Мне нравилось ездить к деду с бабкой в гости, в Алжир, жить в их шикарном доме, общаться и играть с братом. Хотя я видела их нечасто, все равно любила. Они хорошо относились ко мне, считали своей любимой внучкой, но так было не всегда. К моему появлению на свет они отнеслись весьма прохладно — ведь я была девочкой. Но все же добилась их расположения по-своему: я отличалась от своих двоюродных братьев и сестер, которые боялись деда и старались реже попадаться ему на глаза. Я была другим ребенком — ласковым, но и за словом в карман не лезла.

В семье Шариффов никто не смел перечить воле деда. Дядья и тетка готовы были целовать ему ноги. Подкаблучники! Когда он собирал у себя деловых людей страны, мне запрещали даже приближаться к нему: «Не беспокой его, иначе он убьет тебя».

Чихать я хотела на все предупреждения: вбегала в его кабинет и обхватывала руками его шею, а он целовал меня, поддразнивал, называл разными смешными прозвищами, которых у него в запасе было много.

Например, я обожала сыр. В той местности производили только один вид сыра, без названия — просто сыр, а возможно, я просто его не слышала. Я почему-то называла его шамана,и это смешное прозвище перешло и на меня. Еще одно прозвище было самым любимым у деда. Я даже не знаю, стоит ли о нем упоминать. Ладно, скажу, только обещайте не смеяться надо мной. Когда мне было три или четыре года, он называл меня Кучеряшкой [2], потому что мама накручивала мои вьющиеся волосы на бигуди и украшала лентами, подобранными по цвету к платью. В то время я была большой модницей и всегда одевалась с иголочки.

За вздернутый нос дед прозвал меня поросенком Пигги. Как я злилась! Однако мне нравился и насмешливый тон, с которым он произносил это слово, и его лукавая улыбка. Когда же я для видимости начинала сердиться, он веселился еще больше.

А бабка неустанно повторяла мне:

— Когда ты вырастешь, то должна выйти замуж за богатого человека! За врача!

И каждый раз я обиженно отвечала:

— Нет. Я лучше сама стану врачом!

Девочка, которая показывает свое стремление к независимости! Это неприемлемо! С детства я отвергала идею постоянной зависимости от мужчины. Деду с бабкой не часто доводилось слышать подобные речи.

Некоторое время спустя я поделилась своими планами с матерью.

— Мама, вот увидишь, однажды я стану богатой.

— Для этого тебе нужно найти себе подходящую партию для замужества, — ответила она, повторяя слова своей матери.

Они все словно сговорились!

Несколько лет подряд я часто говорила ей:

— Я сама буду подходящей партией!

Что же касается матери отца, она всегда принимала нас холодно. С недовольным видом следила за каждым нашим движением или сказанным словом. Словно злая колдунья из сказки. Из-за нее между моими родителями происходили ужасные скандалы. Она требовала, чтобы моя мать просила больше денег у своего отца, и напоминала об этом невестке в присутствии своего сына. Моя мать была против, и тут же вспыхивала ссора. Отец бегал за мамой вокруг стола, а поймав, бил что есть силы. Я ненавидела своего отца и его мать, которую считала причиной семейных драм.

Вне семьи я была скорее скованным и смирным ребенком. По крайней мере, мне так казалось. Мне не очень нравилось ходить в детский сад, по-моему, другие дети были настроены враждебно. Они насмехались над одним мальчиком, обижали его при каждом удобном случае, а я боялась, что тоже стану объектом для насмешек и оскорблений. Я была не такая, как другие, боялась привлекать к себе внимание, поэтому старалась держаться в стороне.

Я познакомилась с Салимой, моей первой лучшей подругой. Мы выросли вместе. Когда наши занятия проходили в разных корпусах школы, мы встречались на улице и играли. По средам наши матери, тоже подруги, встречались в парке после полудня. Мы бегали, играли в прятки, громко смеялись. Вместе мы научились кататься на роликовых коньках. С тех пор о том, чтобы просто ходить, не могло быть и речи. Одна или вместе с Салимой, я проводила дни напролет на улице, катаясь на велосипеде или на роликах.

Иногда, после настойчивых уговоров, мать разрешала мне провести ночь дома у подруги. Вот это был праздник! Семья Салимы заметно отличалась от нашей… в особенности ее отец. Я видела, как он смеется. Он баловал своих детей. Однажды я с удивлением наблюдала, как он чистит зубы братишке Салимы! Отeц делает это!Я даже представить не могла, чтобы мой отец помогал мне таким образом.

С Салимой мы оставались лучшими подругами допоступления в колледж, а потом отдалились друг от друга. Она стала проводить время в компании с Келли, которую я считала ненадежной, а потому предпочла положить конец нашей дружбе.

Салима не знала, что происходит у нас дома: выходя из дому, я пыталась отдалиться от того ада, в котором, к несчастью, находилась большую часть своей жизни.

Яне помню, как именно это все начиналось… Мои воспоминания рассеянные, туманные… и большинство из них похоронены в глубинах памяти, за семью замками. И все-таки, все-таки… Мои чувства, ненависть и отвращение, проявляются до сих пор. От запаха дымящей в пепельнице сигареты мое сердце выскакивает из груди. Вот я слышу, как скрипит пол, и чувствую, как тело покрывается холодным потом.

Мне еще не было пяти лет, когда отец перестал быть частью моей жизни. Да, я знала, что он мой отец, но он много работал, поэтому не занимал сколько-нибудь значительного места в моей жизни.

Его кресло. Когда он возвращался домой и садился в кресло, которое, словно трон, возвышалось перед телевизором, мать подавала ему домашние тапочки. Я не подходила к отцу, напротив, старалась держаться подальше: меня пугал его громкий голос со стальными нотками. Помню, он часто кричал и оскорблял мою мать, но я никогда не слышала, что она говорила ему в ответ. Как-то раз, когда я принимала ванну, двери в ванную комнату распахнулись и вошел отец. Я удивилась — обычно мама помогала мне с купанием. Он осмотрел меня с головы до ног, но совсем не так, как смотрела на меня мать. Было неприятно, и я боялась пошевелиться.

А когда мне было шесть лет, произошел такой случай. Вечером я уже лежала в постели, когда услышала звуки его шагов на лестнице. Он вошел в комнату и сел на край кровати. С улыбкой, не говоря ни слова, он принялся трогать мои волосы, лицо. Его рука медленно скользила по моей шее. Внезапно он перестал улыбаться и замер. Я чувствовала, как его руки шарили по моему телу, пока не добрались до интимных мест. На вопрос, что он делает, отец прошептал на ухо: «Мы играем в больницу». Я удивилась: раньше он никогда не проявлял желания играть со мной. Он осмотрел и ощупал все участки моего тела. Если это игра, то почему мне было так плохо? Мне не нравилось такое внимание с его стороны, от него хотелось плакать.

С тех пор отец стал часто брать меня к себе на колени. Он ласкал меня, глядя в телевизор, я же была слишком мала, чтобы убежать от него. Мне хотелось спрятаться как можно дальше, когда я чувствовала под своим телом, как напрягается у него между ногами та ужасная штука. Я словно превращалась в камень, старалась смотреть в телевизор, чтобы уйти от настоящего.

Мне всегда внушали, что трогать и рассматривать гениталии стыдно, но ему нравилось делать это. В глубине души я сознавала, что все, что делает Абдель — мой отец! — очень плохо. Именно тогда я поняла значение слова «стыд».

Абдель Адиб! Вне дома такой обаятельный человек, милый и улыбчивый! Когда я видела, как он разговаривает и шутит с соседями, мне хотелось расхохотаться. Какое лицемерие! Мне хотелось крикнуть им: «Приходите к нам домой, и вы увидите его подлинное лицо! Приходите полюбоваться на него во всей красе! Этот человек просто лжец и садист!»