Грэхем достал из кармана кусочек мела и принялся рисовать на стойке бара. Он скорчил рожу, очень достоверно изобразив тяжелую челюсть и надутые губы Кэмпбелла, а его рука имитировала быстрые и замысловатые мазки покойного живописца. Картина возникала с магической быстротой, словно кадр в кинофильме: речка, деревья, мост и белые пухлые облака — все настолько похоже на виденное Уимзи на этюднике, что он был просто сражен.

— Тебе нужно зарабатывать на имитациях, Джок.

— В этом моя проблема. Слишком восприимчив. Рисую в чьем угодно стиле, только не в своем собственном. Критики в волнении: «Мистер Грэхем все еще ищет собственный стиль», — вроде того. Но это забавно. Глядите сюда! Вот это Гоуэн.

Он стер предыдущий набросок, и на его месте возник яркий образчик композиции, характерной для Гоуэна: мрачная цитадель, широкий полукруг побережья, на переднем плане лодка, в ней коренастые рыбаки склонились над своими сетями.

— А это Фергюсон: одно деревце декоративного вида, его одинокое отражение в воде, широкая голубая даль — по сути, все в синих тонах — и какая-нибудь груда камней, для завершения композиции. Вот Фаррен: вид крыш Керкубри, обязательно с Толбусом [19]— все выглядит как Ноев ковчег, построенный из детских кубиков: киноварь, неаполитанский желтый, ультрамарин — наигранная наивность и отсутствие теней. Уотерз, по его собственным словам: «Не то, что эти шарлатаны, которые берутся за кисть» — каменоломня с высоты птичьего полета, в которой различима каждая трещинка, где-то вдали лошадь с телегой, детально прорисованные, в сущности, лишь для того, чтобы продемонстрировать свое мастерство. Ах, ты! — Грэхем плеснул на стойку бара немного пива и вытер пятно разодранным рукавом. — У всех у них есть один дар, которого я лишен. Они в своих работах совершенно искренни, а я нет — в том-то и разница. Говорю вам, Уимзи, половина этих треклятых портретов, за которые мне платят, — карикатуры. Только идиоты этого не видят. Если бы видели, они бы скорее умерли, чем выписали чек.

Питер рассмеялся. Если Грэхем пытается выиграть время, то делает это мастерски. Если хочет отвести подозрение от своего опасного дара имитатора, то едва ли что-нибудь сошло бы здесь лучше, чем подобная легкомысленная непосредственность. А его объяснение выглядело вполне убедительным: На самом деле, почему бы Кэмпбеллу не упомянуть, куда он собирается отправиться рисовать?

Полицейский начал проявлять нетерпение.

— По долгу службы… — снова завел он.

— О! — рассмеялся Грэхем. — Этот парень — один из и бульдожьей своры,

— Да уж, у него великолепная хватка, — подтвердил Уимзи. — Как у святого Генгульфа [20]. Ему вслед вопили: «Боже мой! Какое упрямство!». Отвратительный мужик. Он намеревается получить ответ во что бы то ни стало.

— Бедненький, — сказал Грэхем. — «Мало ли чего вам хочется», как говорили нянечки в старые добрые времена, когда о Монтессори [21]еще и слыхом не слыхивали. Меня не было в Миннохе. А где я был, это вас не касается.

— Э-э, хорошо, сэр, — проблеял констебль в полном смущении.

Колеблясь между предписаниями о поведении с подозреваемыми, служебным долгом, собственным нежеланием думать что-то плохое касательно мистера Грэхема и стремлением успешно справиться с задачей, он находился в некотором затруднении.

— Иди-иди, приятель! — добродушно проворчал Грэхем. — Ты зря тратишь время. Достаточно одного взгляда на меня, чтобы понять, что я и мухи не обижу. Поди-ка, настоящий убийца уже успел ускользнуть, пока мы тут обмениваемся милыми шуточками над кружкой пива?

— Я должен понимать ваше заявление так, что вы категорически отказываетесь сообщить, где были ночью с понедельника на вторник? — наконец сформулировал вопрос констебль.

— Да уймись ты, наконец! — закричал Грэхем. — В этой стране все до всех доходит медленно, но верно, Уимзи. Да, надо понимать так! Я отказываюсь категорически, абсолютно, полностью и совершенно. Сделай себе заметку, на случай если забудешь.

Полицейский последовал совету, причем очень серьезно.

— Так, ясно, — заключил он, — я должен будут представить отчет начальству.

— Молодец, — похвалил Грэхем. — Хочешь, я сам им скажу?

Констебль с сомнением покачал головой и медленно, неохотно отошел.

— Бедолага, — вынес свой вердикт Грэхем. — Прямо даже как-то стыдно его дразнить. Еще по одной, Уимзи?

Его светлость отклонил предложение, и Джок Грэхем довольно резко сорвался с места, сказав, что должен заняться делами в мастерской. Хозяин гостиницы «Анвос» проводил его взглядом.

— И что он скрывает? — небрежно спросил сам себя Питер.

— Опять какая-нибудь любовная история, — любезно ответил хозяин. — Он истинный джентльмен, этот Грэхем, и большой ценитель женщин.

— Понятно, — кивнул Уимзи. — А это мне напомнило, Роб, что у меня есть для тебя новый лимерик [22].

— В самом деле? — обрадовался тот и осторожно прикрыл дверь, соединяющую холл гостиницы и бар.

Осчастливив хозяина листочком со стихотворением и распрощавшись, его светлость снова вернулся к делу.

Миссис Грин, приходящая прислуга Кэмпбелла, жила в маленьком домике неподалеку. Когда явился лорд Уимзи, она была занята приготовлением пресных лепешек, но, отряхнув ладони от муки и переместив лепешки на сковороду, выразила готовность поговорить о внезапной смерти своего хозяина.

Шотландский миссис Грин был довольно груб, а манера разговора чересчур экспрессивна, но, переспрашивая по два-три раза, Уимзи удавалось понять общую суть ответов.

— Мистер Кэмпбелл позавтракал перед уходом, утром во вторник?

— Да, позавтракал. После него на тарелке остались кусочки бекона и яиц, а также стоял заварочный чайник с чашкой. Роме того, хлеба и масла стало меньше, по сравнению с предыдущим вечером, и видно, что от куска бекона отрезали.

— Это его обычный завтрак?

— Да, глазунья с беконом. Именно ее он непременно съедал на завтрак. Два яйца и два тонких ломтика бекона — вот все что пошло в ход тем утром, конечно, насколько могла судить миссис Грин.

— А мистер Фергюсон тем утром тоже позавтракал?

— Да, мистер Фергюсон поел копченой рыбы и выпил чашку кофе. В воскресенье миссис Грин принесла пару копченых рыбин, и одну он съел в понедельник утром, а другую — во вторник. Ничего необычного ни в том, ни в другом доме, насколько она может судить, не было. Так она и сказала полицейским, когда те к ней обратились.

Уимзи обдумывал услышанное, пока возвращался в Керкубри. Отчет доктора превращал эти два яйца с беконом в подозрительный факт. Кто-то позавтракал в доме Кэмпбелла, и человек, которому это было легче всего сделать, — Фергюсон. В том случае же, если яйца слопал не Фергюсон, он вполне мог видеть того, кто этим занимался. Как некстати со стороны Фергюсона так вот взять и уехать в Глазго!

Что касается Грэхема, очевидно, что он не ездил на озеро Трул. Молчание Джока может иметь дюжину причин. Женщина — наиболее вероятная из них. Было бы неплохо, в интересах самого Грэхема, выяснить, имелась ли у него здесь какая-либо пассия. А может, он набрел на какую-нибудь отдаленную реку, богатую форелью, которую решил приберечь для себя? Или отказался говорить просто из вредности. Кто его знает? При всей своей показной чудаковатости Грэхем всегда начеку. И все же в сельской местности, где все друг друга знают, перемещения человека не могут оставаться полнейшей тайной. Кто-то наверняка видел Грэхема. Если бы только этот кто-то еще признался в том, что кажется сомнительным, как и все остальное в данном деле, поскольку сельские жители сами по себе любители многозначительного молчания.

Уимзи позвонил мистеру Джемисону Максвеллу, чтобы поделиться своими умозаключениями по поводу яичнице и бекона. Его заявление было встречено крайне сдержанными «м-м-м» и «угу». От Дэлзиела никаких новостей больше не поступало, и лорд Питер отправился домой, не забыв постучаться в дверь на противоположной стороне улице — проверить, не вернулся ли случаем Уотерз.