На фоне монотонного хождения девушек туда-сюда, вида мощеной улицы и магазина перед его мысленным взглядом предстала совсем другая картина. Он вспоминал ее образ, что было не так то просто, поскольку он быстро забывал лица людей, — хотя эта девушка погибла всего десять дней назад.

Он помнил ее, восемнадцатилетнюю, не очень высокую, с точеными чертами лица и коротко подстриженными каштановыми волосами. У нее были карие глаза, полные щеки и губы правильной формы. Она представала перед его внутренним взором как богиня любви, и с каждым днем казалась ему еще прекраснее. Почти всегда на ней был коричневый свитер и коричневый кардиган, и под этой одеждой можно было только угадывать волнующие формы ее изящной фигуры, но однажды, жарким летним днем, она сняла кардиган и он увидел ее высокую грудь, широкие бедра, стройные ноги с крепкими, чуть полноватыми икрами. Она ходила только от прилавка к лестнице, которая вела на второй этаж магазина. Правила математики тогда звучали из уст мистера Рейнора как избитые назидательные фразы, которые он старался как можно быстрее произнести перед учениками и оставить их предоставленными самим себе.

То, что утратила его память, дополнило воображение, и снова он мысленно созерцал ее образ, который стал для него почти осязаемым. Этих занятий требовала его чувственность, к которой ни жена, ни семья не имела никакого отношения. Он поправил очки, облизал пересохшие зубы и еще раз потер ногу о высокую ножку стула. Когда она ходила, то все ее изящные движения просто приковывали внимание, хотя за огромным ворохом одежды, который она несла, он видел только ее пятки в открытых туфлях и кончики пальцев. По дороге проехал большой троллейбус, выкрашенный в зеленый цвет и увлек за собой ее образ, вместо которого теперь перед глазами Рэйнора стояла яркая рекламная картинка, намалеванная на его корпусе.

Видение исчезло так внезапно, что Рэйнору захотелось курить, но до перемены оставалось еще целых полчаса. И ему надо было провести все это время с учениками, пока они не отправятся на урок географии, который у них должен быть в десять часов. Он наконец услышал шум, который обрушился на него как ушат холодной воды и вернул к действительности. Перед ним сидел класс, сформированный из самых отстающих учеников старшего возраста, из этих четырнадцатилетних неотесанных парней, из этих грязных оборванцев, которые должны были сразу после его окончания начать работать на местных фабриках. Булливент, самый хулиганистый из всех, успокоился только тогда, когда Рэйнор перестал смотреть в окно; но шум не утихал. Их невозможно было ничему научить. Единственно, чего можно было добиться от них, так это заставить вести себя более-менее спокойно эти несколько последних месяцев, а затем открыть школьные ворота и выпустить их во взрослый мир, как выпускают на свободу молодых диких животных. Скучная работа и футбол, пиво и женщины, грязные городские улицы — это все, что привлекало их и на что они были способны. После того, как они получали свои аттестаты, в которых не было ни одной приличной отметки, он не нес за своих учеников больше никакой ответственности. Он сделал все, что мог с этими не желающими учиться и непослушными оболтусами.

«Послушайте, — произнес он громким голосом, — ведите себя немного поспокойнее». И хотя в классе было все так же шумно, чувствовалось, что ученики ему подчиняются. Мистер Рэйнор не был слишком строгим педагогом, но он работал в школе вот уже двадцать пять лет и поэтому научился разговаривать властным голосом и добивался, чтобы ему подчинялись. И хотя он не бил своих подопечных слишком часто, они отлично понимали, что он — не новичок в своей работе, и может запросто сделать это. Кроме того, они чувствовали, что у мужчины средних лет больше силы, чем у безусого и неопытного юнца. Поэтому, когда он просил их успокоиться, они обычно его слушались.

«Возьмите свои Библии, — сказал он, — и откройте их на шестой главе, на „Исходе“».

Он увидел, как сорок пять пар рук, среди которых почти не было чистых, принялись неловко листать тома Библии (впрочем, так же они обращались и с остальными книгами), с конца и до первых страниц. То на одной, то на другой парте он видел вложенные между страниц яркие картинки.

Он оперся локтями на свой высокий стол, подпер рукой лоб и тут увидел, что Булливент что-то прошептал своему соседу по парте, после чего тот начал хихикать.

«Хэндли, — строго спросил мистер Рэйнор, — кто такой Аарон?»

Из середины класса поднялся мальчик маленького роста:

«Аарон из Библии, сэр?»

«Конечно, а кто же еще, осел?»

«Я не знаю, сэр», — ответил мальчик. Либо он действительно не знает, подумалось мистеру Рэйнору, либо не хочет отвечать потому, что он назвал его ослом.

«Ты читал главу, которую я задал прочесть вчера?»

На этот вопрос ученик мог ответить: «Да, сэр», — сказал он уверенно.

«Ну, так кто же такой Аарон?»

Теперь мальчик был явно смущен. Его лицо омрачилось, когда он признался: «Я забыл, сэр».

Мистер Рэйнор медленно отер рукой лоб. Он решил действовать по-другому. «НЕТ!» — закричал он, да так громко, что мальчик подскочил. «Не смей садиться, Хэндли». Мальчик стоял и ждал. «Вы читаете эту главу Библии вот уже целый месяц, и поэтому вы должны ответить на мой вопрос. Итак, кто был братом Моисея?»

Булливент запел позади него:

Мистер Рэйнор услышал сдавленный шепот и увидел, что ребята, сидящие вокруг Булливента, едва сдерживают смех. «Скажи мне, Хэндли, — повторил он, — кто же все-таки был братом Моисея?»

Теперь лицо мальчика сияло от радости, и на нем отразилось невиданное ранее вдохновение, ведь в словах этой песенки был ответ на вопрос, который задал ему учитель. «Аарон, сэр», — сказал он.

«Итак, — повторил мистер Рэйнор, полагая, что теперь-то уж мальчик вспомнит правильный ответ, — кто такой Аарон?»

Хэндли, услышав, что Булливент потихоньку смеется над ним, поднял голову. На его лице ясно читались отчаяние и беспомощность, ведь он надеялся, что его больше не будут мучить вопросами. «Не знаю, сэр», — произнес он.

На лице мистера Рэйнора отразилось глубокое разочарование, на которое, впрочем, ученики не обратили внимание. «Сядь», — сказал он Хэндли. Это требование мальчик выполнил с таким рвением, что крышка его парты упала с оглушительным грохотом. Учитель исполнил свой долг по отношению к нему, и теперь принялся за Робинсона, который сидел недалеко от Хендли. Он встал и мистер Рэйнор задал ему тот же вопрос: «Скажи нам, кто такой Аарон?»

Робинсон оказался более смышленым: он догадался положить открытой вторую Библию под парту. «Священник, сэр, — быстро ответил он, — брат Моисея».

«Хорошо, садись, — сказал мистер Рэйнор. — Запомни это, Хэндли. За какую команду ты играешь?»

Мальчик снова поднялся и ответил, вежливо улыбнувшись: «Букингем, сэр».

«Ладно, я поставлю тебе зачет».

Поставив напротив фамилии Робинсона галочку в классном журнале, мистер Рэйнор дал задание одному из учеников читать Библию вслух. Он быстро устал слушать монотонный голос мальчика и снова стал смотреть в окно, пытаясь определить расстояние между классной комнатой и окнами магазина напротив. Потом он принялся мысленно объединять лица и фигуры сидящих в классе детей, а затем разрушать возникающие в его сознании образы, чтобы попытаться восстановить в памяти внешность недавно погибшей девушки. Сияющие витрины магазина привлекали к себе девушек, которые начинали там работать, когда им было пятнадцать, и уходили обычно к двадцати годам, после того, как выходили замуж. Он хорошо изучил всю жизнь этих молодых девушек, и таким образом их ненадежное положение и этот «рынок невест» сделали мистера Рэйнора их временным поклонником, потому что ему часто приходилось забывать свою очередную «большую любовь», когда на ее место приходила другая девушка. Он запечатлевал в своей памяти, как в школьном журнале, образ очередной «красотки», и после того, как она уходила, долго мысленно любовался ею, пока на ее место не приходила другая не менее хорошенькая и стирала образ предыдущей. Таким образом, его воспоминания постоянно обновлялись до тех пор, пока одна из этих девушек не погибла.