Доктор перевернул тело, чтобы не быть голословным. Оно казалось массивной монолитной глыбой, как будто Кэмпбелл сжался в попытке избежать смертоносных скалистых зубьев, да так и окаменел.

— Вот то место, куда пришелся роковой удар, — указал доктор. Он направил пальцы Уимзи к левому виску Кэмпбелла, и Питер почувствовал, как подалась кость под его легким нажатием.

— В этом месте природа оставила мозг человека наиболее уязвимым, — пояснил доктор Кэмерон. — Здесь кость черепа исключительно тонка и от сравнительно легкого удара может треснуть, как яичная скорлупа.

Питер кивнул. Его тонкие длинные пальцы мягко ощупали голову и конечности погибшего. Доктор наблюдал за происходящим с выражением одобрения на лице.

— Невероятно, — сказал он. — Из вас получился бы отличный хирург. Ваши руки будто созданы для этого.

— Возможно, руки, но не голова, — рассмеялся Уимзи. — да, у него много повреждений. И это неудивительно. Грохнуться с берега со всего размаху…

— Да, опасное место, — подтвердил сержант. — Ну что ж, доктор, мне думается, все, что можно, мы уже увидели. Давайте перенесем тело в машину.

— Ну, а я пойду взгляну на полотно, — объявил Уимзи. — Не хочу путаться у вас под ногами. Или, может быть, помочь вам отнести тело?

— Нет, нет, — замотал головой полицейский. — Спасибо, что предлагаете, милорд, но мы справимся сами.

Сержант и констебль наклонились над трупом и ухватили его.

Уимзи немного постоял и, убедившись, что его помощь не требуется, полез обратно наверх.

Первым делом он внимательно изучил неоконченную картину. Это был набросок, сделанный наскоро свободными мазками. Композиции не хватало законченности, но даже в таком виде работа с выразительными тенями, наложенными мастихином, производила сильное впечатление. Художник стремился передать великолепный утренний свет. Уимзи припомнил, что свидетели утверждали, будто Кэмпбелл уже в десять утра был на месте. Серый каменный мост парил в золотистом сиянии, а ягоды рябины, желтеющие и алеющие на его фоне, отражались радужными пятнами в коричневато-серой глади воды. В верхнем левом углу, в синей дымке, вздымались навстречу туманному небу величественные холмы. Расплескавшись по синеве золотыми переливами, красовался пышный папоротник-орляк, на котором блистали капельки росы.

Уимзи, не спеша, потянулся к палитре и мастихину, лежащим на скамеечке. Он отметил, что Кэмпбелл использовал простую палитру, состоящую всего из нескольких цветов. Его светлость мысленно похвалил автора: он всегда полагал, что лаконичность — залог отличного результата. На земле валялась старая, повидавшая виды сумка. Скорее по привычке, нежели исходя из соображений расследования, Питер внимательно осмотрел ее содержимое.

В основном отделении он нашел маленькую флягу с виски, опустошенную лишь наполовину, широкий стаканчик и пакет с хлебом и сыром, а также восемь кистей, связанных вместе какой-то невзрачной льняной тряпочкой — некогда она являлась носовым платком, а теперь была осуждена на жалкое существование, дюжину отдельно лежащих кистей, еще два мастихина и скребок. Вперемешку со всем этим лежали тюбики с красками. Уимзи стал выкладывать их на гранит один за другим, словно ряд маленьких трупиков.

Тут обнаружился полуфунтовый тюбик киновари, новенький, чистый, почти не использованный, стандартного размера тюбик ультрамарина № 2, наполовину пустой, один желтый хром, почти полный, и еще один такой же, практически пустой. Дальше шли полуфунтовый тюбик виридоновой зеленой, наполовину полный, стандартного размера кобальт, на три четверти пустой, затем жутко запачканный тюбик без этикетки, которому, похоже, пришлось немало выстрадать, без особого, однако, ущерба для своего содержимого. Уимзи отвинтил крышку и опознал краску как малиновую. И, наконец, там был почти пустой стандартного размера тюбик краппака красного светлого и полуфунтовый тюбик лимонного, частично использованный и очень грязный.

Питер с минуту рассматривал весь этот набор красок и затем снова протянул руку к сумке. Однако в основном отделении больше ничего не обнаружилось, кроме засохшего пучка вереска, нескольких крупинок табака и без счета крошек. Детектив-любитель переключился на два меньших отделения.

В первом из них имелись небольшой рулон специальной бумаги, о которую вытирают кисти, маленькая баночка из-под репеллента с очень липким колпачком, содержащая растворитель для краски, и потертый сосуд для лака или грунтовки, точно такой же, как тот, что был прикреплен к палитре.

Третье, последнее отделение сумки тоже скрывало в себе некоторое количество различных емкостей. Там были спичечный коробок с палочками угля внутри, жестяной портсигар, также содержащий уголь, и несколько брусочков сангины, блокнот для набросков, сильно заляпанный маслом, три-четыре ножа для холста, остроту которых Уимзи немедленно опробовал на своих пальцах, несколько винных пробок и пачка сигарет.

Праздного выражения на лице его светлости как не бывало. Его длинный любопытный нос, казалось, чуть ли не подрагивал, как у кролика, когда он вывернул сумку и перетряхнул ее в тщетной надежде извлечь из ее глубин что-нибудь еще. Поднявшись на ноги, милорд очень внимательно осмотрел мольберт и землю около скамеечки.

У мольберта лежал широкий клетчатый плащ. Питер поднял его и тщательно изучил содержимое всех карманов. Он нашел перочинный нож с одним сломанным лезвием, половинку печенья, еще одну пачку сигарет, коробок спичек, платок, две блесны для форели в прозрачном конверте и моток бечевки.

Уимзи покачал головой. Все это было не то. Он снова поискал на земле — рвению его светлости позавидовала бы любая ищейка, а затем, в надежде что-нибудь обнаружить, начал осторожно спускаться с обрыва. В скале были видны трещины, в которых могло что-нибудь застрять, а также поросли папоротника, вереска и корни утесника. Питер шарил руками по поверхности, при каждом движении попадая пальцами на колючки и ругаясь сквозь зубы. Крошечные кусочки утесника каким-то образом пробрались в брючины и ботинки. Жара казалась удушающей. Уже почти внизу его светлость оступился и, к своему возмущению, проделал последний участок пути на пятой точке тела. В такой позе его и увидел сержант, с ухмылкой осведомившийся:

— Пытаетесь восстановить картину происшествия, ваша светлость?

— Не совсем, — отозвался Уимзи. — Так, подождите-ка минутку, хорошо?

Милорд снова полез наверх. Тело покойного теперь в высшей степени благопристойно лежало на носилках…

— Вы обыскали его карманы? — не успев отдышаться, выпалил Уимзи.

— Еще нет, милорд. У нас будет достаточно времени на Месте. Это ведь всего лишь формальность, не так ли?

— Нет, не так, — возразил Уимзи. Он сдвинул шляпу на затылок и вытер со лба пот. — Тут есть одна странность, Дэлзиел. То есть, может быть, есть. Не возражаете, если мы проведем опись его вещей прямо здесь?

— Нисколько, нисколько, — искренне ответил сержант. — Мы никуда не торопимся. Можно сделать это и сейчас.

Уимзи уселся на земле рядом с носилками, а полицейский встал рядом с блокнотом в руках, готовый фиксировать находки.

В правом кармане пиджака обнаружился еще один носовой платок, каталог «Харди», два смятых счета и некий предмет, заставивший сержанта со смехом воскликнуть:

— А это еще что такое? Губная помада?

— Не надо насмешничать, — печально возразил Уимзи. — Это не что иное, как графитовый карандаш в футляре, германского производства к тому же. Раз так, интересно, что еще может здесь быть?

В левом кармане, однако, не нашлось ничего достойного внимания, разве что штопор. В нагрудном кармане лежали часы «Ингерсол», маленькая расческа и ополовиненная книжечка с почтовыми марками. Уимзи принялся, уже без особой надежды, за карманы брюк, поскольку жилета покойный не носил.

В правом кармане они нашли немного денег, как банкнот, так и монет, беспорядочно перемешанных, и связку ключей на кольце. В левом — пустой спичечный коробок и складные ножницы для ногтей. В задних карманах было несколько ветхих писем, какие-то газетные вырезки и маленький блокнотик, который оказался пустым — без записей.