У него уже был разработан план увезти ее с собой на несколько дней. В августе в Париже должна была состояться конференция архитекторов, и от перспективы провести там несколько дней — и ночей! — с Флоренс Нормана бросало в жар. Черт побери, они ведь не провели вместе ни одной ночи целиком, а он мечтал о том, чтобы когда-нибудь проснуться рядом с ней.

Вся беда в том, что, если найти оправдание вечерним отлучкам было сравнительно легко, то объяснить свое отсутствие на всю ночь гораздо труднее. К тому же с недавнего времени у Флоренс тоже находилось немало извинений для уклонения от вечерних встреч. В двух или трех случаях она отказывала ему во встречах под разными предлогами, но, даже догадываясь о родившейся у нее безумной идее порвать с ним, он не сомневался в том, что это было столь же невозможно для нее, как и для него.

Губы Нормана скривились. В конце концов, это его собственная вина, никто не заставлял его жениться на Патриции. Он пошел на это с открытыми глазами, и, если понимание того, что в качестве зятя Мартина Стейнера у него появляются дополнительные возможности в карьере, отнюдь не претило Норману, все же оно не было единственной причиной брака.

Он пришел на фирму Стейнера совсем молодым, сразу после защиты диплома, и с самого начала ощутил интерес к себе дочери Мартина Стейнера. Наружность Патриции была весьма приятная, любой мужчина был бы польщен ее вниманием, но Норман и представить себе не мог, что из этого может что-нибудь выйти.

Так что инициатива была не его, а самой Патриции. Молодых архитекторов с великими идеями было хоть пруд пруди, и он, естественно, предполагал, что она должна выйти замуж за человека с гораздо более высоким положением. Прежде чем в первый раз принять приглашение на прием к Стейнерам, Норман, не будучи уверен в том, что ее отец одобрит ухаживание молодого подчиненного за дочерью босса, хорошенько подумал.

Однако, как ни странно, Мартин Стейнер поощрил их отношения, и только после свадьбы Норман понял почему. Поначалу, опьяненный скоростью, с которой его вознесли от мелкого служащего до члена семьи, и не успевавший поздравлять себя за дождем сыплющиеся на него подарки судьбы, он не допытывался до причин своего успеха.

Но семейная жизнь с Патрицией сразу показала, насколько наивен был тогда Норман. Женщина, которую он не слишком хорошо успел узнать до свадьбы, мало чем напоминала теперешнюю жену, а ее вечно мрачное настроение и периоды глубокой депрессии показывали, что, несмотря на чувства, выказываемые ею до свадьбы, теперь она переносит его с трудом.

Несколько месяцев спустя Норман уже твердо знал, что причины, по которым Патриция вышла за него замуж, не имеют никакого отношения ни к любви, ни к сексу. Он ее больше не интересовал, разве только как средство для успокоения отца, и Норман понял, что, заключая с ним брак, она всего лишь стремилась выйти из-под опеки Мартина. Перед самой церемонией будущий тесть признался, что самой большой его мечтой всегда было иметь внука, а с приближением тридцатилетия дочери надежды на это оставалось все меньше и меньше. Теперь же он рассчитывает на то, что Патриция будет рада исполнить его желание.

Как он ошибался.

Губы Нормана сжались в прямую линию. Намерения Патриции абсолютно не совпадали с желаниями ее отца и мужа. Еще до свадьбы она узнала всю подноготную Нормана, то, что родители его давно умерли, что до шестнадцати лет, когда ему удалось попасть в Лондон, он воспитывался в различных детских домах и что любви в его жизни было немного. Норману постоянно приходилось сдерживать свои эмоции, слишком много раз ему причиняли боль в прошлом, чтобы можно было верить в перемены к лучшему. Для того чтобы отучиться в колледже, получить образование, позволяющее устроиться на достойную работу, ему пришлось немало потрудиться. После сдачи экзаменов он вернулся на северо-восток страны. Где и устроился на фирму Стейнера.

Норман тяжело вздохнул. Патриция явно полагала, что он должен быть до гроба благодарен ей за свое продвижение по службе и не сможет возражать, как бы она себя ни вела. По ее мнению, Норман никогда не сделает ничего, что могло бы повредить его привилегированной позиции в обществе, однако это совершенно не соответствовало действительности. Больше половины жизни он вынужден был поступать так, как говорили ему другие люди, часто совершенно посторонние, и больше не намерен был продолжать в том же духе.

Однако пришлось.

А ведь я так старался сохранить этот брак, с горечью подумал Норман, даже убедил себя в том, что сам виноват в перемене отношения Патриции к нему. Поэтому, когда жена заявила, что их отношения только выиграют от недолгой разлуки, он радостно согласился на то, чтобы Патриция провела уик-энд в оздоровительном санатории вместе с женщиной, с которой играла в гольф.

Звонок, развеявший все его иллюзии, раздался в воскресенье утром. Норман лежал на софе в гостиной, вокруг были беспорядочно разбросаны воскресные газеты. Собственно говоря, он ожидал возвращения жены с некоторым энтузиазмом, вопреки всяким резонам надеясь на то, что между ними все еще может наладиться.

Но этот звонок окончательно развеял все его иллюзии. Звонили из какой-то столичной клиники, поэтому в первый момент Норман решил, что Патриция, объясняя ему местоположение санатория, просто оговорилась.

Но он не ошибся.

Позвонившая ему молодая женщина — неопытная медсестра, как потом выяснилось, — объяснила, что у них возникли осложнения и что операция, сделанная миссис Таклтон этим утром, оказалась сложнее, чем ожидал лечащий врач.

Норман был совершенно ошеломлен. В первый раз услышав о том, что Патриция нуждается в операции, он немедленно обвинил себя в невнимании к ее проблемам. Однако, выслушав его сумбурные фразы, молодая медсестра сжалилась над ним, заверив, что миссис Таклтон вне опасности и что в общем аборт прошел вполне успешно.

Остальное Норман выслушал в полном оцепенении, его мало интересовало то, что после операции у Патриции началось воспаление и ей не удастся возвратиться домой раньше, чем через несколько дней. При мысли о том, что она оказалась способной решиться на подобный поступок, ничего не сказав ему, Нормана охватило отвращение. Ему пришлось приложить героические усилия, чтобы быть вежливым с девушкой, сообщившей ему эти новости.

Разумеется, Патриция никак не ожидала того, что все откроется. Как он узнал позднее, клиника была частной и совершенно закрытой, а утечка оказалась возможной только потому, что в тот день, когда Патриция выразила свою тревогу по поводу задержки в лечении, в палате дежурила новая и крайне неопытная медсестра, взявшая на себя инициативу позвонить по номеру, оставленному пациенткой при регистрации. В этот момент Патриция еще находилась под действием наркоза, иначе она никогда не сделала бы столь глупой ошибки, а подождала бы, пока сможет позвонить сама и придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение.

Норман сам не знал, как ему удалось протянуть эти несколько дней. Первым его побуждением было собрать свои вещи и уехать, не дожидаясь возвращения жены. Но потом решил не лишать себя возможности высказать все, что о ней думает. Это было ошибкой. Когда Патриция вернулась, она, разумеется, была еще слаба, но не настолько, чтобы забыть напомнить Норману о том, какой эффект произведет его уход на ее отца. Воспаление, развившееся после аборта, вообще лишило Патрицию возможности иметь детей, и мысль о том, что Мартин узнает об этом, была для нее просто невыносимой.

Но по-настоящему переломным в жизни Нормана явился тот день, когда Мартин напомнил ему, что завтра они с Патрицией должны присутствовать на званом обеде. Приглашен был Мартин, но у него была назначена важная встреча, а так как Норман часто выступал в качестве его представителя, то решение напрашивалось само по себе.

Если бы все не было обговорено еще несколько дней назад, он, не задумываясь, отказался бы от приглашения. Но теперь это вызвало бы лишние вопросы, отвечать на которые Норман был не готов, и поэтому ради Мартина не стал возражать.