Мазар рассказывает, как Дубчек с его министрами – а это как раз случилось за несколько недель до этого ужина – были закатаны русскими солдатами в ковры из президентского дворца и доставлены к самолету, в таком виде они и были препровождены в Кремль.

Вокруг продолжаются разговоры, все куда-то плывет, и это уже не отдельные люди, а только пальцы рук, обсидиановый блеск глаз, свободное движение слов. Человек исчезает… на какой-то момент сцена становится скорее движением духовных субстанций. Как в феерии:

Плюх! Одна из девиц от мадам Клод прыгнула в воду… Прежде чем эта свежая плоть будет продана торговцам пушек – Акраму Ожежу, или Кашоги, или каким-нибудь африканским министрам, Мазар при случае «снимет пробу», подтвердит: 1. Умение держаться; 2. Умение вести разговор; 3. Любовное умение: так, сяк, на боку. Замечания. Соображения по поводу: как работает бедрами, выносливость, какую позицию предпочитает. Карточка на каждую… Снова над яхтой пронесся рекламный самолет STAR WARS A HIT A MUST A MYTH: по голубому небосводу плыли белые буквы из парашютного шелка. Мазар предоставлял свои связи на Среднем Востоке, а за это мадам Клод предлагала ему девиц для личного пользования и для дела – обслуживающий персонал в «Гомон» при показе фильмов для обольщения: стадия, предшествующая устрашению, – нерешительных дистрибьюторов, нищих критиков…

Да, конечно: business as usual,но существовало еще другое – соблазн жить как в кино, возможность ускользнуть от тусклой повседневности. В общем, пусть все рушится, все, и это светское мурлыканье. Камикадзе, отчаявшийся ангел, изгоняющий скуку, – вот кем был этот трепетный монстр. Шлюхи! Шлюхи! Шуты! Но тут же – квест подлинной красоты.

Все это немного напоминало бульварное чтиво, усредненный римейк двух великих американских мифов: гангстер и кинофабрика мечты, Багси Сигель плюс Ирвин Талберг, король голливудских продюсеров, 1902–1937, 350 фильмов. Эти типы, и Мазар тоже, в свою очередь, хотели только одного: наделить жизнью те яркие образы, что жили у них в воображении, да, ничего более, только наделить жизнью образы, всего несколько образов… это то, что так глупо называют реализаций мечты. Актеры исполняют роли, Мазар, совсем как Райнер, исполнял мечту. И чем дальше, тем больше копий, впрочем, если попытаться найти авторскую, то выяснится, что ее нет.

Сами они, Багси и Ирвин, уже успели посмотреть это в кино: мечты никто не выдумывал, просто монтировали в ускоренном или очень замедленном ритме ничтожнейшие жизненные испытания. А матрицей всех этих мечтаний была одна-единственная мечта, старая как мир: золото и женщины плюс опасность – то, что отвлекает нас от ничтожного человеческого существования. Проблема состояла лишь в том, что поскольку ничего лучше, чтобы хоть ненадолго отвлечь человека от мысли о смерти, так и не изобрели, то именно указанное средство безотлагательно отсылало вас на четвертой скорости к этой самой смерти: Мазар со свежими следами уколов на руке в три часа ночи, не задумываясь, спускался под землю в огромном лифте отеля «Реджинс» на улице Понтьё с черными лаковыми панелями для того, чтобы пасть еще ниже…

Он ничего не скрывал. Правда, думал он, забавнее лжи, при условии, что ничего не скрывается, все – наружу. Правда, ничего, кроме правды, всей правды, всей! И кроме того, когда правда, конечно, опаснее. Но почему бы и ни заплатить за хорошую шутку? Однако осторожно, риск есть. Забавная жизнь вообще штука рискованная: невозможно иметь все – безопасность и забаву. Он и выбрал голую правду. Хотелось ему лишь двух вещей: фарса и красоты. Пункт первый: жизнь общества есть комедия. Долой маски! Я сыграю вам фарс про жизнь… Пункт второй: я хочу красоты прежде всего. Фарс и красота – как-то многовато сразу. Люди не любят смешивать разные вещи, и если кто-нибудь считал, что фарс и красота могут слиться воедино, стать одним и тем же, одной вещью, то это – немыслимо. Пусть придут все шлюхи. Но мне хочется еще и красоты. Однако обычно либо – либо. «Все можно купить, все достать, всех трахнуть». О'кей, это – обыкновенный цинизм, там же, где появляется клубничка, там, где становится интереснее, и даже весьма и весьма интересно, то простоты уже никакой нет, но это если только ты сам действительно непростой, если любишь красивые вещи, изысканные. Тогда есть риск, что попадешь в силки, расставленные для других. Очень тонкий черный юмор и изысканный эротизм – прекрасная программа! Но очень очень очень амбициозная. Особенно в те времена, которые уже наступили. Тогда, ныне… не будем даже говорить об этом, забыли…

На этой платформе, на этой красивой программе сошлись Райнер и Мазар: играли они, плюя на гармонию, одну и ту же партитуру, построенную на диссонансах, но гармония обитала там в иных тональностях, в непривычных аранжировках; один из них, несмотря на все свои усилия, скорее оставался романтиком с Севера, другого же обуревали восточные средиземноморские страсти, которые не могли никого обмануть, потому что над ними всегда витала тень беды. Играть они тоже закончили одновременно, с разницей в несколько недель.

Стемнело, но по-настоящему темнота еще не наступила. Азиатка, которая была с Шарлем, ушла. Она оставила его одного: кажется, ее пригласили на другую яхту, еще роскошнее, красивее, больше, дороже, – может быть, Акрама Ожежа? В каюте остался шлейф ее духов – «Л'эр блё» от Герлэн.

Шарль не мог заснуть, мешали голоса, доносившиеся из кают-компании:

– Тридцать процентов «Гомона» в руках «Контёр де Монруж», семейства Шлюмбержер – Сейду, прибавить к ним семь процентов американца Чарли Бледхорна, считайте, что право на блокировку у нас… мы их поимели… Если Бледхорн не захочет продавать, я сделаю ему через моих друзей из Ливанских христианских фаланг такое предложение, что отказаться он не сможет!

– Зачем тебе эти фалангисты, – расхохотался Пухлик. – Мы встретимся с ним на вилле Мужем и я обстрогаю ему уши.

– Еще один, кто живет как господин, – заключил полковник Арман.

«Шампанского?» Это был голос Франсуазы, она требовала, чтобы ее называли Талита. Она в то время была невестой Мазара – красивая, умная, интересная. Она была правой рукой мадам Клод, таскала повсюду с собой револьвер и разъезжала на громадном «Харли Дэвидсоне». Однажды Шарль заметил у нее на столе небольшую записную книжку. Он раскрыл ее: список был впечатляющим. Все страницы в алфавитном порядке были исписаны именами – здесь оказались рядом Жискар, Понятовский, государственные министры и целая куча других, и рядом с ними, совершенно неожиданным образом, – имена тарифицированных девиц, самых красивых в мире, и в этой же куче – фамилии механиков, специализировавшихся на «Харлее»… Перед именем каждой девицы – каббалистические значки, а потом – красные, синие, желтые кружочки, иногда – два, обозначающие их способности и специфические привычки…

Было время, когда этой амазонке нравилось клеить молоденьких и красивых мальчиков на своем мотоцикле, она их «похищала», привозила к себе и через какое-то время возвращала взволнованной мамочке с двумя дюжинами роз. Мазар попал под очарование ее власти, а она – его, до головокружения, каждого соблазнял вампиризм другого, его дар манипулировать людьми.

К их смеху примешивались хлопки открывавшихся бутылок. Все это казалось ненастоящим. Шарль вспомнил один мультфильм: мужчина и женщина в номере отеля, она – мошенница в бегах. Они собирают чемоданы, она кладет в свой Джаспера Джонса. Он спрашивает: «Не собираешься же ты брать с собой эту мазню… Это подделка». Тут идет ее текст в пузыре: «А мы, по-твоему, нет?»

С другой стороны, эта дешевая мифология привораживала: легкие деньги, девицы, запах серы… Кроме того, ему никак не отделаться от одного видения: оно возвращается к нему не один раз, и не два – картинка банальная, она ушла в его подкорку, в подсознание… Улица ГТонтьё, два часа ночи, останавливаются огромные машины, распахиваются дверцы, из них появляются девицы: сначала ноги – одна ставится на землю, другая – еще в машине, высокие каблуки, это тогда было модно, и дверцы хлопают; спиралевидная завивка, от которой волосы прыгают и рассыпаются по плечам – по ней специализируются сестры Карита, – макияж rose poussière,a потом – Мазар, он шествует впереди в сопровождении своего бледного сонного санитара, машет руками со свежими следами уколов, спускается вниз в огромном частном лифте полированного черного дерева, это «Реджин'с отель» – лифт клубный и вверх он не поднимается, только вниз, в подземелье, к небольшому храму ночи.