, оказать ему личную услугу. Но Силу было плевать, и поскольку сам Стивен Спилберг так ни разуй не позвонил и не попросил об услуге — что ж, пусть они со своими жалобами катятся к чертям собачьим.

Те же, кто был умнее, понимали, что если они хотят снимать фильм на острове, то дешевле и легче плыть по течению: войти в профсоюз, заплатить вступительные взносы, получить качественную еду, и тогда все останутся довольны. Можно ведь получить требуемое и без того, чтобы насолить местным.

Сид не единственный пользовался преимуществами монополии. Это был один из способов выживания, и каждый человек в их небольшой экономической экосистеме помогал другому. Во времена взлета деловой активности, когда работы было полно, Сид следил затем, чтобы кино- и телережиссеры, приезжающие на остров, нанимали только членов профсоюза, а профсоюз, в свою очередь, следил за тем, чтобы доставкой питания занимался один лишь Сид. Подобно дружбе акулы и рыбы-лоцмана, такие взаимоотношения представляли собой классический случай симбиоза. Все работали — все благоденствовали.

Более того, жителям материка такие расходы были по карману.

Джозеф налил себе чашку кофе и добавил немного сгущенного молока. Тяжелая белая жидкость, напоминавшая морскую пену, вяло растворялась, постепенно придавая черному кофе коричневатый оттенок. Сид развернулся к Джозефу:

— Ну и что ты думаешь?

Джозеф отпил кофе.

— Давай сами поговорим с ними. Возможно, мы им понадобимся.

Сид недовольно скривился:

— Я не собираюсь работать с энтим козлом.

Джозеф пожал плечами. Он всегда старался относиться к подобным вопросам по-философски.

— У него есть работа, а у нас нет. Лучше взять себя в руки попытаться извлечь выгоду.

— Лучше взять и спалить их грузовики!

Джо и Эд отпрянули от Сида.

— Мы ничего не слышали.

Эд добавил:

— Нас здесь никогда не было.

С этими словами оба профсоюзных деятеля решительно поставили свои чашки, и их словно ветром сдуло из конторы.

Джозеф развернулся к Сиду и пристально на него посмотрел.

— Ты не станешь поджигать их грузовики.

Сид смерил Джозефа вызывающим взглядом.

— Тогда какого черта ты учился в университете?

— Я просто предлагаю переговорить с этим парнем.

— Джек Люси — дерьмовый подонок. Такова его обычная тактика: он попытается внедриться на нашенскую территорию и в конце концов дать пинка под наш тощий зад.

— Ну не такие уж мы и тощие. Мы довольно прочно сидим в седле.

— Он убил того парня в Вегасе.

— Всего лишь слухи. Ты точно не знаешь. Давай встретимся с этим продюсером. Может, удастся прийти к полюбовному соглашению.

Сиду происходящее не нравилось. Совсем не нравилось. Наконец он проворчал:

— Ладно. Давай поговорим. А потом спалим к чертям собачьим ихние грузовики.

Легкий запах дезодоранта наполнял гимнастический зал. Уилсон лежал на скамье со штангой и отдыхал. Его тело блестело от пота, вены взбухли от быстрого тока крови, дыхание с шумом вырывалось из легких, мускулы вздулись и выпятились, как королевская кобра в готовности к атаке. Уилсон вслушивался в ритмичное лязганье металла о металл, пока остальные парни продолжали поднимать вес.

Настроение у Уилсона было хуже некуда. Он-то надеялся, что тяжелые физические нагрузки успокоят его, но после тренировки еще больше вымотался и разозлился. У него просто в голове не укладывалось, как мог отец выпроводить его, когда появились Джо и Эд. О чем таком секретном они собирались трепаться, что не годится для его ушей? Ведь если возникли какие-нибудь затруднения, он мог бы помочь. Именно этим Уилсон и занимался обычно, когда не приходилось следить за тем, чтобы кофе постоянно оставался горячим на съемочной площадке, или нарезать рогалики для дублеров.

В ночных клубах и на дискотеках Уилсон считался настоящим профи, человеком, способным уладить любые проблемы. Он исправно следил за тем, чтобы здесь ничего не угрожало богатым и красивым людям, сексуальным цыпочкам и привлекательным самцам. Уилсон подгонял богатеньким самцам ладно сложенных, горячих девчонок. Мужланов и отморозков он держал на расстоянии, не впуская их на территорию. Ну а если кто-нибудь перебирал спиртного или начинал причинять неприятности, то подправлял ему физиономию не кто иной, как Уилсон.

Ребята из Лас-Вегаса представляли собой угрозу, верно? Почему бы просто не научить их уму-разуму парочкой хороших оплеух?

Уилсон встал и вытер лицо полотенцем. Он почувствовал приятное напряжение в бицепсах, по твердости не уступающих камню. И улыбнулся. Эти руки, пожалуй, могут еще пригодиться.

Парень понимал, что обижается на двоюродного брата, Джозефа. Того всегда приглашали на ахас, все важные советы и крупные деловые совещания, в то время как Уилсону туда путь был заказан. Пусть он и не слишком разбирается в финансах, займах и прочей бумажной тягомотине да и готовить не умеет, это вовсе не означает, что он идиот. Ему по праву принадлежит место в семье, охане, и доля в бизнесе. Они просто обязаны привлекать и его.

Уилсон прошел в раздевалку и купил пару пузырьков анаболических стероидов у знакомого парня, который занимался бодибилдингом. Потом зашел в туалет, заперся в кабинке и сел на унитаз. Допинг может потребоваться, если он будет вынужден применить старинное гавайское боевое искусство луа, чтобы поломать кости парочке жалких недоделков. Лучше подготовиться заранее.

Он осторожно — а это оказалось достаточно трудным делом, потому что тело все вспотело — наполнил новенький шприц двойной порцией вещества и вколол в мышцу на левом предплечье. Жжение при инъекции было довольно болезненным. Хотя Уилсону нравилась мышечная масса, которую он нарастил в результате регулярного употребления стероидов, ему претили последующие перепады настроения, ведь он становился вспыльчивым и злым. Обычно стену его невозмутимости трудно было пробить. Но только не после стероидов.

Фрэнсис разложил на письменном столе новые покупки, приобретенные благодаря услужливости коридорного в его гостинице. Пузырек с левитрой, упаковка виагры и грамм кристаллизованного метамфетамина — отличный набор для прекрасного времяпрепровождения. Фрэнсис оторвался от созерцания стола и принялся рассматривать ветхое, похожее на термитник помещение конторы, служившей их штаб-квартирой. Нечто вроде огромного гриба цвета игуаны распространялось свободно из-под подоконника, медленно, но верно поглощая темно-коричневую обшивку стены. Окно подернулось мутной пеленой за годы оседания на нем сигаретного дыма, отчего солнечный свет приобретал канцерогенный оттенок. Засаленный коричневый ковер на полу издавал под ногами слегка хлюпающий звук. Засилье коричневого цвета этим не ограничивалось, он присутствовал также на замызганных и неоднократно штопанных шторах и дешевом столе, отделанном огнеупорным пластиком под древесину. Даже лампа была коричневой. Возникало странное ощущение, как будто находишься внутри гриба.